"Роман Гари. Обещание на рассвете" - читать интересную книгу автора

Вот уже несколько месяцев, как я взял себе за правило баловаться
красками, которые были приобретены для школьных занятий.
Я часами просиживал за мольбертом, пьянея от красного, желтого,
зеленого и синего цветов. Однажды, когда мне было десять лет, учитель
рисования зашел к моей матери, чтобы поделиться с ней своим мнением: "У
вашего сына, сударыня, талант к рисованию, которым не следует пренебрегать".
Такое откровение произвело на маму совершенно неожиданное действие.
Вероятно, бедняжка верила легендам и буржуазным предрассудкам начала века
так или иначе, живопись и разбитая жизнь всегда соединялись в ее уме.
По-видимому, она много слышала о трагической судьбе Ван-Гога и Гогена и
была напугана. Помню, с каким страхом на лице она вошла в мою комнату, в
полном отчаянии села передо мной, глядя с беспокойством и немой мольбой.
Должно быть, образы "богемы", художников, обреченных на пьянство, нищету и
чахотку, вереницей пронеслись у нее в уме. Она подытожила все это
красноречивой и, право, недалекой от истины фразой:
- Если ты действительно талантлив, то они заморят тебя голодом.
Не знаю, кого именно она имела в виду, говоря "они". Видимо, она и сама
не знала. Но с этого дня мне было буквально запрещено прикасаться к краскам.
Отказываясь видеть в этом простое детское увлечение, как это, вероятно, и
было на самом деле, ее фантазия сразу же бросалась в крайности, и поскольку
в ее воображении я выглядел не иначе как героем, то на этот раз я
представлялся ей героем попранным. Моя коробка акварельных красок приобрела
досадную способность исчезать, и, когда мне наконец удавалось прибрать ее к
рукам и приняться за дело, мать выходила из комнаты, затем стремительно
возвращалась и кружила вокруг меня как встревоженный зверь, с ужасом глядя
на мою кисть. Так продолжалось до тех пор, пока мне наконец не надоело и я
раз и навсегда не оставил в покое краски.
Я долго дулся на нее, да и теперь мне иногда кажется, что я упустил
свой шанс.
Итак, несмотря ни на что, испытывая какую-то смутную, но настоятельную
в этом потребность, я с двенадцати лет начал писать, бомбардируя
литературные журналы поэмами, рассказами и пятиактными трагедиями,
написанными александрийским стихом.
Литература не вызывала у матери таких суеверных страхов, как
живопись, - она была к ней довольно благосклонна, как к светской даме,
принимаемой в лучших домах: Гете был осыпан почестями, Толстой был графом,
Виктор Гюго Президентом Республики (не знаю, откуда она это взяла, но упорно
на этом настаивала). Иногда она внезапно хмурилась:
- Ты должен следить за своим здоровьем, остерегаться венерических
болезней. Ги де Мопассан умер сумасшедшим, Гейне - паралитиком...
Она встревожилась и минуту молча курила, сидя на насыпи. Занятия
литературой явно таили в себе опасности.
- Это начинается с прыщика, - сказала она.
- Я знаю.
- Обещай мне, что будешь осторожен.
- Обещаю.
Мои романы в то время ограничивались страстными взглядами, которые я
бросал под юбки Мариетты, нашей служанки, когда она взбиралась на приставную
лесенку.
- Может быть, тебе лучше пораньше жениться на хорошей и милой