"Сержант без промаха" - читать интересную книгу автора (Кустуров Дмитрий Васильевич)

РИСКА — ВОЛОСОК ТЕРПЕНИЯ

После гибели брата Федор сильно изменился.

Будто заплутал в ближнем лесу: все слышит, знает куда выйти, а идет напролом. С чего это — он понимает, а сделать с собой ничего не может. Встряхнуться бы надо ему… Но как выбить из головы ту ночь, когда впервые лег без брата и его разбудил от тяжелого сна лежавший рядом с ним боец? Во сне снова видел смерть брата, проснулся, а слезы все текли и текли…

В бою он чувствует какое-то облегчение. В передышках же меж боями мучается от наплыва навязчивых мыслей. Не смог он уберечь брата… В силах ли был он сделать это? Их, сибиряков, на фронт прибыл целый состав. Всех Федор, конечно, не смог запомнить. Но от его вагона, хоть шаром покати никого. Последним пал его брат. Что же это? Может, они не умели воевать? А он, Федор, умеет? Видимо, солдату на войне не так уж долго суждено жить. Вторых номеров за две недели у него побывало несколько человек: кого ранит, кого убьет… И каждый раз невольно думается: сегодня его, завтра меня…

Без брата мучило Федора отсутствие общения. Оказывается, Василий унес с собой тот родной мирок, где можно было делиться всем тем, что у тебя на душе, где понятны каждое слово, жест, мимика, взгляд…

Федор стал беспокойным, раздражительным, молчаливым… Если кто обратится к нему, отвечает односложно: «да» или «нет». А сам занимается бесконечными солдатскими заботами: одежду починит, пулемет почистит, к ночлегу станет готовиться… Как ни сдерживался, успел поссориться со многими, раз даже подрался, когда какой-то мужик обозвал его ругательным, на его взгляд, словом «елдаш». Один бывший заключенный, как потом сам признался, стрелял по нему дважды во время атаки… Так в отношениях с людьми наступал тупик.

Кто знает, сколько бы времени Федор смог так жить? Однажды, когда 1243 полк после тяжелых боев за село Гущино вышел в район поселка Раменье, то ли с Урала, то ли из Сибири прибыло очередное пополнение. На сей раз прибыли непохожие на прежних — шумные, озорные. Были и такие, которые вели себя вызывающе, шутили с издевкой.

В первый же день случилось так, что фронтовики чуть не поссорились с этими вновь прибывшими. Фронтовики стояли у походной кухни за обедом. Тут молодой человек, которого дружки звали Михой, прибежал и протянул свой котелок повару, будто кроме него вокруг никого нет. Федору стало не по себе: "Ишь, откормыши тыловые…", вырвал у Михи котелок да швырнул в сторону. Миха полез было в драку, но оказалось, что вокруг были почти одни фронтовики.

На следующее утро к Федору прибежал его второй номер и, почему-то заикаясь и тараща глаза, сказал: "Тебя вызывают в землянку к комиссару Боровкову".

Что бы это значило? Неужто за случай у кухни? Надо же было ему связываться с этим молокососом…

— Товарищ политрук, по вашему приказанию прибыл красноармеец Охлопков! — буркнул Федор, как только зашел в землянку батальонного комиссара.

Боровков посмотрел на Охлопкова внимательно и строго. А Федор все же выдержал взгляд комиссара.

— Садись, товарищ красноармеец. — Комиссар пока зал на чурку. Разговор у нас будет долгим и обстоя тельным.

Федор бесшумно выдохнул: комиссар его не отчитал, еще приглашает садиться… 26

— Давно ли на фронте?

— Второй месяц.

— Видел вчера, как сбили наш самолет?

— Видел.

— Ну как?

— Тяжело.

— Если немцы окружат нас, ты поднял бы руки?

— Нет, я бьюсь насмерть.

— Это хорошо, товарищ красноармеец. — Комиссар закурил "козью ножку" и медленно, как бы про себя, продолжал:

— Мы знаем, что ты отличный пулеметчик. Видим, как ты в атаку встаешь в числе первых, с поля боя уходишь с последними. Несмотря ни на что, воюешь упорно и умело. О тебе пишут в боевых листках как о неутомимом мстителе. Так, да?

