"Кухня" - читать интересную книгу автора (Ёсимото Банана)

Банана Ёсимото
КУХНЯ Маленький роман

1 Кухня

Больше всего на свете я люблю кухни.

Если это кухня — место, где готовят пищу, — где и какой бы она ни была, мне все едино. Конечно, лучше, когда она функциональна и ею удобно пользоваться. Хорошо, когда под рукой всегда есть несколько сухих чистых салфеток, а свет отражается на белом кафеле.

Но даже если кухни ужасно грязные, я все равно их люблю. По полу могут быть разбросаны очистки от овощей, подошвы шлепанцев становятся черными — но такие кухни мне кажутся до странного просторными. Там может громоздиться холодильник, в котором столько продуктов, что хватит на всю зиму, и я прижимаюсь щекой к его серебряной дверце. И когда я вдруг поднимаю взгляд от забрызганных жиром газовых горелок, поржавевших кухонных ножей, то вижу, как за окном грустно сияют холодные звезды.

Я остаюсь наедине с кухней, а это уже намного лучше, чем быть одной. Когда я остаюсь одна, то часто погружаюсь в грезы, представляя, что, когда мне настанет срок умереть, я смогу испустить последний вздох на кухне. И мне не важно, буду ли я совсем одна в холодном помещении, или с кем-то еще в теплом месте. Главное — чтобы это была кухня.

До того как я попала в дом Танабэ, я всегда спала на кухне.

В любом другом месте мне заснуть не удавалось, я пробиралась туда из комнаты и до самого рассвета безмятежно спала возле холодильника.

Меня зовут Сакураи Микагэ. Мои родители умерли молодыми, и воспитывали меня дедушка с бабушкой. Как только я поступила в среднюю школу, умер дед. С тех пор я постоянно жила только с бабушкой.

Но вчера умерла и она. Я была в шоке.

Моя семья неуклонно уменьшалась с каждым годом, и когда я поняла, что осталась совсем одна, все, что оставалось в моей памяти, вдруг показалось ложным. Меня поразило, что в комнате, где я родилась и выросла, по прошествии некоторого времени не осталось никого, кроме меня. В ней остался только космический рак, как в научной фантастике.

Три дня после похорон я жила как в тумане. Меня охватила такая грусть, что я даже почти не плакала, а только расстилала футон на залитой светом кухне и погружалась в мягкую дремоту. Я спала, как Линус, закутавшись в одеяло. Гудение холодильника заглушало мои мысли об одиночестве. Долгая ночь проходила совершенно спокойно, а потом наступало утро. Но спать я могла только при звездах.

С первыми лучами утреннего солнца мне хотелось проснуться.

А все, помимо этого, проплывало передо мной, как в дымке.


И все же! Я не могла жить только так! Действительность удивительна!

Бабушка оставила мне в наследство немного денег, но жить одной в такой большой и такой дорогой квартире не имело смысла. Нужно было искать новое жилье.

Другого выхода не было. Я попыталась найти жилье по объявлениям. Но когда я увидела длинный список однотипных жилищ, у меня голова пошла кругом. Переезд требует времени, требует усилий.

Я не отличаюсь крепким здоровьем, а от беспрерывного спанья на кухне у меня ныло все тело. Когда я призадумалась, то поняла, что мне придется ходить и осматривать новые дома, перевозить вещи, устанавливать телефон. Представляя все эти хлопоты, я заваливалась спать. Но я прекрасно помню, как однажды пополудни ко мне явился кто-то вроде ангела-спасителя.


Ударами шарика пинг-понга задребезжал звонок. Был туманный весенний день. Я занималась перевязыванием журнальных пачек, попутно проглядывая объявления о продаже жилья и размышляя о том, как буду переезжать. Растерянная и полусонная, я, не задумываясь, повернула ключ и отворила дверь. (Хорошо, что это был не вор!) На пороге стоял Танабэ Юити.

— Спасибо за то, что вы недавно для меня сделали, — сказала я.

Он был приятным молодым человеком, на год младше меня, и помогал мне во время похорон. Я знала, что он был учащимся той же самой школы, что и я. Сейчас я перестала посещать занятия.

— Не за что! — сказал он. — Ты уже решила, куда переедешь?

— Не совсем, — улыбнулась я.

— Ясно.

— Не хочешь ли зайти и выпить чаю?

— Спасибо, сейчас я тороплюсь, — с улыбкой ответил он. — Я только заскочил на минутку, чтобы кое-что предложить. Я переговорил с моей матерью, и мы подумали: а почему бы тебе некоторое время не пожить в нашем доме?

— Что? — удивилась я.

— В любом случае приходи сегодня в семь вечера. Вот план.

— Ладно, — сказала я, рассеянно принимая листок бумаги.

— Пока. Всего хорошего. Мы с мамой будем рады, если ты придешь. — Он улыбнулся, и улыбка его была настолько сияющей, что я не могла оторвать взгляд от его глаз, пока он стоял в прихожей. Мне вдруг показалось, что он называет мое имя.

— Пока. Я приду.

Хотя это звучит оскорбительно, но мне показалось, что меня окружили бесы. Но поскольку он был совершенно «холоден», я почувствовала к нему доверие. Как это всегда бывает в случае одержимости бесами, я увидела во мраке перед глазами прямую дорогу, и за ней был отчетливо виден яркий свет, и я откликнулась на него.

— Пока. Увидимся позже, — сказал он и вышел.


До смерти бабушки я почти его не знала. Когда в день похорон вдруг появился Юити Танабэ, я всерьез подумала: а не был ли он бабушкиным любовником? Когда он воскурял свечи, его закрытые глаза были распухшими от слез, а руки дрожали. Когда он увидел на алтаре портрет моей бабушки, по его щекам снова ручьями потекли слезы. Увидев такое, я непроизвольно подумала, что моя любовь к бабушке была слабее, чем его — настолько удрученным он казался.

И тогда, вытирая лицо носовым платком, он сказал:

— Позвольте чем-нибудь вам помочь.

Впоследствии он часто мне помогал.


Танабэ… Юити…

Я вспомнила, что когда-то слышала это имя от бабушки, и растерялась.

Он подрабатывал в цветочном магазине, куда любила ходить бабушка. Я вспомнила, что она часто говорила: «Какой славный мальчик этот Танабэ-кун… Вот и сегодня снова…» Бабушка любила живые цветы, а поскольку те, что росли на кухне, она не срезала, то раза два в неделю отправлялась в цветочную лавку. Я вспоминаю, как однажды он следом за бабушкой пришел в наш дом, держа в руках большой цветочный горшок.

Он был длинноногим юношей с красивыми чертами лица. Кроме имени, я ничего о нем не знала, но часто замечала, с каким усердием он трудится в цветочной лавке. И даже после того, как я узнала его немного лучше, впечатление «холодности» не исчезло. Его поведение и речь были безупречными, но мне он казался очень одиноким. Впрочем, мы никогда не были с ним близки, он оставался для меня чужаком.

Ночью пошел дождь. Когда весенним вечером с планом в руке я шла под мягким, теплым дождем, дорога была окутана дымкой.

