"Путешествие в историю, Французы в Индии" - читать интересную книгу автора (Каплан А)

Глава вторая ПЕРВЫЙ ЭТАП АНГЛО-ФРАНЦУЗСКОЙ ВОЙНЫ

Аурангзеб умер в 1707 году. Его наследником стал Бахадур-шах, но он не был столь властен, как его отец. Вазир Зульфикар-хан пользовался большим влиянием при новом императоре.

По-прежнему главным врагом Могольского государства являлись маратхи, Бахадур-шах и Зульфикар-хан не помышляли о новом походе на маратхов. Зульфикар-хан решил отпустить на родину внука Шиваджи-Шаху. Великий вазир предполагал, что властолюбивая вдова Рама Раджи — Тара Баи не примирится с признанием Шаху и в Махараштре начнется длительная смута. Тем более что маратхский принц, воспитанный в Дели, не был похож на своего деда Шиваджи, сурового и смелого воина. Шаху напоминал скорее могольского вельможу, привыкшего к роскоши и безделью. Такой человек не должен был пользоваться авторитетом среди своевольных предводителей маратхских отрядов. Но Зульфикар-хан ошибся. Изнеженный и вялый Шаху неплохо разбирался в людях. Он приблизил к себе Баладжи из рода Бхат, который в 1713 году стал пешвой (первым министром). С этого времени Баладжи стал первым человеком в государстве.

Большие отряды маратхской конницы почти бесконтрольно хозяйничали во многих районах Могольской империи. Субадары отдельных провинций, чтобы гарантировать себя от постоянных налетов маратхов, обязывались уплачивать им ежегодно четвертую часть поземельного налога (чаутх). Но набеги становились все более дерзкими, требования победителей росли. При втором пешве из рода Бхат, Баджи Рао (1721–1740), завоевания маратхов приобрели еще больший размах. Новый пешва сразу же проявил себя решительным политиком и талантливым полководцем. Сломив сопротивление враждебной феодальной группировки, в 1730 году Бад-жи Рао стал фактическим правителем маратхов. Шаху, живший в Сатаре, довольствовался номинальным титулом раджи. Истинной столицей Махараштры была Пуна, где находилась ставка пешвы. Маратхские полководцы не только совершали набеги на отдельные провинции, но и захватывали целые княжества. Так, родственник Шаху — Рагходжи Бхонсле овладел городом Нагпуром в провинции Берар. Холкар, ближайший соратник пешвы, стал властителем Индура. Другой известный маратхский сардар, Синдия, завоевал княжество Гвалиур и т. д. Обычно маратхский военачальник захватывал хорошо укрепленную крепость, а затем постепенно расширял подвластную территорию.

Могольская империя не могла оказывать серьезного сопротивления маратхам, ибо внутри страны шла борьба различных феодальных группировок. Самыми сильными группировками являлись среднеазиатская и иранская. Недавние выходцы из Средней Азии, родовитые узбеки и туркмены поддерживали, как правило, друг друга. Фанатичный суннит Аурангзеб охотно приглашал на службу правоверных мусульман — узбекских и туркменских ханов, беков и мирз, обычно хороших воинов. Признанным главой среднеазиатских феодалов был Гази-уд-дин, а затем его сын, Низам-ул-мулк, первый монарх Хайдарабада. Феодалы иранского происхождения, мусульмане шиитского толка, составляли другую сильную группировку. Среди ее вождей встречались опытные и хитрые царедворцы, как, например, Зульфи-кар-хан. Мусульманские феодалы — индийцы или те, чьи предки давно осели в Индии, присоединялись то к одному, то к другому лагерю, а порой выступали самостоятельно. Усилилось влияние и немусульманской знати. Как ни стремился Аурангзеб сохранить чистоту «могольской касты», среди его военачальников и чиновников находилось немало индусов. После завоевания Биджапура и Голконды их число даже увеличилось. В конце царствования Аурангзеба почти треть его высших джагирдаров составляли раджпуты и маратхи. Подобная «многослойность» высшей знати содействовала усилению смуты в стране.

