"Роман Гари. Обещание на рассвете" - читать интересную книгу автора

на насмешливые взгляды солдат, она театральным жестом раскрыла мне объятия,
ожидая, что сын бросится к ней по старой доброй традиции.
Я же направился к ней развязной походкой, слегка ссутулившись, надвинув
на глаза фуражку и засунув руки в карманы кожаной куртки (которая играла
решающую роль при вербовке призывников в авиацию), раздраженный и
растерянный от этого совершенно недопустимого вторжения матери в мужскую
компанию, где я наконец-то обрел репутацию "стойкого", "верного" и
"бывалого".
Я обнял ее с наигранной холодностью и хитрыми маневрами тщетно пытался
завести за такси, подальше от зрителей. Но, любуясь мной, мать отступила на
шаг и вдруг, просияв, прижав руку к сердцу и громко шмыгнув носом (что
всегда у нее было признаком наивысшего удовлетворения), воскликнула с
сильным русским акцентом так, что слышно стало всем:
- Гинемер![3] Ты станешь вторым Гинемером! Вот увидишь, твоя мать
всегда права!
Кровь бросилась мне в лицо, вокруг захохотали, но она, замахнувшись
тростью в сторону веселящейся солдатни, столпившейся у столовой, вдохновенно
провозгласила:
- Ты станешь героем, генералом, Габриэле Д'Аннунцио, посланником
Франции - все эти негодяи еще не знают, кто ты!
Думаю, никогда еще сын не ненавидел так свою мать, как я в эту минуту.
Но пока я яростным шепотом пытался объяснить ей, что она непоправимо
компрометирует меня перед лицом всех Военно-воздушных сил, и одновременно
старался увлечь за машину, ее лицо вдруг приняло беззащитное выражение, губы
задрожали, и я в который раз услышал невыносимую фразу, давно ставшую
классической в наших отношениях:
- Что же, ты стыдишься своей старой матери? В одно мгновение вся мишура
моей мнимой мужественности, чванства, холодности, которой я так старательно
прикрывался, слетела с меня. Я нежно обнял ее за плечи одной рукой, тогда
как другой, свободной, сделал едва уловимый жест в сторону своих товарищей;
тот самый выразительный жест - сложив кольцом большой и средний пальцы и
ритмично помахивая рукой, - смысл которого, как я узнал впоследствии,
понятен всем солдатам мира с той только разницей, что в Англии требуется два
пальца там, где довольно и одного; в романских странах это вопрос
темперамента.
Утих смех, исчезли насмешливые взгляды. Я обнял ее за плечи и думал о
сражениях, которые я развяжу ради нее, об обещании, что я дал себе на
рассвете своей юности: воздать ей должное, придать смысл ее жертве и однажды
вернуться домой победителем в споре за господство над миром с теми, чью
власть и жестокость я так хорошо почувствовал с первых шагов.
Даже сегодня, более двадцати лет спустя, когда все уже сказано и я тихо
лежу на пляже Биг-Сур, на берегу Океана, где только тюлени подают голос,
тревожа глубокую тишину моря, да иногда проплывают киты, пуская фонтанчики,
жалкие и смехотворные по сравнению с необъятностью Вселенной, даже сегодня,
когда все кажется бессмысленным, мне стоит только поднять голову, чтобы
увидеть когорту врагов, склонившихся надо мной в ожидании какого-либо знака
поражения или покорности с моей стороны.
Я был еще маленьким, когда мать впервые рассказала мне о них; задолго
до Белоснежки, Кота в сапогах, семи гномов и феи Карабоссы они обступили
меня плотным кольцом и никогда уже не покидали. Мать указывала на каждого из