Блочный дом, в котором жили Танабэ, находился прямо напротив моего, по другую сторону Центрального Парка. Когда я шла через парк, мне казалось, что меня окутывают запахи ночной зелени. Я шла, поскальзываясь, по влажной тропинке, переливающейся всеми цветами радуги.

По правде говоря, я пошла туда только потому, что меня пригласила семья Танабэ. Я даже не знала зачем.

Подняв глаза на это внушительное здание, я подумала, какой прекрасный вид должен открываться с высоты десятого этажа, на котором они живут.

Я вышла из лифта, прошла по коридору, прислушиваясь к звуку собственных шагов, и не успела нажать кнопку звонка, как Юити отворил дверь.

— Проходите! — пригласил он.

Со словами: «Надеюсь, не помешала» я прошла внутрь и оказалась в воистину странной комнате.

Первое, что привлекло мое внимание, была огромная софа в гостиной — прямо напротив большой кухни, где висели полки с разной посудой, — не было ни стола, ни ковра, только она, словно из рекламного ролика. Покрытая бежевым покрывалом. На ней могла бы поместиться вся семья и смотреть телевизор, могла бы уютно разлечься крупная собака, каких не держат в Японии. Это был воистину великолепный диван. Перед большим окном, выходящим на террасу, выстроились горшки с растениями, напоминая заросли джунглей. Осмотревшись, я заметила, что весь дом заполонен цветами. Повсюду стояли цветочные вазы, а в них — весенние цветы.

— Мать сейчас на минутку улизнула из своего заведения. Если все будет хорошо, ты скоро ее увидишь. Показать тебе квартиру? На чем ты строишь свои суждения? — спросил Юити, заваривая чай.

— Что ты имеешь в виду?

Когда я присела на мягкий диван, он разъяснил:

— Дом и вкусы его жильцов. Некоторые считают, что многое можно узнать, заглянув в туалет.

Он был из тех людей, которые умеют с легкой улыбкой вести непринужденные беседы.

— По кухне, — сказала я.

— Ты как раз сейчас на кухне. Можешь осмотреться.

Пока он заваривал чай, я обернулась и пристально оглядела кухню. Мягкий ковер на дощатом полу, добротные шлепанцы Юити… Необходимый минимум кухонных принадлежностей… Помимо прочего, имелась сковорода «Сильверстоун» и машина немецкого производства для очистки овощей. Даже ленивая старушка с большим удовольствием будет чистить овощи на такой машине. Освещенные лампой дневного света тарелки терпеливо дожидались своей очереди, поблескивали стаканы. Если присмотреться, то оказывалось, что, несмотря на кажущийся беспорядок, все странным образом находилось на нужном месте. Имелись и особенные вещи, например фарфоровые пиалы, тарелки для гратена, огромные блюда, две глиняные пивные кружки, — все было безупречным. С позволения Юити я открыла маленький холодильник и заглянула туда. Все было тщательно расставлено, никаких объедков. Я оглядывалась вокруг, удовлетворенно кивая. Хорошая кухня. Я полюбила ее с первого взгляда.


Когда я снова присела на диван, появился горячий чай. До сих пор почти всегда, когда я впервые попадала в дом малознакомых людей, я испытывала чувство гнетущего одиночества. Я встретилась глазами со своим отражением в большом окне, за которым расплывался во мраке ночной город, заливаемый дождем. На целом свете у меня не было ни одного близкого человека, и я испытывала волнение оттого, что могу идти куда угодно и делать что захочу.

Мир был таким огромным, а мрак таким густым, что в своем безграничном восхищении и одиночестве впервые за последнее время я ощущала их руками, глазами. Мне показалось, что до сих пор я смотрела на мир только одним глазом.

— Почему ты пригласил меня? — спросила я.

— Мы подумали, что тебе приходится трудно, — добродушно прищурившись, ответил он. — Твоя бабушка была ко мне так добра… А у нас дома достаточно свободного места. Почему бы тебе не переехать сюда?

— Хорошо. Хотя хозяин любезно продлил мне срок аренды.

— Понятно. Но ты можешь жить у нас, — сказал он таким тоном, словно это было само собой разумеющимся.

Его предложение не было ни излишне назойливым, ни холодным, и у меня на душе сразу стало теплее. Я чуть не расплакалась от благодарности. И тут раздалось лязганье ключей, дверь отворилась, и в комнату, запыхавшись, вбежала очень красивая женщина.

Я удивленно на нее уставилась. Она была не слишком молодой, но по-настоящему красивой. По ее одежде, какую не носят в повседневной жизни, и макияжу я сразу поняла, что она работает в ночном заведении.

— Это Сакураи Микагэ, — представил меня Юити.

Все еще задыхаясь, она с улыбкой произнесла слегка хрипловатым голосом:

— Здравствуйте! Я мать Юити. Меня зовут Эрико.

И это его мать? От удивления я не могла оторвать от нее глаз. Распущенные волосы до плеч, яркий блеск глаз, красивой формы губы, высокая прямая переносица — все ее тело излучало свет, словно подрагивающий от переполняющей ее жизненной силы. Она не была похожа на обычных людей. Таких я еще не встречала.

Я до неприличия пристально рассматривала ее.

— Здравствуйте! — наконец улыбнувшись ей в ответ, выдавила я.

— Добро пожаловать к нам! — тепло сказала она и, обернувшись к Юити, добавила: — Извини, Юити. Сегодня вечером мне не удастся уйти. Я выскользнула на минутку, сказав, что иду в туалет. Утром у меня будет много свободного времени. Надеюсь, Микагэ останется у нас ночевать, — торопливо выпалила она и побежала по коридору в своем развевающемся красном платье.

— Я подвезу тебя, — сказал ей Юити.

— Извините, что доставляю вам столько хлопот, — сказала я.

— Ничего страшного. Я не думала, что сегодня вечером в клубе будет так много работы. Это я должна перед тобой извиняться. Пока, до завтра!

— Подожди меня! Посмотри пока телик! — крикнул Юити и помчался следом за ней, а я в растерянности осталась одна.

Если присмотреться внимательнее, в ней можно было обнаружить некоторые признаки возраста: морщинки на лице, слегка неровные зубы, как у самого обычного человека. Тем не менее она завораживала. Я мечтала снова увидеться с ней. Я почувствовала, что в моем сердце поблескивает теплый свет, как бы оставленный ее образом, тем, что называют обаянием. Подобно слепой и глухонемой девочке Элен Келлер,[1] впервые понявшей, что обозначается словом «вода», это обаяние ярко воплотилось перед моими глазами в его телесной форме. И это не было преувеличением — настолько ошеломляющей оказалась наша встреча.


Бряцая ключами от машины, вернулся Юити.

— Если она могла вырваться только на десять минут, то проще было бы позвонить, — сказал он, снимая обувь в прихожей.

Сидя на диване, я только что-то промямлила в ответ.

— Микагэ, тебе понравилась моя мать? — спросил он.

— Да, я еще не встречала такой красивой женщины, — откровенно ответила я.