После недолговечного царствования сына Аурангзеба Бахадур-шаха на могольскнй трон был возведен ставленник иранской клики слабоумный Джахандар. Новый император сразу же полностью опустошил казну, подарив своей фаворитке 20 миллионов рупий. Кроме того, он сжег все дворцовые запасы топленого и растительного масла, так как обожал иллюминации. Солдатам перестали платить, назревал бунт; перепуганный император разрешил войскам разграбить дворцовые склады. Не удивительно, что Джахандар царствовал только год. После его свержения императором был провозглашен Фаррук-Сейяр, по своим умственным способностям ненамного превосходивший своего предшественника. При Фаррук-Сейяре к власти пришла новая группировка: бывшего фактического правителя страны вазира Зульфикар-хана, иранца по происхождению, сменили братья сейиды Хусейн и Абдула. Но им сразу пришлось вести борьбу за власть с мощным кланом среднеазиатских феодалов, возглавляемым Низам-ул-мулком. Фаррук-Сейяр при первой возможности попытался освободиться от опеки правителей, но удача не сопутствовала ему. После провала одного из заговоров в 1719 году сейиды расправились с незадачливым государем и возвели на трон Мухаммад-шаха, также трусливого и безвольного человека. Удержать власть Хусейн и Абдула не смогли; в 1720 году победила коалиция феодалов во главе с Низам-ул-мулком.

Сменявшие друг друга временщики крайне нуждались в деньгах для уплаты войскам. Спустя 13 лет после смерти Аурангзеба фискальная система Могольской империи оказалась полностью разрушенной. Громоздкий государственный налоговый аппарат работал медленно, и главари феодальных клик были вынуждены часто обращаться к ростовщикам, отдавая им страну на откуп. Так, диваном (главным казначеем) Зульфикар-хана был известный богач Самбха Чанд, диваном сейидов — крупнейший торговец зерном Ратан Чанд. Каждый дворцовый переворот сопровождался, как правило, сменой ростовщиков. Главный откупщик распродавал Индию по частям. При таком положении произвол возводился в закон. Государство разваливалось. Джагирдары быстро превращались в независимых владык. «На всем обширном пространстве Могольской империи происходило брожение и рост освободительных настроений, представлявших собой смешение религиозных чувств и национализма» — так характеризовал это время Джавахарлал Неру в своей книге «Открытие Индии». Главной антимогольской силой были маратхи.

В 20-х годах XVIII века субадары Декана, Бенгалии, Ауда и других провинций Индии превратились в независимых монархов и почти не считались с волей Великого Могола. Наместник в Декане Низам-ул-мулк был вынужден заключить с пешвой Баджи Рао соглашение в 1731 году, по которому пешва получил праве проходить через владения низама со своими войсками. В 1737 году пешва с большой армией подошел к стенам Дели и опустошил окрестности столицы империи. Низам-ул-мулк вновь стал союзником Мухаммад-шаха. Однако объединенные войска Моголов и Низам-ул-мулка оказались бессильны против маратхов.

В то время как войска Великого Могола терпели по ражение за поражением в войне с маратхами, на землю Индии вступили полчища персидского шаха Надира. Его давно манили сокровища Моголов, особенно легендарный бриллиант «Кох-и-Нур», Тщательно подготовившись к нападению, в мае 1738 года персы перешли границу. Свирепый деспот, державший в страхе свое разноплеменное войско, Надир-шах был выдающимся военачальником. Ни один восточный полководец не уделял столько внимания огнестрельному оружию. Пехотинцы довольно метко стреляли и могли по европейскому обычаю, сомкнув строй, отразить кавалерийскую атаку. Непривычной для индийцев оказалась и легкая «верблюжья артиллерия».

