"Томас Гарди. Рассказы" - читать интересную книгу автора

голову над тем, кто я такой. Теперь уж я могу все рассказать. Сам я ни в чем
не провинился; все мое преступление в том, что осужденный - мой родной брат.
Сегодня после обеда я вышел из Шотсфорда, где я живу, с тем, чтобы пешком
дойти до кэстербриджской тюрьмы и попрощаться с братом. Ночь застала меня в
пути, и я зашел в этот дом - передохнуть и расспросить о дороге. Только я
отворил дверь и вдруг вижу: прямо напротив сидит мой брат, про которого я
думал, что он сейчас в тюрьме, в камере осужденных. Он сидел вот тут, возле
камина, а рядышком, загораживая ему дорогу, так что он и выбежать бы не
смог, если б понадобилось, сидел палач, тот самый, что должен его казнить, и
еще песню пел про казнь, даже и не догадываясь, кто сидит с ним рядом, а
брат ему подтягивал, чтобы не вызывать подозрений. Брат посмотрел на меня с
таким отчаянием, словно хотел сказать: "Не выдавай меня, моя жизнь от этого
зависит". А я так растерялся, что едва на ногах устоял, а потом, уж совсем
ничего не соображая, повернулся и бросился бежать.
По тону и по манере говорившего видно было, что он не лжет, и рассказ
его произвел большое впечатление на присутствующих.
- А где теперь ваш брат, вы знаете? - спросил судья.
- Нет, не знаю. Я его и в глаза не видал после того, как захлопнул за
собой дверь.
- Это и я могу засвидетельствовать, - сказал констебль. - Потому что
тут уж мы стали им поперек дороги.
- А где ваш брат мог бы скрыться? Чем он занимается?
- Он часовщик, сэр.
- А сказал, что колесник. Ишь мошенник! - вставил констебль.
- В часах-то ведь тоже есть колесики, - заметил Феннел, - он, видно,
про них думал. Мне и то показалось, что руки у него больно белы для
колесника.
- Во всяком случае, я не вижу оснований задерживать этого беднягу, -
сказал судья. - Совершенно ясно, что нам нужен не он.
И третьего незнакомца тотчас же отпустили; но он не стал от этого
веселей, ибо не во власти судьи или констебля было рассеять терзавшую его
тревогу, так как она касалась не его самого, а другого человека, чья жизнь
была ему дороже, чем его собственная. Когда брат осужденного ушел наконец
своей дорогой, выяснилось, что время уж очень позднее; продолжать поиски
ночью казалось бессмысленным, и решено было отложить их до утра.
Наутро подняли на ноги всю округу, и поиски возобновились еще с большим
рвением, по крайней мере по внешности. Но все находили кару слишком жестокой
и не соответствующей поступку, и многие из местных жителей втайне
сочувствовали беглецу. Кроме того, изумительное самообладание и смелость,
выказанные им при таких необычайных обстоятельствах на вечеринке у пастуха,
когда он чокался и бражничал с самим палачом, вызывали всеобщее восхищение.
Поэтому позволительно думать, что те, кто с таким очевидным старанием
обыскивали леса, поля и тропы, проявляли гораздо меньше усердия, когда
доходило до осмотра их собственных хлевов и сеновалов. Поговаривали, что
порой кое-кому случалось видеть таинственную фигуру где-нибудь на
заброшенной тропе, подальше от больших дорог; но когда направляли поиски в
заподозренную местность, там уж никого не находили. День шел за днем и
неделя за неделей, а вестей о беглеце все не было.
Короче говоря, незнакомца с низким голосом, который сидел в уголку
возле камина на вечеринке у пастуха, так и не поймали. Кто говорил, что он