"Николай Гарин. Оула " - читать интересную книгу автора

* * *

С каждым днем Оула чувствовал себя лучше. Ему уже не хватало той еды,
что полагалась, и усатый санитар нет-нет, да и подкинет добавки, посидит у
него на постели, пока больной ест, что-то скажет тихим, мягким голосом и
опять уйдет по делам. А когда Оула стал вставать и ходить, усач начал
привлекать его к различной работе по санитарным делам: то бинты стираные
скручивать, то самокрутки набивать для тяжелых больных, то печи разжигать.
Он уже и несколько слов узнал по-русски.

Виделись и с Микко, но в длинные разговоры не решались вступать, а так,
украдкой, перекинулись несколькими словами и разошлись. "Воротник" с него
сняли, но бинты продолжали стягивать его искалеченные руки.

Устав лежать, Оула присаживался к окну с мокрым подоконником, к
которому была подвешена на шнурке бутылочка для сбора талой воды. Намерзший
на стекла лед днем подтаивал и стекал на подоконник, где была разложена
марля, скрученным концом всунутая в горлышко бутылки. Когда окна оттаивали,
сквозь них Оула смотрел в зимний, морозный день на редкие, голые и
сиротливые деревья, торчавшие из снежных сугробов. Он давно перестал
мучиться вопросами, бесполезно, если все время вопросы и никаких намеков на
ответы. И ждать устал, хотя продолжал реагировать на каждого нового
человека, входящего в палату, на шум, на громкий голос.

Но однажды усатый санитар не явился ни утром, ни к вечеру. Так и лег
Оула спать, ощущая в себе зарождавшуюся тревогу.

А Степана взяли под самое утро, что называется тепленьким, прямо в
постели. Поначалу он думал, что ошибка какая-то, но потом успокоился, обмяк,
понял, что единственное, в чем его могут подозревать - раненый финн.
Допрашивал Степана сам майор Шурыгин. Одно упоминание о котором бросало в
дрожь не только солдат, но и старших офицеров.

Это был поистине всесильный и страшный своим коварством человек. Степан
с ним встречался однажды, еще до отправки на фронт. Майор в составе какой-то
комиссии из военных, по кубарям не ниже полковника, ходил по территории
санчасти, заглядывая в палаты, подсобные помещения, заметно выделялся своим
внешним видом. В отличие от уставных, подтянутых и перехваченных ремнями
попутчиков, то и дело козырявших, принимая честь и доклады от встречающих,
Шурыгин казался случайным в этой свите или самым главным, но шутки ради
скрывающий это. Распахнутая, без ремня и портупеи, длинная, почти в пол
шинель, с приподнятым чуточку воротником, фуражка с обмякшими краями (без
пружины), отчего тулья казалась несколько выше, чем у обычных фуражек,
коротенький, явно перешитый козырек, наполовину скрывающий глаза, и руки,
заложенные за спину. При остановках делегации он осматривался, покачиваясь с
пятки на носок, выдавая свое полное равнодушие ко всему, что вокруг него
происходит. Своим независимым видом Шурыгин как бы давал всем понять, что
"гусь свинье - не товарищ", чекист - далеко не строевой военный, тем более
не медицинский. Он наследник самого "железного Феликса", товарища