Северная Индия фактически не оказала никакого сопротивления Надир-шаху. Основательно разграбив этот край, завоеватель зимой 1739 года двинулся на Дели. Здесь царила паника: император Мухаммад-шах метался от одного советника к другому, но могольские вельможи быди полностью поглощены внутренними распрями. Низам-ул-мулк питал вражду к главнокомандующему всеми войсками Дауран-хану, интриговал против наваба [* Наместник провинции. В период распада Могольской империи отдельные навабы превращались в фактических правителей своих провинций] Ауда Саадат-хана, который с 50-тысячным войском пришел защищать Дели, и в то же время правитель Декана тайно переписывался с Надир-шахом. Другие приближенные Великого Могола вели себя немногим лучше. Даже когда персы приблизились к Дели, враждовавшие клики не прекратили междоусобиц. Распри продолжались и во время генерального сражения при Карнале 24 февраля 1739 года.

Когда «верблюжья артиллерия» Надир-шаха в упор расстреливала войско Дауран-хана, Низам-ул-мулк не тронулся с места. Индийцы все равно сражались упорно. Но Великий Могол Мухаммад-шах был смертельно перепуган и сам приехал с повинной к Надиру.

Надир-шах понимал, что титул императора Моголов теперь не представляет никакой ценности, и потому сохранил на троне старую династию. Его интересовали сокровища Дели. Небольшое столкновение персов с жителями Дели стало предлогом для разграбления столицы.

Иранский хронист Мухаммад-Казим, воспевший подвиги Надир-шаха, так описывал эти события. «Пламенный гнев счастливца (Надира. — А./К) вскипел, и он приказал произвести поголовное избиение всех жителей Шахджаханабада [* Так назывался Дели в эпоху Великих Моголов]. Победоносное войско, услышав эти полные [гнева] слова, сразу в числе ста тысяч человек с оружием в руках атаковало кварталы, улицы, базары и дома жителей той местности и занялось убийством. Детей и взрослых, юных и старых, кого бы ни находили, не стеснялись убивать и лишать жизни; луноликих девушек и целомудренных женщин пленили рукою предопределения и пустили дым бесчестья из имущества каждого богатого человека». Шесть часов озверелые орды Надир-шаха грабили и убивали. 20 тысяч жителей Дели погибло. Сам повелитель персов наблюдал за кровавым зрелищем. Даже в этот страшный момент знатные моголы продолжали сводить личные счеты, направляя гнев Надир-шаха на своих врагов. Низам-ул-мулк сумел выжить, он усердно собирал сокровища Дели для завоевателя. Надир стал обладателем самых дорогих бриллиантов в мире, в том числе «Кох-и-Нура». Он увез из Дели драгоценностей на сумму 700 миллионов рупий, угнал в Иран десятки тысяч людей.

Разгром и ограбление Дели Надиром, унижение Мухаммад-шаха доказали всему миру ничтожность власти Великих Моголов. Низам-ул-мулк вернулся в Декан фактически независимым от Дели монархом. Маратхи также не тревожили старого властителя Хайдарабада; умер пешва, и они были заняты своими делами. Теперь Низам-ул-мулк мечтал начать завоевание всей Южной Индии.

Повелитель Хайдарабада, да и другие крупные феодалы имели все основания не считаться с волей императора. Империя медленно умирала. Великими Моголами называли ничтожных или даже слабоумных людей. Вот краткие характеристики трех императоров, правивших в середине XVIII века, составленные на основании портретов Моголов, созданных историком Саркаром в его книге «Падение Могольской империи». Свидетель первого страшного позора своей империи Мухаммад-шах вступил на трон 17-летним юношей (в 1719 году). В молодости это был статный и красивый человек, вежливый и добрый, но не обладавший сильным характером. Праздная жизнь, постоянные наслаждения уничтожили последние признаки его воли. Вскоре самодержец пристрастился к опиуму. К сорока годам он превратился в дряхлого инвалида, с трудом передвигавшегося по дворцу. Его единственным любимым развлечением стали петушиные бои и поединки слонов. По его прихоти стравливали и других зверей. В последние годы его жизни (1738–1747) дворец был переполнен бродячими дервишами и предсказателями судьбы. Государственные дела никогда не интересовали Мухаммад-шаха. Саркар пишет: «Этот человек был всю жизнь послушной куклой своих фаворитов».