— Так.

— Все же придется оторвать тебя от пулемета. Со гласен?

Федор, догадавшись, что дело начинает приобретать серьезный оборот, вскочил с чурки и рявкнул:

— Есть, товарищ политрук! Комиссар почему-то улыбнулся.

— Товарищ лейтенант, вы что говорили мне о нем, а? Слыхали — он сразу согласился. — Боровков оглянулся на худощавого лейтенанта. Затем повернулся к собеседнику. — Как из винтовки стреляете?

Федор замешкался с ответом. Затем не очень уверенно сказал:

— Могу, наверно. Мало имел дела с винтовкой.

Комиссар расспросил его о прошлом: был ли охотником, имел ли опыт стрельбы из малокалиберной винтовки и других видов однопулевого оружия. Федор только тут понял, что его вызвали не по "делу Михи", и, успокоившись окончательно, рассказал комиссару, как во время военной подготовки на станции Мальта близ Иркутска немного познакомился со снайперским делом, как там занял первое место по стрельбе именно из боевой винтовки, потому вскоре и был отправлен на фронт. Он вспомнил и о том, как в 1932 году, когда по комсомольской путевке работал шахтером на золотых приисках Алдана, стал значкистом ворошиловского стрелка.

— О, если ты ворошиловский стрелок, то это совсем хорошо, обрадовался комиссар. — Так вот, слушай. Мы организуем снайперскую группу полка. Ты в эту группу первый кандидат. Но ты не переживай, мы тебя от пулемета насовсем не оторвем. Сам видишь, бои сейчас похожи на оборонительные. В обороне будешь снайпером, а при наступлениях возьмешь пулемет. Вот так. Что скажешь на это?

— Есть товарищ политрук! Согласен.

— Тогда поступаешь в распоряжение лейтенанта Василькова. Познакомься, вот он.

Обернувшись, Федор собрался было доложить по Уставу, но лейтенант жестом остановил его и велел идти пока в свой взвод до его вызова.

Разговор с комиссаром оказал на будущего снайпера прямо-таки исцеляющее действие. Может быть, тут сыграли роль внезапность вызова, раскаяние Федора по поводу неприятного случая с новичком или сознание того, что его присутствие на фронте необходимо. Во всяком случае то состояние смятения и неудовлетворенности, которые преследовали его после смерти брата, перестали мучить Федора. К нему постепенно вернулась обычная уверенность.

С дивизией Федор ходил на передовую еще несколько дней. Во время одной атаки увидел в овраге, как два молодых человека вертятся вокруг миномета. Первый, стоя без телогрейки, с невесть откуда доставшимся ему «маузером» в руках кричит:

— Круши их, подлюг! Бей проклятых! «Бывалый» — подумал Федор, ложась у оврага. Друг его, паренек с ушанкой, поддакивает ему:

— А ну, Ганс, получай аванс! Беги до Берлина без оглядки!

Сам-то паренек, как пролетит над ними снаряд, невольно нагибается. Тут Федор узнал в них Миху с другом и улыбнулся, мол, бывает же такое…

Вскоре, во время обороны у Нечаеве — Брусково, Федора вызвали к лейтенанту Василькову. На сборный пункт пришло около десятка бойцов, в том числе тот же Миха. Он здоровался со всеми за руку.

— Здравствуй, здравствуй, курсант на девятом пайке, — ответил один из «старичков», явно намекая на первую с ним встречу.

Миха лишь улыбнулся и, когда подошел к Федору, поздоровался с ним уважительно.

— Имя мое Михаил, фамилия Корытов, — представился он.

Бойцов повезли в тыл на видавшем виды грузовике-полуторке. Благо, дорога оказалась хорошо протоптанной и через часа два были уже на месте назначения — в затерянной в лесу деревушке. Бойцов привели в ближний крайний дом. Им объявили, что пробудут здесь три дня, познакомятся со снайпингом, будут соревноваться по стрельбе из винтовки. А Миха опять тут как тут. К вечеру нашел Федора и говорит:

— Дядя Федя, я нашел где ночевать. Командир раз решил. В дом! Понимаешь? Пошли, друг, пошли.