— Конечно, но… — он поднялся и с улыбкой сел передо мной на пол. — У нее была пластическая операция.

— Неужели? — выдавила я с показным спокойствием. — А я никак не могла понять, почему вы с ней так непохожи.

— И это еще не все, — продолжал он, не пытаясь скрывать, насколько это его забавляет. — Ты не поняла. Она — мужчина.

Это было уже чересчур. Я молча смотрела на него широко раскрытыми глазами. Я ждала, что он вот-вот скажет: «Ладно, ладно, я пошутил». Эти тонкие пальцы, жесты, походка? Я, затаив дыхание, ждала и вспоминала этот прекрасный образ, а он только веселился.

— Да, но… — у меня отвисла челюсть. — Ты же все время говорил «моя мама», «моя мама»!

— Но как я могу такого человека называть «папой»? — спокойно произнес он.

И я подумала, что он прав. Ужасно правильный ответ.

— Но тогда откуда имя Эрико?

— Ее настоящее имя Юдзи.

У меня перед глазами все поплыло как в тумане.

Когда я пришла в себя настолько, что смогла выслушать всю историю, я спросила:

— Так кто же тебя родил?

— Много лет назад этот человек был мужчиной, — сказал он. — Он женился очень молодым. Его женой была моя настоящая мать.

— Как… как она выглядела? — спросила я, силясь ее представить.

— Сам я ее не помню. Она умерла, когда я был совсем маленьким. Впрочем, у меня есть ее фото. Показать?

Не вставая с пола, он подтянул к себе портфель, достал из бумажника старую фотографию и протянул мне.

У нее было невыразительное лицо. Короткие волосы, маленькие глаза и нос. Странное изображение женщины неопределенного возраста…

Поскольку я молчала, он сказал:

— Ужасно странная…

Я натянуто засмеялась.

— По неизвестной причине, когда Эрико был ребенком, его усыновили в доме этой женщины, что на фотографии. Они росли вместе. Даже когда он еще был мужчиной, то выглядел привлекательно и пользовался успехом у женщин, но почему-то выбрал эту… с таким странным лицом, — сказал он, с улыбкой глядя на фото. — Он был ужасно привязан к моей матери. Забыв о чувстве долга перед приемными родителями, он бежал вместе с ней из дома.

Я понимающе кивнула.

— После того как моя мать умерла, Эрико оставил работу, забрал меня, тогда еще совсем маленького, но не знал, как жить дальше. И тогда он решил стать женщиной. Он понял, что больше уже никого не полюбит. Эрико говорит, что, прежде чем стать женщиной, она была очень застенчивой. Поскольку она терпеть не может делать что-то наполовину, то изменила все: лицо и прочее… На оставшиеся деньги она приобрела ночное заведение. Меня она воспитывала как одинокая женщина.

Он улыбнулся.

— Какая странная жизнь! — сказала я.

— Она же еще жива, — сказал Юити.

Можно ли ему доверять? Или он что-то от меня утаивает? Чем больше я узнавала об этих людях, тем меньше их понимала.

Но я доверяла кухне. При всей непохожести матери и сына в них было что-то общее. Когда они улыбались, их лица напоминали улыбающегося Будду. И меня это радовало.


— Завтра утром я ухожу рано, приготовь что-нибудь сама.

Полусонный Юити принес мне охапку одеял, подушку, пижаму и прочие спальные принадлежности, объяснил, как пользоваться душем и где находятся полотенца.

После только что услышанной удивительной истории я не могла уже думать ни о чем другом, и пока мы смотрели с Юити видео, болтая о цветочной лавке и о моей бабушке, время пролетело незаметно. Был уже час ночи. Софа выглядела соблазнительно: мягкая, уютная, широкая. Казалось, что, стоит на нее прилечь, вставать уже не захочется.

— Твоя мать выбирала? — спросила я. — Наверное, когда она в первый раз присела на эту софу в мебельном магазине, ей сразу же почему-то захотелось ее купить?

— Ты права, — согласился он. — Она живет, руководствуясь только минутными порывами. Мне кажется удивительной ее способность претворять свои импульсы в реальность.

— Понимаю, — признала я.

— Тогда эта софа будет твоей. Твоей кроватью, — сказал он. — Здорово, что она может быть использована по назначению.

— И я в самом деле могу здесь спать? — робко спросила я.

— Конечно, — не раздумывая, ответил он.

— Огромное спасибо, — сказала я.

Закончив последние объяснения, как себя вести, когда я буду одна, он пожелал спокойной ночи и удалился в свою комнату.


Меня тоже клонило в сон. Принимая душ в чужом доме, я думала о том, что же со мной происходит, и вскоре усталость исчезла под струями горячей воды.

Переодевшись в выданную мне пижаму, я вышла в комнату. Мне захотелось пройти босиком на кухню и осмотреть ее еще раз. Это и вправду была славная кухня. Потом я добралась до софы, которая с этой ночи стала моей кроватью, и погасила свет. Перед окном мягко дышали плавающие в лучах тусклого света растения на фоне великолепного вида, открывающегося с десятого этажа. Дождь уже кончился, и в прозрачном воздухе, насыщенном поднимающейся влагой, виднелся ночной пейзаж, и на окне отражались прекрасные дождевые капли.

Я закуталась в одеяло и улыбалась, предвкушая удовольствие от того, что сегодня ночью буду спать рядом с кухней. При этом я не чувствовала себя одинокой. Возможно, я давно этого ждала. Возможно, я только и мечтала обрести кровать, на которой на некоторое время смогла бы избавиться от мыслей о том, что было раньше и что ждет впереди. Если бы рядом со мной спал кто-то еще, моя грусть только бы возросла. Здесь же была кухня, были растения, люди под одной крышей со мной, полная тишина… лучше не придумаешь. Это место было идеальным.

Успокоившись, я заснула.


Меня разбудило журчание воды.

Наступило ослепительное утро. Когда я встала и медленно прошла в кухню, то увидела там со спины «Эрико-сан». По сравнению с прошлым вечером, одета она была скромно, но, когда обернулась ко мне со словами «Доброе утро!», при виде ее еще более жизнерадостного лица я окончательно проснулась.

— Доброе утро! — ответила я.

Она открыла холодильник, и на лице ее отразилось недоумение.

— Я всегда по утрам, даже еще не успев до конца проснуться, испытываю голод… Но в этом доме нет ничего съестного. Давай закажем завтрак по телефону. Что бы ты хотела? — спросила она.

Я поднялась и предложила:

— Может быть, я сама что-нибудь приготовлю?

— Серьезно? — спросила она и добавила: — Ты считаешь, что полусонная управишься с ножом?

— Без труда.

Комната была залита ярким светом, словно солярий. Я окинула взглядом мягкое, голубое, уходящее в бесконечность небо. Оно было ослепительным. И когда от радости, что я стою в столь милой моему сердцу кухне, мой взор прояснился, я вспомнила, что она — мужчина. Я инстинктивно взглянула на нее. Дежавю захлестнуло меня, как ураган. В ярких лучах заливавшего комнату утреннего света ощущался запах древесины. Она разложила на пыльном полу в комнате подушки и лежа смотрела телик, чувствуя себя очень уютно.