Своего единственного сына Ахмад-шаха император боялся и не любил. Наследный принц жил в отдельных комнатах дворца под постоянным наблюдением стражи Мухаммад-шаха. Принца воспитывали мать — бывшая уличная танцовщица Удхам Баи и главный хранитель гарема Джавид-хан. И Удхам Баи и Джавид-хан были безграмотны. Став Великим Моголом, 22-летний Ахмад-шах сразу же препоручил всю власть Джавид-хану и проводил время на женской половине дворца. Ахмад-шах, еще будучи наследником, злоупотреблял вином (Джавид-хан заботливо развивал этот порок в своем воспитаннике). Не удивительно, что после года царствования молодой падишах погрузился в беспробудное пьянство. Многие поступки Ахмад-шаха настолько безрассудны, что заставляют думать о его психической невменяемости. Так, он назначил своего трехлетнего сына правителем Пенджаба, а заодно предоставил высшие чины в государстве его сверстникам. Даже придворные летописцы были вынуждены отметить, что император потерял разум. Ахмад-шах был очень труслив. Во время частых в период его царствования мятежей и нашествий он прятался в самых отдаленных комнатах дворца, не только отказываясь вести в бой верные войска, но даже боясь на мгновение показаться в окне, В мае 1754 года, когда маратхи напали на лагерь Ахмад-шаха у городка Сикандерабад, он бежал, покрыв себя невиданным позором. Спустя неделю император был низложен, брошен в тюрьму и ослеплен.

Следующий Великий Могол, Аламгир II, пришедший к власти 55 лет от роду, в начале своего царствования пытался подражать своему властному деду Аурангзебу, который тоже носил титул Аламгира. Но Аламгир II не обладал волей своего деда и его религиозным фанатизмом. Известно, что Аурангзеб отличался сравнительной умеренностью. Верный примеру пророка Мухаммеда, он всегда довольствовался лишь четырьмя женами, проводил долгое время в походах и на охоте. Аламгир II вел неподвижную жизнь, быстро дряхлел, полностью отказался от государственных дел и озабочен был лишь увеличением своего гарема. Сластолюбивый старик стал посмешищем в собственном дворце.

То, что могольский трон занимали такие безвольные и даже слабоумные люди, не случайно: они были ставленниками придворных партий, ожесточенно боровшихся за власть. В 1748 году в Дели пришла к власти группировка иранских феодалов, возглавляемая великим вазиром Сардар Джантом, но уже в 1753 году главную политическую роль в государстве Великих Моголов стал играть 17-летний Имад-ул-мулк (с 1754 года великий вазир), внук Низам-ул-мулка. Молодой вельможа унаследовал хитрость и коварство своего деда, но не обладал его политической мудростью. Имад-ул-мулк часто склонялся к жестоким и бессмысленным политическим авантюрам. Это по его приказу Великого Могола Ахмад-шаха бросили в подземелье, а затем ослепили. Спустя три года Имад велел убить императора Аламгира и Провозгласил Великим Моголом одного из принцев под именем Шах-Джахана, однако этого его ставленника уже никто не признавал. Правление Имад-ул-мулка явилось смутным временем для Дели, на улицах столицы империи шли уличные бои между сторонниками вазира и его врагами. Казна Индии была пуста, вазир с трудом находил деньги, чтобы оплачивать несколько тысяч своих личных телохранителей. После захвата Дели войсками правителя Афганистана Ахмад-шаха в 1757 году Имад-ул-мулк полностью потерял реальную власть. Имад-ул-мулк мог существовать в качестве вазира, будучи послушным слугой либо маратхских военачальников, либо джатского раджи Сурадж Мала.

