"Николай Гарин. Таежная богиня" - читать интересную книгу автора

потянулась к юноше.
- Ну, если уазик и через сорок минут... - улыбаясь в ответ, Никита
соблаговолил впустить Леру в свои объятия...

После полудня они подкатили к шикарной, утопающей в молодой зелени даче
в два этажа с видом на реку. Никита расположился на просторной веранде. Это
было лучшее место для работы. Обилие естественного света, ни единого
постороннего звука и упоительный запах начавшегося лета будили в Никите
нетерпение и творческий зуд. Закрепив на мольберте холст, нагромоздив на
палитре горы красок, разложив веером кисти, он отошел в другой конец веранды
и, обхватив себя руками, замер. Для каждого художника это самый главный
момент в работе. Это всегда мучительные и сладостные мгновения. Мгновения,
когда холст перед тобой девственно чист и ты понимаешь, что любая линия,
пятно или даже точка нарушит, сломает, извратит нерожденный идеал. Гораздо
проще потом, когда холст перепахан, повержен в хаос и ты начинаешь из него
выкарабкиваться, исправлять, тянуться к тому желаемому, что представлял до
того, как взялся за карандаш или кисть.
Валерия наблюдала за Никитой через выходящее на веранду кухонное окно.
Она готовила ужин. Накрывая стол, девушка то и дело отрывалась от своего
занятия и с восхищением и немного страхом смотрела на жесткое,
сосредоточенное лицо Никиты, на его руки.
"Странный этот Гердов, - застывая то с тарелкой, то с чем-то еще в
руках, в очередной раз рассуждала Валерия, - странный и какой-то...
загадочный, что ли". С самого начала Никита стал для всех воплощением
некоего героя-победителя. Сильный, независимый, талантливый, он покорял
девичьи сердца своим равнодушием и недоступностью. Для многих Гердов был
точно пришельцем из какого-то другого мира. Никита, казалось, совершенно
искренне удивлялся, когда на очередной вечеринке кто-нибудь из девочек
начинал плотнее прижиматься к нему, намекая на возможность полной близости.
Гердов удивленно поднимал брови и, чуть отстраняясь от девушки, очень
вежливо говорил: "Не сейчас, барышня, не сейчас, не здесь и не со мной,
простите..." После этого барышня начинала люто ненавидеть его и... еще
сильнее любить.
Валерия в свои тогда семнадцать была пресыщена вниманием сверстников из
"нужных", по мнению папы, семей. Она успела попробовать все, что могло
предложить время и положение капризной "золотой" девочки. Но когда на втором
курсе они остались одни с Никитой и он взял ее просто, грубо и больно,
Валерия поняла, что до этого все было детством и баловством. В ту ночь в его
маленькой общаговской комнатенке он ломал ее до хруста, мял, как глиняную,
распластывал ее тело, точно сочень, подбрасывал куда-то к потолку, нежно
целовал и возвращал на место. Тогда, в ту их первую ночь, она поняла, что
значит быть женщиной, как сладко ей быть. Поняла и то, что такое настоящий
мужчина.
А Никита тем временем продолжал колдовать над своим холстом. Все чаще,
отложив тяжелую палитру, он отходил от мольберта и долго вглядывался в
полотно, потом, вдруг схватив кисть, начинал ожесточенно искать нужный цвет,
лихорадочно размешивая краски, подливая растворитель, после бросался к
холсту и делал то, что подсказывали ему глаза, руки и сердце.
Время от времени, подглядывая и слушая, как поскрипывают под Никитой
половицы, Валерия загадочно улыбалась краешками губ. Она вспомнила, как