Она с аппетитом поглощала приготовленные мной рисовую кашу с яйцом и салат из огурцов. В полуденном весеннем воздухе с улицы доносились голоса детей, играющих во дворе. Свежая зелень растений перед окном поблескивала, окутанная мягкими солнечными лучами.

До вчерашнего утра я не могла даже мечтать о таком чуде. Было очень странно, что я ем поздний завтрак, сидя напротив человека, которого почти не знаю. Поскольку стола не было, мы завтракали прямо на полу, расставив там разные плошки. Солнечный свет проникал сквозь наши чашки, и зелень холодного чая подрагивала на полу.

— Юити и раньше мне говорил, что ты похожа на собачонку, которая когда-то у нас жила. Ты и на самом деле на нее похожа, — вдруг сказала Эрико, пристально глядя мне в глаза.

— А как звали эту собачонку?

— Тявка.

«Хм, — подумала я, — значит, Тявка».

— Такие же красивые глаза, такие же красивые волосы… Когда вчера я впервые тебя увидела, то с трудом сдерживалась от смеха. На самом деле.

— Правда? — Хотя я этому не поверила, но решила, что было бы ужасно, если бы Тявка была сенбернаром.

— Когда Тявка умерла, Юити ничего в горло не лезло. Поэтому к тебе он относится не совсем как к человеку. Конечно, я не хочу утверждать, что между мужчиной и женщиной не бывает любви.

Мама громко расхохоталась.

— Премного благодарна, — сказала я.

— По словам Юити, твоя бабушка тоже была очень доброй.

— Да, бабушка очень любила Юити.

— Поскольку у меня не было времени вплотную заниматься его воспитанием, возможно, я чего-то недосмотрела.

— Недосмотрели? — улыбнулась я.

— Именно так, — сказала она с материнской улыбкой. — В сфере эмоций у него полный сумбур, и он странно холоден в отношениях с другими людьми. Я не все делала правильно… Мне хотелось, чтобы он был славным ребенком. Именно таким я его и воспитывала. И из него вышел славный ребенок.

— Я с вами согласна.

— Ты тоже славный ребенок.

Та часть «ее», которая была «им», заулыбалась. Ее улыбка напоминала улыбки нью-йоркских педиков, которых я часто видела по телику. Однако Эрико казалась намного сильнее их. Она излучала глубокое обаяние. Оно-то и привело ее туда, где она сейчас находилась. Я ощущала, что ни покойная жена, ни сын не смогли ее изменить. Обладание таким качеством обрекало ее на вечное неустраняемое одиночество.

Жуя огурцы, она сказала:

— Понимаешь, многие люди, говоря такое, на самом деле имеют в виду совсем другое, но я действительно хочу, чтобы ты осталась здесь. Поскольку я уверена, что ты славный ребенок, мне будет доставлять радость видеть тебя рядом. Я знаю, как ужасно, если в минуты отчаяния некуда пойти. Без стеснения пользуйся здесь всем. Хорошо?

Пристальным взглядом в мои глаза она подкрепляла свое предложение.

— Разумеется, я могу вносить арендную плату, — с отчаянием выдавила я, тронутая ее предложением. — Пока я не подыщу новое жилье, с удовольствием останусь жить здесь.

— Хорошо. Ни о чем не волнуйся. Вместо ренты будешь готовить рисовую кашу. У тебя получается намного вкуснее, чем у Юити, — с улыбкой сказала она.


Жить вдвоем с взрослым очень тяжело, особенно если он при этом здоров. В действительности, когда я жила с бабушкой, то об этом совсем не думала, и мы жили счастливо. Сейчас, оглядываясь назад, я уже так не думаю.

Я постоянно тревожилась: «А вдруг бабушка умрет?»

Когда я возвращалась домой, бабушка выходила из комнаты в японском стиле с теликом и говорила: «С возвращением!» Когда я задерживалась, то обязательно по дороге домой покупала для нее пирожные. Она была мягкой бабушкой и не сердилась, даже если я извещала ее, что ночую не дома. Иногда, прежде чем лечь в постель, мы проводили вместе часок, смотрели телевизор и ели пирожные с кофе или зеленым чаем. В бабушкиной комнате, которая не изменилась со времен моего детства, мы болтали о разных пустяках, или разговаривали об искусстве, или обсуждали ничего не значащие будничные проблемы. Кажется, иногда она даже рассказывала мне про Юити. Какими бы ни были мои любовные романы, какой бы возбужденной и пьяной я ни была после обильно выпитого сакэ, я всегда в глубине сердца воспринимала наш дом как свою единственную семью. В потрясающей тишине, притаившейся в углу комнаты, независимо от того, как бы благостно ни сосуществовали девочка со старушкой, я очень рано начала испытывать чувство, которое никто не мог мне объяснить: оставалась пустота, которую ничем было невозможно заполнить.

Я думаю, что Юити испытывал то же самое.

Сколько времени потребовалось, чтобы я поняла, что на темной и печальной горной тропе единственное, что возможно сделать, — самой себе освещать путь? Хотя я росла в атмосфере любви, я всегда чувствовала себя одинокой.

Когда-нибудь все исчезнут, растворившись во мраке времени.

И я брела, руководствуясь этим знанием, пропитавшим мое тело. Возможно, поэтому мне и показалась такой естественной реакция Юити.


Тогда я и окунулась в совместную жизнь с ними. Я пообещала сама себе до мая бездельничать. Поэтому я каждый день наслаждалась райской жизнью. Время от времени я ходила на почасовую работу, а потом прибирала дом, смотрела телик, пекла пирожные — короче, вела жизнь домохозяйки.

Понемногу свет и воздух проникли в мое сердце, и я значительно повеселела.

Поскольку Юити проводил время в школе и на работе, а Эрико работала по ночам, мы почти никогда не бывали дома все одновременно. Вначале я никак не могла привыкнуть жить в этом открытом жизненном пространстве. Потихоньку упаковывая свои вещи, я перемещалась между своим прежним жилищем и квартирой Танабэ, и хотя вначале уставала, вскоре привыкла.

Почти так же, как кухню Танабэ, я полюбила и их софу. Я испытывала наслаждение, когда спала на ней. Слушая, как дышат цветы, глядя на ночной пейзаж по ту сторону шторы, я засыпала без задних ног. С той поры мне уже ничего больше не хотелось. Я была счастлива.

Так было всегда. Пока меня не прижмет, я не двигаюсь. Вот и сейчас, оказавшись в критической ситуации, я от всего сердца благодарила богов, независимо от того, есть они или нет, за то, что они даровали мне теплую постель.


Однажды я вернулась на прежнюю квартиру упаковать последние остававшиеся там вещи. Открыв дверь, я задрожала. Поскольку я там не жила, дом показался мне совершенно чужим.

Холодный и темный, безо всяких признаков жизни. Неужели все те вещи, которые я привыкла видеть, отвернулись от меня? Я вошла на цыпочках, словно я не приветствовала их, а извинялась, что помешала.