Европейцы в колониях внимательно следили за политическими событиями на субконтиненте. Письма французских колониальных чиновников свидетельствуют, что современники еще в начале 40-х годов XVIII века не могли осознать в полной мере всю важность происходившего. Генерал-губернатор Французской Индии Дюма (как, впрочем, и абсолютное большинство европейцев) воспринял приход Надир-шаха как утверждение новой династии и укрепление индийской монархии. Понимание подлинного смысла событий приходило постепенно. Первые мечты о превращении отдельных факторий в крупные колонии возникли у французского генерал-губернатора Дюма, но в 1741 году он отбыл во Францию, и его место занял Жозеф Франсуа Дюплекс. Именно в годы его правления (1741–1753) произошли важные события в истории англо-французской борьбы за Индию.

Будущий генерал-губернатор Французской Индии родился в 1697 году в семье королевского чиновника. С 9 до 16 лет он воспитывался в иезуитском коллеже. Здесь молодой человек, как и многие другие питомцы подобных коллежей, сумел вместе с основами наук постигнуть и основы политиканства. Когда в 1714 году 16-летний Жозеф вернулся под отчий кров, Франсуа Дюплекс-старший, человек холодный и рассудочный, встретил своего сына с типичной для французского буржуа XVIII века неприязнью и подозрительностью. Его преследовала мысль: «А не промотает ли наследник с таким трудом накопленные деньги?» Не удивительно, что Франсуа Дюплекс вновь довольно быстро расстался с сыном, пристроив Жозефа в 1715 году мичманом на один из кораблей Компании обеих Индий.

О жизни Жозефа Дюплекса с 1716 по 1721 год почти ничего не известно. Он жил в Париже и в провинции, к отцу относился с чувством плохо скрытого превосходства, требовал денег, но в планы свои не посвящал.

Однако Франсуа Дюплекс решил избавиться от строптивого сына надолго. С большим трудом Дюплекс-старший выхлопотал для него место шестого советника в Пондишери. Но сын не воспользовался благодеянием отца. Он добился большего — места первого советника в Пондишери, фактически заместителя генерал-губернатора. Никто не знает, какими путями 24-летний Жозеф Достиг звания первого советника и генерального комиссара армии с окладом 2500 ливров. Впрочем, в Париже никого не могли удивить ни стремительный взлет, ни стремительное падение. Это было время величия и падения Ло, время невиданной еще в истории всего мира финансовой лихорадки.

Летом 1721 года Дюплекс отправился в Индию и только 16 августа 1722 года прибыл в Пондишери. Здесь его ждал сюрприз: умер губернатор Ле Превотье я 25-летний первый советник должен занять его место. Об этом ему сообщил при встрече второй советник Пондишери Ленуар, которого сопровождали третий советник Легу и четвертый — Дюма. Дюплекс не мог не заметить недовольства советников. Им, людям, прослужившим 8 Индии много лет, имевшим заслуги перед Компанией, отныне придется подчиняться никому не известному юнцу. Однако Дюплекс, победив прирожденное честолюбие, проявил осторожность выученика иезуитов. Он сделал все возможное, чтобы убедить второго советника Ленуара занять место губернатора, и сразу же завоевал доверие и симпатии последнего, а также других членов совета.

Не прошло и трех недель со дня приезда, как из Франции пришел корабль с почтой. Новый «сюрприз», на этот раз печальный, — это был приказ о резком понижении Дюплекса в должности; нынешний первый советник назначался рядовым служащим небольшой купеческой конторы в Масулипатаме. Источники хранят молчание о действительных причинах столь резких перемен. Теперь пришла очередь советников Пондишери оказывать Дюплексу помощь, и они, используя свое право отменять отдельные распоряжения Компании, оставили Дюплекса в Пондишери на правах четвертого советника. А вскоре ему удалось получить место второго советника. Поддерживая приятельские отношения с губернатором Ленуаром, а также с советниками Дюма и Венсаном, Дюплекс быстро стал своим человеком в среде колониальной бюрократии.