Солдата в дом приглашают… Ночевать под крышей, любоваться белизной стен, наслаждаться теплом русской печи — это мечта каждого солдата.

В доме Федор не ночевал уже десятый месяц. На станции Мальта близ Иркутска во время прохождения военной подготовки бойцы жили в землянках, построенных ими самими. Федор не очень-то переживал — в землянке было не хуже, чем в охотничьей избушке. Зато запомнилось ему другое.

Помнится, привели их на поляну и приказали рыть две канавки глубиной в 40 сантиметров. Дерн, снятый с поверхности земли, клали между канавками. Как потом понял Федор, это они, оказывается, сооружали себе «стол». Затем над «столами» из жердей сколотили навес. Под этими навесами, покрытыми сосновыми ветками, солдаты ели в любую погоду — и в ясные дни, и в ненастье…

И вот Федора приглашают в дом…

В доме царит тихий, уютный полумрак. На самой середине белеет плоская печь. Тепло-то как! Тут же потекло по жилам и все тело охватила неодолимая приятная дремота. Федор даже не помнит, как поставил сушить валенки и портянки, как лег на пол, положив под голову телогрейку. Когда проснулся, в доме было уже светло, а Миха бегал то от печи к столу, то от стола к печи. Федор сладко потянулся и стал подниматься, разминая шею резкими поворотами головы. Усталость как рукой сняло, будто спал не на полу, а на пуховой перине и под заячьим одеялом.

— Ох, бэрт да бэрт! — воскликнул он от удовольствия. Миха, наливавший чай в кружки, повернулся к нему:

— Что? Чего ты там, дядя Федя?

— Тебя хвалю, Миша.

— То-то. Собирайся быстрее, чай будем пить.

Так началось знакомство Федора с Михаилом Корытовым.

— Дядя Федя, давай чай пить. Ваш брат, ох как любит! Это я знаю. Улыбается Корытов. — Эх, какой чай! Бабка дала перед уходом на работу. Настоящий царский! Чуешь? Сейчас попробуем. Чем мы хуже царя? Ага? На войне мы, солдаты — короли! Так-то!

Позавтракав, они пошли в тот дом, где остановились вчера. Как зашли, лейтенант Васильков встал и начал рассказывать об оптическом приборе.

По снайперскому делу в Сибири тоже приходилось немного учиться. Будто все знакомо, но тут из уст лейтенанта сыпятся так много мудреных слов: «сектор», «ориентир», «шкала», "оборачивающая система", «база», «риска»… Как их сразу запомнишь? Лейтенант еще Федору дал задачу с дробью. Решить ее он тоже не смог. Лишь на топографическом листке без ошибок указал, где овраг, где высота, точно назвал расстояния между ориентирами.

— Молодец, — подбадривает лейтенант. — Твоя задача разобраться с прибором. Не робей, он только на вид сложный, а так очень прост.

Знает же назначение каждой части прибора, а названия их запомнить никак не может. Оттого у него все и запуталось. Вот где беда. Смотрит на лейтенанта, но тот уже к другому пошел…

— Смотри-ка, дядя Федя, — тут Корытов его легонько толкнул в локоть. Сам пошел к стене. Указательные пальцы держит друг против друга. Кончики пальцев отмечает кусочком кирпича и говори:

— Это база оптического прибора.

Как только увидел то, что рисует и показывает Корытов, в голове быстро стало всплывать забытое. «Траектория» — это путь полета пули (а он успел так крепко забыть…) "Оборачивающая система" — это очень простое приспособление. Сворачиваешь ее налево-направо, вверх-вниз, чтоб не падала тень на прибор прицела. А «риска» — просто-напросто волосок шкалы… К решению задачи тоже легко можно подобрать ключик. Минуты две-три назад он никак понять не мог, почему после умножения на сто надо делить непременно на 70. А это, оказывается, ширина базы на местности.

Когда лейтенант, посмотрев решение задачи, одобрительно кивнул и пошел дальше, Федор с благодарностью улыбнулся Михаилу. Тот, с задорным блеском в глазах, не преминул пустить шутку: "Вишь, мы тоже не лыком шиты".