Со смертью бабушки умерло и время в этом доме. Я остро это почувствовала. И с этим я уже ничего не могла сделать. Вместо того чтобы развернуться и уйти, я напевала под нос мелодию старых дедушкиных часов и начала протирать холодильник.

И тогда вдруг зазвонил телефон.

Поднимая трубку, я уже предчувствовала, кто это может быть. Это был Сотаро, мой старый… возлюбленный. Когда бабушка заболела, мы с ним расстались.

— Алло! Это Микагэ?

Он говорил таким ласковым голосом, что у меня на глаза почти навернулись слезы.

— Давно тебя не слышала, — бодро произнесла я. Мы с ним уже давно считали притворную лесть чем-то вроде болезни.

— Знаешь, ты уже давно не приходишь на занятия, я всех расспрашивал, в чем причина, пока не узнал, что твоя бабушка скончалась. Я был потрясен… Какой ужас!

— Да, поэтому я пребывала в депрессии.

— Теперь-то уже вышла из нее?

— Ага.

Договорившись о встрече, я выглянула в окно: там было мрачно-серое небо. Я увидела, как ветер с огромной силой гонит по небу облачные волны. Есть ли в этом мире что-то печальнее? Ничего подобного нет. Совершенно ничего похожего.


Сотаро очень любил городские парки. Ему особенно нравилось, когда повсюду была зелень, открытые пейзажи, но даже в школе он любил сидеть на скамейках в саду или площадках для игр. Если нужно найти Сотаро, его всегда можно отыскать среди зелени — гласила студенческая легенда. В будущем он намеревался найти работу, как-то связанную с растениями. Почему-то меня всегда притягивают мужчины, имеющие отношение к растениям.

Когда я была счастлива и он был счастлив и безмятежен, мы являли собой классическую студенческую пару. Поскольку он так любил природу, мы даже в разгар зимы часто встречались в общественных парках, но поскольку мне никак не удавалось избавиться от своих хронических опозданий, мы пришли к соглашению встречаться в просторном кафе сразу возле парка.

Поэтому и в тот день я увидела Сотаро сидящим на ближайшем к парку стуле.

За застекленным окном на фоне затянутого тучами неба виднелись покачивающиеся и шуршащие под порывами ветра деревья. Когда, пробираясь между снующими официантками, я добралась до него, он радостно мне улыбнулся.

Я присела напротив и сказала:

— Кажется, пойдет дождь?

— Нет, думаю, скоро небо прояснится, — возразил Сотаро. — Не странно ли, что мы так долго не виделись и говорим о погоде?

При виде его улыбки я успокоилась и подумала, как здорово пить чай с тем, кто тебе совсем не противен. Я помнила, как ужасно он ворочается во сне, как много сахара и молока добавляет в кофе, но я знала, каким серьезным становится его лицо, когда он старательно пытается феном уложить свои непокорные волосы перед зеркалом. Поэтому я подумала, что, если бы сейчас мы были с ним по-настоящему близки, я не смогла бы рассказывать ему, что во время чистки холодильника ободрала маникюр на правой руке.

— Я слышал, ты сейчас живешь у этого парня Танабэ? — как будто что-то припомнив, прервал нашу непринужденную беседу Сотаро.

Я была ошеломлена, наклонила чашку, которую держала в руке, и расплескала чай на блюдце.

— Об этом говорят в школе. Будешь притворяться, что ты об этом не слышала? — смущенно, но все еще улыбаясь, сказал Сотаро.

— Я не знала, что тебе об этом известно! В чем дело?

— Ты знаешь, что девушка Танабэ, вернее бывшая девушка, ударила его в столовой по лицу?

— Из-за меня?

— Вероятно. Но я слышал, что сейчас вы вполне уживаетесь.

— Да? Впервые слышу.

— Но ты же живешь с ним?

— Но его мать (хотя это было не вполне верно) тоже живет там.

— Да? Ты лжешь! — громко произнес Сотаро.

В былые времена я любила его именно за такую откровенность, но теперь мне было стыдно, потому что она меня раздражала.

— Говорят, что этот Танабэ немного странный? — сказал он.

— Я не вполне понимаю, что это значит, — ответила я. — Я с ним почти не встречаюсь. Я с ним даже не разговариваю. Он воспринимает меня просто как собаку. Он ничего особенно не любит. Поэтому я о нем ничего не знаю. И я ничего не знала об этой дурацкой истории.

— Поэтому я никогда не понимал, кто тебе нравится или кого ты любишь… — сказал Сотаро. — Во всяком случае, я считаю, что это для тебя лучше. До каких пор ты собираешься оставаться там?

— Не знаю.

— Тебе не мешало бы об этом подумать, — с улыбкой сказал он.

— Я так и собираюсь сделать, — ответила я.

Возвращаясь домой, мы шли через парк. Сквозь ветви деревьев был отчетливо виден дом Танабэ.

— Я живу там, — сказала я и показала пальцем.

— Здорово, совсем рядом с парком. Я бы вставал в пять утра и отправлялся на прогулку, — улыбнулся Сотаро.

Поскольку он был очень высоким, я всегда смотрела на него снизу вверх. «Какой же он ребенок», — думала я, глядя на него сбоку. Ему, несомненно, хотелось бы вытянуть меня, переселить в другую квартиру и вернуть в школу. Мне нравилась его прямолинейность, но при этом я не могла ее принять, за что себя ненавидела. В те давние времена.

Он был старшим сыном в большой семье. Меня он привлекал тем, что, сам того не понимая, унаследовал от своей семьи ее лучезарность. Однако почему-то теперь мне была нужна странная озаренность и спокойствие дома Танабэ, — что я даже не пыталась ему объяснить. Это и не было особенно необходимым, но я понимала, что сделать это невозможно. Мне было грустно оттого, что я такая, как есть.

— Ну, пока!

Горячая душа, глубоко скрытая в моей груди, продолжала вопрошать зрачками моих глаз.

— Остаются ли у тебя какие-то чувства ко мне? — с улыбкой спросил он, но ответ уже читался в его глазах.

— Конечно остаются, — ответила я, и, пожав руки, мы расстались.

И это ощущение улетучилось куда-то в беспредельность и потом растворилось.


Когда в ту ночь я смотрела видео, отворилась дверь и вошел Юити, держа в руках большую коробку.

— С возвращением, — приветствовала его я.

— Я купил компьютер, — радостно сообщил Юити.

В последнее время до меня дошло, что жильцы этого дома одержимы болезненной страстью к покупкам. К покупкам крупных вещей. В основном электроники.

— Здорово! — сказала я.

— Тебе что-нибудь нужно напечатать?

— Не знаю…

Я прикидывала, не напечатать ли текст какой-нибудь песенки, когда Юити сказал:

— Придумал. Тебе же нужно разослать открытки с оповещением о перемене адреса?

— Что ты имеешь в виду?

— Ты что, собираешься жить в этом огромном городе без адреса и телефонного номера?