Находясь далеко от берегов Франции, губернатор и даже управляющие отдельными колониями обладали известной самостоятельностью. Порой центральная власть не беспокоила их годами, порой внезапно пресекала деятельность администраторов. Человек, с властью которого считались сотни тысяч людей, по приезде во Францию превращался в малозаметного обывателя, хотя и довольно богатого. Это был далеко не худший исход. Ибо часто директора Компании предъявляли ему свой счет, и тогда нависала угроза долговой тюрьмы. Поэтому каждый крупный чиновник Компании стремился иметь своего покровителя в Париже. Для Дюплекса на первых порах таким человеком являлся директор Компании обеих Индий д'Арданкур. Именно д'Арданкур добился для него через десять лет службы в Пондишери поста губернатора в Шандернагоре. Сделать это было нелегко, поскольку отношения между Дюплексом и генерал-губернатором Ленуаром окончательно испортились. Ленуар, возможно не без оснований, подозревал своего подчиненного в незаконных торговых махинациях: Дюплекс постепенно приобрел несколько домов в Пондишери и на острове Бурбон (ныне Реюньон). Ленуар и слышать не хотел о назначении в Шандернагор Дюплекса, но последний, использовав свои связи в Париже, настоял на своем.

За десять лет правления Дюплекса Шандернагор стал богатейшей французской колонией и приносил метрополии большую прибыль. Директора Компании обеих Индий восторженно отзывались о деятельности бенгальского губернатора. Эти директора мыслили как феодальные земельные рантье и в основном интересовались доходами, перспективы развития колоний почти не занимали их. Мечты Дюплекса о богатстве осуществлялись: обогащая Компанию, он не забывал и о себе. Ни Пондишери, ни тем более Париж не могли контролировать смелые торговые операции губернатора Шандернагора. Впрочем, деньги не являлись самоцелью для Дюплекса, он скорее был честолюбив, чем корыстолюбив, и чем более рос его авторитет в глазах Компании, тем ближе становилась его заветная мечта — стать губернатором Пондишери, т. е. генерал-губернатором всей Французской Индии.

Не сразу Дюплекс достиг заветной цели, ему пришлось испытать и горечь унижения. В 1734 году освободился второй по значению административный пост в колониях Индийского океана — пост губернатора, или адмирала, французских островов Иль-де-Франс (ныне Маврикий) и Бурбон. Дюма, бывший губернатором этих островов, был назначен в Пондишери. Дюплекс приготовился перебираться на острова, как вдруг пришла весть, что правителем Иль-де-Франса и Бурбона поставлен Лабурдонне.

Бертран Франсуа Лабурдонне родился в 1699 году в семье бретонского мелкого дворянина. Его отец служил капитаном судна и погиб в английском плену когда сыну было шесть лет. С 14 лет Бертран Лабурдонне на корабле. Первые шесть лет он вел бродячую морскую жизнь, плавая под разными флагами, пока не поступил на службу в Компанию обеих Индии. Слухи о том что Лабурдонне в молодости ходил и под пиратским флагом усердно распускали его недоброжелатели. Став офицером Компании, Лабурдонне быстро обратил на себя внимание. В 1725 году он отличился в военно-морской экспедиции по вторичному завоеванию Маэ. Затем ему было поручено командование военной эскадрой для борьбы с пиратами. Вскоре капитан Лабурдонне стал грозой морских разбойников в Индийском океане. Он завоевал репутацию самого смелого человека- купцы разных стран искали его покровительства. Лабурдонне всегда держал себя весьма самостоятельно: являясь служащим французской Компании, он исполнял поручения и других компаний. Особенно тесные связи были у него с португальцами, за свои заслуги он получил от португальского короля орден. Не брезговал он и торговыми спекуляциями и поборами с купцов.