Так прошли для Федора изнурительные двухдневные занятия.

На третий день состоялись соревнования по стрельбе. По двум упражнениям по мишени Федор занял сначала второе, затем третье места. А по движущимся целям его показатели трижды оказались лучшими.

— Здорово, Федор, — первым похвалил его Корытов. — Охотников знаю. Бух! И из сотен дробей хоть две-три в цель-то попадут. А винтовка не такая. У нее пуля одна.

На похвалу Федор не ответил. Он лишь улыбнулся и подумал про себя: "Чего тут, вот попробуй быть первым в бою". Но когда после разбора результатов лейтенант Васильков из двух отданных на весь полк приборов второй стал вручать ему, он от волнения переспросил:

— Это мне?

— Да, да, тебе, красноармеец Охлопков. Первый дали красноармейцу Наймушину Ивану Григорьевичу. А вот второй тебе, Федор Матвеевич. Только ты не подведи нас.

Так, Охлопков в конце января 1942 года в маленькой деревушке, что стояла на северо-востоке от Ржева, перед строем из восьми бойцов стал хозяином снайперской винтовки.

И на самом деле, по сравнению с обычной, она выглядела чудом. Целишься, и мишень так приближается, хоть рукой потрогай. Из такой промахнуться стыдно будет… Да он на то и не имеет права. Лейтенант же сказал: снайперское движение — дело новое, ответственное, за ними, за первыми, пойдут десятки и сотни. Надо скорей освоиться. Ведь якуты некогда на сохатого и медведя ходили с луками, пока долетит первая стрела, успевали пустить еще по три…

Вечером Корытов долго любовался снайперской винтовкой и, не скрывая своей зависти, спросил у Федора:

— А кто этот счастливчик Наймушин?

— Из второго батальона. Лейтенанта Мишанкова видел? Вот у него.

Снайперская группа действовала самостоятельно всего три дня. Началось наступление и снайперы разбрелись по своим ротам. К концу следующего же дня до Федора дошла печальная новость, что Корытов получил тяжелое осколочное ранение и отправлен в госпиталь. Тот самый Михаил Корытов, ставший Федору таким понятным и близким…

Корытов, на первый взгляд человек неуравновешенный, был на самом деле очень задушевным. Скажем, сегодня поругается с кем-нибудь, а назавтра все начисто забывает. Что бы ни случилось, как бы ни обходились с ним, зла не помнит. После боя может сразу же запеть, сплясать… Шутка, веселье — его постоянные попутчики. Терпеть не может спокойной, размеренной жизни. Когда скучно, у него даже взгляд тускнеет. Иногда по вечерам, когда "бес наступит на пятки", Миха нехотя начинал рассказывать печальные моменты своей жизни, как два старших брата уже погибли на фронте, как отца в пору организации первых колхозов кулачье застрелило из-за угла, как трехлетняя сестричка обварилась до смерти кипятком, в какой нужде жилось после убийства отца… А днем Михаил ходил легко и свободно, как ни в чем не бывало.

Федор Михаила часто вспоминал и каждый раз ловил себя на мысли, что они в чем-то очень схожи. А то как объяснишь, почему они вцепились при первой же встрече? У него убит брат, у того убиты оба брата. Стараясь заглушить свое горе, Федор как бы уходил в себя. Корытов же пытался рассеяться весельем и удалью. Федор, скрипя зубами, безрассудно кидался на врага, готов был взорваться гневом по пустякам, не выносил ничьей оплошности. Он сейчас стыдился этого.

Так отозвалась в Федоре короткая дружба с Корытовым. Происходящее вокруг он стал видеть спокойно и ясно, душа его уже не бунтовала, прежде всего действовал его рассудок. Он еще понял, что это не скорая война, ее беды так неисчислимы, что несчастье, случившееся с ним и Корытовым, это всего лишь капельки в горе миллионов, что опасность смерти повисла над каждым из миллионов советских людей. "Потому-то воюет вся страна, она вся превратилась во фронт", — думал он. В такой войне солдату нельзя шарахаться, нельзя поддаваться чувствам, ему надобно иметь крепкие нервы и холодную голову.