— Нет. Но так хлопотно сообщать о своих переездах, если вскоре мне снова предстоит менять адрес.

— Заткнись! — выпалил он и потом уже более мягко добавил: — Ну что, сделаем?

Но в голове у меня все еще плавало только что сказанное им резкое слово.

— Тебе не кажется, что я вас утомляю, мешаю вам?

— О чем речь? — сказал он, странно и подозрительно посмотрев на меня.

Если бы он был моим любовником, я влепила бы ему пощечину. В тот момент я испытывала к нему неприязнь из-за своего зависимого положения. Видимо, ему это было непонятно.

Я недавно переехала. Пишите и звоните мне по следующему адресу:

Токио, р-н ***. д. 1002, кв. 3-21-1,

тел. ***- ****.

Сакураи Микагэ

Юити напечатал этот текст на открытке, потом начал делать копии (разумеется, у них имелась дома копировальная машина), а я надписывала конверты. Юити мне помогал. В тот вечер он был свободен. Я заметила, что он ненавидит безделье. В прозрачной тишине, под скрип ручек, капли чернил ложились на бумагу.

За окном завывал теплый весенний ветер. Ночной пейзаж колыхался. Я усердно выписывала имена своих знакомых. Почему-то, не задумываясь, я исключила из списка Сотаро. Ветер усилился. Было слышно, как шумят деревья и гудят электропровода. Закрыв глаза, я опустила локти на складной столик, и мои мысли отправились бродить по безмолвной улице. Я совершено не понимала, зачем нужен подобный столик в такой комнате. Поскольку Эрико руководствуется только импульсами, в тот вечер она, выйдя из клуба, купила этот столик.

— Не спи! — окликнул меня Юити.

— Я не сплю. Мне в самом деле доставляет удовольствие надписывать открытки с извещением о перемене адреса.

— Мне тоже, — сказал Юити. — Я ужасно люблю переезды, люблю рассылать открытки, когда путешествую.

— Я тоже люблю, — и тут я снова попыталась переменить тему беседы: — Такие открытки распространяют волны. Тебя правда ударила девушка в школьном кафетерии?

— Тебе об этом рассказали недавно? — он грустно улыбнулся.

Меня потрясло, насколько по-иному выглядело его обычно улыбающееся лицо.

— Давай говорить начистоту. Для меня важно только то, что ты делаешь сейчас.

— Какая чушь! — отрезал он. — Ты думаешь, мы просто играем с почтовыми открытками?

— Играем с открытками?

— Не знаю…

Мы рассмеялись. Потом беседа перешла на другие темы. Даже я, при всей своей тупости, почувствовала его неестественность. Пристально посмотрев ему в глаза, я все поняла.

Он показался мне ужасно грустным.

Сотаро сказал мне, что, хотя девушка Юити встречалась с ним целый год, ее раздражало, что ей никак не удается его понять. По ее словам, Юити девушки волнуют не больше, чем его авторучка.

Поскольку я не была влюблена в Юити, мне это было очень понятно. Качество и ценность авторучки значили для него нечто иное, чем для Сотаро. Возможно, что на этом свете есть люди, которые любят свои авторучки настолько сильно, что готовы ради них умереть. И это очень печально. Если ты не любишь, то не можешь этого понять.

— Ничего поделать было нельзя, — сказал Юити, не поднимая головы и как бы тяготясь моим молчанием. — Ты здесь ни при чем.

— Спасибо… — словно благодаря его, выдавила я.

— Не за что, — улыбнулся он.

«Я задела его», — подумалось мне. Мы уже почти месяц жили в одной квартире, и я впервые его задела. «Не исключено, что однажды я в него влюблюсь», — подумала я. Когда я влюблялась, то всегда старалась из этого вырваться. Но, возможно, из нашей беседы, мерцающей, как звезды на облачном небе, потихоньку начала высвечиваться любовь.

«И все же, — думала я, продолжая писать, — все же я не могу отсюда уехать».

Разве не очевидно, что он расстался со своей девушкой из-за того, что я живу здесь? Я не могла решить, насколько я сильна, сумею ли снова жить одна… «И все же непременно скоро, в самом ближайшем будущем…» — думала я, запутанная в противоречиях, надписывая открытки.

Мне просто нужно уехать.


Тут со скрипом отворилась дверь, и я с удивлением увидела, что вошла Эрико с большим бумажным пакетом в руках.

— Что случилось? Какие-то неприятности в клубе? — спросил Юити, повернувшись к ней.

— Мне надо быстро убегать. Посмотрите, что я купила! Соковыжималку! — радостно сообщила Эрико и достала из бумажного мешка большую коробку.

«Опять!» — подумала я.

— Я заскочила домой, только чтобы ее занести. Проверьте, как она работает!

— Если бы ты позвонила, я подъехал бы и забрал тебя, — сказал Юити, разрезая ножницами тесемку.

— Все в порядке. Ничего, кроме этого.

Коробка уже была открыта и оттуда извлечена великолепная соковыжималка, с помощью которой можно изготовить любой сок.

— Считается, что, если пьешь свежевыжатый сок, кожа будет гладкой, — радостно выпалила Эрико.

— В твоем возрасте это уже несколько поздно, — заметил Юити, изучая инструкцию.

Меня потрясла необычайная легкость и непринужденность в беседе между матерью и сыном. Она напомнила мне сцену из фильма «Моя мать — ведьма». Там герои могли оставаться благодушными даже в бесконечно нездоровой атмосфере.

— Что? — Эрико заглянула мне через плечо. — Микагэ пишет открытки с сообщением об изменении адреса? Великолепно! У меня есть для нее подарок по случаю переезда.

Она достала еще один бумажный сверток. Развернув его. я обнаружила красивый стакан с изображенным на нем листом банана.

— Пей больше соков! — сказала Эрико.

— Может быть, нам следует пить банановый сок? — с невозмутимым выражением лица сказал Юити.

— Да… прекрасно, — выдавила я, едва не расплакавшись.

«Когда я буду уезжать, я заберу этот стакан с собой, и даже уехав, я буду часто-часто возвращаться и готовить для вас рисовую кашу», — подумала я, но не произнесла ни слова. Какой удивительный, чудесный стакан.

На следующий день я должна была окончательно освободить прежнее жилище. Наконец я все упаковала и прибрала. Стоял ясный, безоблачный день, золотистое солнце заливало комнату, которую когда-то я считала своим домом.

Поскольку я так затянула с переездом, то решила навестить хозяина. В дни моего детства мы с бабушкой часто бывали у него в конторе, где пили чай и вели беседы. Я отметила, что он сильно постарел. Мне было странно, что теперь я сижу на этом стуле, пью чай и беседую о погоде и делах в нашем квартале. Это казалось мне чем-то нереальным.

Передо мной с ужасающей силой пробегала вся моя прежняя жизнь. То, что от меня еще оставалось, могло только вяло реагировать на события прошлого. И хотя мне не хотелось с этим соглашаться, оттуда вырвалась не я. Совсем наоборот. Для меня там все оставалось страданием.


