"Роман Гари. Обещание на рассвете" - читать интересную книгу автора

соответствует действительности, не останавливались ни перед насилием, ни
перед кровосмесительством, ни перед любым другим из наших табу. Здесь, не
надеясь оправдаться, я все же хочу объясниться. Мне действительно ни разу не
пришло в голову физически пожелать свою мать, но причина этому не кровные
узы, а скорее то, что она была уже пожилой женщиной, а у меня сексуальный
акт всегда ассоциировался с молодостью и свежестью. Признаться, из-за своей
восточной крови я всегда был восприимчив к обаянию юности, и с годами эта
склонность, как ни грустно признаваться в этом, только усиливалась во мне,
что, как известно, является почти всеобщей закономерностью у азиатских
сатрапов.
Итак, мне кажется, что я питал к своей матери, которую никогда не знал
молодой, исключительно платонические и сердечные чувства. Будучи не глупее
других, я понимаю, что такое утверждение не преминет быть истолковано
должным образом, то есть наоборот, изворотливыми паразитами и душегубами,
коими являются три четверти современных психотерапевтов. Эти умники
доходчиво объяснили мне, что если вас слишком сильно тянет к женщинам, то на
самом деле вы - тайный гомосексуалист; если интимный контакт с мужчиной
вызывает у вас отвращение, - признаться ли, что это мой случай? - то вы в
зачатке любитель этого, и наконец, следуя и дальше их железной логике, если
контакт с трупом глубоко отвратителен вам, то подсознательно вы склонны к
некрофилии и, будь вы мужчина или женщина, вас одинаково и неудержимо влечет
эта окоченевшая красота. В наше время психоанализ, как и все идеи,
приобретает нелепую тоталитарную форму, пытаясь заключить вас в оковы своих
собственных извращений. Он заполонил умы маниакальными идеями, ловко
завуалировав их семантическим жаргоном, который выработал собственные методы
анализа и привлекает клиентуру методом запугивания и психологического
шантажа, подобно американским рэкетирам, навязывающим вам свою протекцию. Я
с удовольствием предоставляю шарлатанам и полоумным, управляющим нами в
стольких областях, труд объяснить мои чувства к матери какой-либо
психологической опухолью. Учитывая, чем стали свобода, братство и
благороднейшие чаяния людей в их руках, я не вижу, почему бы простой
сыновней любви не превратиться в их больном воображении в некую крайность.
Я тем легче примирюсь с их диагностикой, что никогда не рассматривал
кровосмесительство с точки зрения смертного греха и вечного проклятия, как
лживая мораль рассматривает сексуальные излишества, которые для меня
занимают чрезвычайно скромное место на монументальной шкале человеческой
деградации. Все неистовства кровосмесительства представляются мне более
безобидными, чем ужас Хиросимы, Бухенвальда, военного трибунала,
полицейского террора и пыток; в тысячу раз безобиднее, чем лейкемия и другие
"приятные" последствия генетических исследований наших ученых. Никто никогда
не заставит меня искать в сексуальных порывах людей критерий добра и зла.
Мрачная физиономия какого-нибудь выдающегося физика, рекомендующего
цивилизованному миру продолжать ядерные взрывы, мне куда более ненавистна,
чем мысль о том, что сын спит со своей матерью. На фоне интеллектуальных,
научных и идеологических извращений двадцатого века сексуальные извращения
находят в моем сердце самые нежные извинения. Женщина, занимающаяся
проституцией за деньги, представляется мне сестрой милосердия и честной
дарительницей хлеба насущного по сравнению с проституцией ученых, продающих
свои мозги для разработки генетических ядов и атомного кошмара. По сравнению
с душевными и умственными извращениями, в которые пускаются предатели рода