Раньше в атмосфере теперь уже опустевшей квартиры присутствовали запахи обжитого, привычного дома.

Окно в кухне. Улыбающиеся лица друзей, зелень школьного дворика, на фоне которой выделяется профиль Сотаро, голос бабушки по телефону, когда я сообщала ей, что задерживаюсь, шуршание бабушкиных туфель по коридору, цвет занавесок… бамбуковые циновки… настенные часы.

Все это было. А теперь уже ничего не осталось.


Когда я вышла на улицу, уже наступил вечер. Начинало смеркаться. Задул ветер, я ощущала кожей его холод. Я ждала автобус, и полы моего тонкого пальто трепетали на ветру.

С автобусной остановки я рассматривала высокое здание напротив, голубые окна которого красиво маячили в воздухе. За ними двигались люди, вверх-вниз ездил лифт, и казалось, что все в молчаливом мерцании растворяется в полумраке.

В обеих руках у меня были вещи. Когда я представила, что отныне буду жить только в одном месте, то чуть не расплакалась и впала в уныние.

Из-за утла вывернул автобус. Он медленно проплыл перед моим взором и остановился. Люди поочередно начали в него подниматься.

Автобус был забит битком. Я стояла, держась за петлю, и наблюдала, как вдалеке, за окном, на фоне темнеющего неба одно за другим вырисовываются здания. Когда мое внимание привлекла медленно плывущая по небу молодая луна, автобус тронулся.

Всякий раз, когда автобус останавливался, я вздрагивала, что было подтверждением того, насколько я устала. На каждой остановке я выглядывала наружу, наблюдая, как далеко в небе проплывает дирижабль. Я пристально вглядывалась, и на душе у меня было радостно.

Слабый огонек начал бледнеть, и дирижабль двигался по небу в слабых лучах лунного света.

Прямо передо мной сидела девочка, а за ней — бабушка, которая тихим голосом сказала:

— Юки-тян, посмотри-ка! Дирижабль. И какой красивый!

Они были настолько похожи, что это, несомненно, была ее внучка. Из-за пробок на дороге и толчеи в автобусе девочка была в плохом настроении и сердитым голосом сказала:

— Мне это неинтересно. И никакой это не дирижабль.

— Возможно, ты и права, — с улыбкой ответила бабушка, ни капли не рассердившись.

— Когда же мы, наконец, приедем? Я хочу спать! — продолжала канючить Юки.

«Чертовка!» — подумала я, потому что тоже была очень уставшей, и это грубое слово непроизвольно всплыло у меня в мозгу. С бабушкой нельзя так разговаривать! Ты еще об этом пожалеешь.

— Не волнуйся. Уже скоро приедем. Обернись и посмотри: мама спит. Ты что, хочешь ее разбудить?

— Да, на самом деле спит, — улыбнулась Юки, обернувшись и посмотрев на спящую мать на заднем сиденье.

«Как мило!» — подумала я. Ласковые слова бабушки сразу смягчили девочку, и теперь она стала намного обаятельнее. Я ей позавидовала. Я-то уже никогда не увижу снова свою…

Мне не очень нравится сентиментальность слов «никогда больше…» и вытекающее из них ощущение ограниченности. И именно тогда тяжесть и беспросветность этих слов нахлынули на меня.

Мне хотелось размышлять о таких вещах бесстрастно, отстраненно, по наитию. Покачиваясь в автобусе, я все еще не отрывала глаз от парившего в небе маленького дирижабля. Я даже не успела заметить, что слезы дождем льются мне на грудь. Я растерялась.

«Неужели я теряю над собой контроль?» — подумала я. Так случалось, когда я была вдребезги пьяна, и слезы катились непроизвольно. Я почувствовала, что от стыда даже покраснела. Поспешно я вышла из автобуса.

Я посмотрела, как он удаляется и, не раздумывая, нырнула в тускло освещенную аллею. Опустив свою поклажу, я разрыдалась, всматриваясь в темноту. Никогда раньше я так сильно не плакала навзрыд. Чувствуя, как горячие слезы текут по моим щекам, я вспомнила, что после смерти бабушки еще ни разу сильно не рыдала. Я сознавала, что плачу не из-за какой-то обиды, а по самым разным причинам.

Вдруг я заметила, как из освещенного окна над моей головой поднимается белый пар и расплывается в темноте. Я прислушалась. Изнутри доносились звуки какой-то работы, бульканье воды и бряцанье столовой посуды.

Это была кухня.

Мое мрачное настроение сменилось радужным, и, обхватив голову руками, я слегка улыбнулась. Я поднялась, оправила юбку и направилась в дом Танабэ, где сегодня собиралась ночевать.

О боги, даруйте мне возможность жить!


— Я хочу спать, — вернувшись домой, объявила я Юити и сразу отправилась в постель.

У меня был ужасно утомительный день. Однако, после того как я выплакалась, мне стало легче. Я заснула со спокойным сердцем.

Мне показалось, что каким-то уголком мозга я слышу голос Юити, который вышел на кухню выпить чаю и спросил:

— Ты спишь?


Мне приснился сон.

Я мыла раковину в кухне, которую только что прибрала. Больше всего мне нравился желто-зеленый цвет пола. Пока я жила там, этот цвет меня раздражал, но я полюбила его, когда настало время уезжать. Я заметила, что на полках и столике на колесиках уже ничего не было. На самом деле все уже давно было упаковано. Я увидела, что за моей спиной Юити тряпкой протирает пол. Я обрела полное успокоение.

— Передохни. Я приготовлю чай. — Мой голос эхом раздавался в пустом помещении. Оно казалось просторным, очень просторным.

— Хорошо, — поднял голову Юити.

Я подумала, что это в его духе — потея, натирать до блеска пол в доме, из которого кто-то должен выезжать.

— Это была твоя кухня, — произнес Юити, сидя на полу на подушке и попивая принесенный мной чай из стакана (чашки уже были упакованы). — Это была хорошая кухня.

— Верно. — Я пила чай, держа большую миску для риса двумя руками, как во время чайной церемонии.

Было тихо, как в стеклянном ящике. На стене остался только след от висевших там прежде часов.

— Который час? — спросила я.

— Наверное, полночь, — ответил Юити.

— Откуда ты знаешь?

— Потому что на улице темно и тихо.

— Ты, видимо, считаешь, что я убегаю под покровом ночи.

— Давай вернемся к нашему разговору, — сказал Юити. — Ты собираешься нас покинуть? Не уходи!

Я удивленно посмотрела на Юити, поскольку это не было продолжением разговора.

— Возможно, ты считаешь, что я, подобно Эрико, живу, руководствуясь импульсами, но, прежде чем пригласить тебя, я все тщательно обдумал. Бабушка всегда о тебе волновалась, и, пожалуй, я лучше, чем кто-то другой, тебя понимаю. Я знаю, что, когда ты будешь здорова, на самом деле полностью здорова, мы сможем расстаться и ты будешь жить, как сама захочешь. Но пока еще ты не вполне в норме. Никто, кроме меня, не способен сказать тебе правду. Деньги, которые накопила моя мама тяжелым трудом, уходят не только на покупку соковыжималки, но и на такие случаи, — с улыбкой сказал он. — Оставайся с нами! Не уходи! — произнес он с такой искренностью, словно уговаривал убийцу сознаться в преступлении.

Я согласно кивнула.

— Мне нужно закончить мытье пола, — сказал он.

Я встала, чтобы вымыть чайную посуду.

Когда я мыла посуду, сквозь струящуюся воду до меня донеслась песенка, которую напевал Юити.

Чтобы мне не мешали Тени от яркой луны, Я причалил лодку К оконечности мыса.

— Я знаю эту песенку! Как она называется? Мне она очень нравится. Кто ее исполнял?

— М-м… Кикути Момоко. Она запала тебе в душу? — улыбнулся Юити.

— Да, да!

Пока я драила раковину, а Юити натирал пол, мы на два голоса пели эту песню. Было приятно слышать, как раздаются наши голоса в полночь в тихой кухне.

— Мне особенно нравится вот это место, — сказала я и спела второй куплет:

Кружащийся свет маяка вдали, И нас только двое в эту ночь. Как лучи солнца сквозь ветви…

Мы спели ее еще раз вдвоем.

КРУЖАЩИЙСЯ СВЕТ МАЯКА ВДАЛИ, И НАС ТОЛЬКО ДВОЕ В ЭТУ НОЧЬ, КАК ЛУЧИ СОЛНЦА СКВОЗЬ ВЕТВИ…

— Если мы будем петь в полный голос, то разбудим бабушку-соседку, — сказала я и собралась прекратить пение.

Казалось, что Юити со мной согласен. Он резко прекратил мыть пол и, повернувшись ко мне, с тревогой посмотрел мне в глаза.

Растерявшись, я попыталась отделаться смешком.

Сын, которого так нежно воспитывала Эрико, в такие моменты вдруг превращался в принца.

— Когда мы все здесь закончим, давай съедим в парке по дороге к дому по миске лапши, — предложил он.


Вдруг я проснулась.

Я еще никогда в доме Танабэ не ложилась спать так рано. «Странный сон», — подумала я и пошла на кухню выпить воды. На сердце у меня было холодно-холодно. Было два часа ночи, а Эрико еще не вернулась.

Ощущения сна все еще жили во мне. Слушая звук воды, льющейся в раковину из нержавейки, я подумала, не почистить ли мне раковину?

Была тихая, безмолвная ночь: казалось, что можно услышать, как по небу движутся звезды. Я опрокинула стакан воды на свое иссохшее сердце. Было немного холодно, мои босые ноги в шлепанцах дрожали.


— Добрый вечер! — вдруг раздалось у меня за спиной, и я испугалась, это появился Юити.

— Ч-что случилось? — обернулась я к нему.

— Я проснулся, почувствовал голод и подумал, не сварить ли немного лапши?

Настоящий Юити был совсем иным, чем в моем сне. У этого было заспанное лицо, и он мямлил что-то невразумительное.

Мое лицо тоже было распухшим — от слез.

— Я сама приготовлю. Присаживайся на мою софу.

— На твою софу? — с этими словами он туда сел.

Я открыла холодильник в комнате, плавающей в темноте. Потом настругала овощи. И здесь, в моей любимой кухне, я, вдруг подумав, как это странно, сказала, стоя к нему спиной:

— В моем сне ты тоже просил лапшу.

Ответа не последовало. Решив, что он снова заснул, я обернулась и увидела, что Юити смотрит на меня вытаращенными глазами.

— Неужели это правда? — пробормотала я.

— А пол в кухне твоего прежнего дома был желто-зеленым? — спросил он. — Тогда в этом нет ничего загадочного.

Я испытывала странное чувство и сказала:

— Спасибо за то, что ты вымыл для меня пол. — Женщины всегда быстрее улавливают такие вещи.

— Я уже проснулся, — сказал он и, как бы извиняясь, что сделал это слишком поздно, улыбнулся. — Можно попросить тебя приготовить чай, но только не в чашке?

— Сделай сам!

— Да? А может, выжмем немного сока! Хочешь?

— Ага!

Юити достал из холодильника грейпфрут и с довольным видом вынул из коробки соковыжималку. Слушая в ночной кухне жужжание машины, готовящей сок для двоих, я засыпала лапшу в кипящую воду. Все происходящее казалось мне чем-то удивительным, ни на что не похожим, чудесным, но при этом совершенно нормальным.

Что мне делать? Я пыталась подыскать слова, но они застряли невысказанными в моей груди. Мое прошлое было долгим. В потоке сменяющихся ночей и дней, возможно, и этот неповторимый момент окажется только сном.


— Как нелегко быть женщиной! — однажды вечером сказала Эрико.

Я подняла взор от журнала, который читала.

— Что?

Красивая мама, прежде чем уйти на работу, поливала растения перед окном.

— Микагэ, поскольку я в тебя верю, то хочу кое-что тебе открыть. Я поняла это, пока воспитывала Юити. У меня бывали тяжелые времена, очень тяжелые. Тот, кто хочет выстоять в одиночку, должен кого-то воспитывать. Детей, растения… В таком случае понимаешь свою ограниченность. С этого все и начинается.

Словно напевая песню, она изложила мне свою житейскую философию.

— Бывают разные трудности… — расчувствовавшись, сказала я.

— Конечно, но тот, кто не испытал в жизни полного отчаяния, никогда не сможет до конца познать самого себя, он вырастает, но так никогда и не может ощутить подлинную радость. Мне повезло, — сказала она. Распущенные волосы шуршали, покачиваясь у нее за плечами. — Иногда неприятные вещи накапливаются в таком количестве, что дорога впереди кажется непреодолимым склоном. От этого даже любовь не способна спасти.

Окутанная лучами закатного солнца, она поливала растения своими изящными руками, и струйка прозрачной воды переливалась всеми цветами радуги.

— Мне кажется, я поняла, — сказала я.

— Мне очень нравится твое откровенное сердце, Микагэ. Наверняка воспитавшая тебя бабушка была замечательным человеком, — сказала мать Юити.

— Бабушка была гордой, — улыбнулась я.

— Тебе повезло, — засмеялась она, не оборачиваясь.


Сейчас я здесь, но это будет не вечно, подумала я, вернувшись к чтению журнала. Мне стало немного не по себе, но я должна была на это решиться.

С какой грустью когда-нибудь в другом месте я буду вспоминать эти счастливые дни? А может быть, однажды я снова вернусь на эту кухню? А пока я еще остаюсь с этой решительной мамой и с ее сыном с нежными глазами. Нет ничего, кроме этого.

Я повзрослею, в моей жизни многое произойдет, и я много раз буду испивать чашу до дна. Я буду много-много страдать, а потом снова возвращаться на круги своя. Я не потерплю поражения. Я не позволю, чтобы меня сломили.


Кухня из сновидений.

Сколько еще их у меня будет? В полусне или в реальности. Или в путешествиях. Одна, в толпе или с кем-то еще. Во всех местах, где я буду жить, меня еще многое ждет.