Колониальная бюрократия не любила своенравного моряка и терпела его только по необходимости. Но в Париже у Лабурдоние имелись мощные покровители. Всесильный Фюльви, брат генерального контролера, королевский комиссар Компании, симпатизировал храброму морскому военачальнику. Не удивительно, что в 1734 году Лабурдонне стал адмиралом островов Бурбон и Иль-де-Франс.

Новый правитель островов с удивительной энергией принялся за дело. Он завербовал десять способных архитекторов и строительных мастеров для сооружения портов и ремонтных доков. Наконец-то у Франции появились морские базы. Вскоре острова покрылись сетью дорог, в невиданных масштабах осушались болота, и на их месте возникали плантации хлопка, индиго, сахара, кофе, пшеницы и маиса. Многие культуры Лабурдонне насаждал на островах. Из Мадагаскара корабли привозили скот, из Персии виноград, из Китая — апельсиновые и из Франции — фруктовые деревья. Но главный груз его кораблей составляли невольники из Африки.

Черные рабы и раньше жили на острове, но французская администрация до 1734 г. не справлялась с ними. Африканцы и мулаты убегали с плантаций, объединялись в отряды и нападали на европейских колонистов. По прибытии на острова Лабурдонне организовал полицию и суд, на протяжении года он методически прочесывал район за районом, жестоко расправляясь с зачинщиками. Адмирал превращал беглых африканских рабов в солдат, его «свирепые кафры» впоследствии наводили ужас на англичан и на мирное население Индии. Через десять лет острова превратились в образцовые колонии — здесь сосредоточились все блага и пороки цивилизации XVIII века.

Сотни африканцев умирали от голода, болезней и побоев на плантациях Лабурдонне. Его жестокость удивляла привычных ко всему колонистов. Правление Компании вызвало адмирала в Париж для отчета, но при поддержке генерального контролера Орри ему удалось оправдаться.

Одним из самых главных врагов Лабурдонне был Дюплекс. Его письма к директорам Компании полны резких выпадов против адмирала, он обвинял его в авантюризме и жестокости. Это мнение разделялось большинством высокопоставленных, чиновников Французской Индии. Лабурдонне платил этим купцам и чиновным буржуа презрением. Если он не уступал им как администратор, то как военачальник намного их превосходил. Поэтому, узнав в 1741 году, что на пост генерал-губернатора Французской Индии назначен Дюплекс, «выскочка и простолюдин», адмирал пришел в бешенство. Но директора Компании глубоко не вникали во взаимоотношения своих главных резидентов, хотя каждый раз они жестоко расплачивались за это.

Дюплекс получил генерал-губернаторство в 1741 году благодаря умению ладить со всеми. У него была репутация миротворца; постоянно сдерживая свое высокомерие, он был в хороших отношениях с директорами Компании, со своими коллегами, с индийскими феодалами. «Этот человек может обеспечить поступление денег и товаров, как никто другой» — думали в Париже.

Перед отъездом в Пондишери новый генерал-губернатор женился. Его брак вызвал одновременно удивление и благоговение. Дюплекс женился на вдове своего друга Венсана, матери многих детей. В жилах жены Дюплекса текла индийская кровь (ее дед был топасом). Властолюбивая, хитрая и энергичная мадам Дюплекс активно вмешивалась в дела. Она знала тамильский язык и вербовала агентов для французской администрации. Но жена Дюплекса, ревностная католичка, не скрывала своего отвращения к индуистской религии, что вызывало неприязнь к ней со стороны индийцев.

Пондишери торжественно провожал Дюма. Предшественник Дюплекса возвращался во Францию со славой. Его называли победителем маратхов. Дело в том, что в 1738 году Дюма склонил раджу Танджура к уступке городка Карикала и пяти соседних деревень на довольно выгодных для раджи условиях, но губернатор нидерландской колонии Негапатам сумел отговорить раджу. Как только Чанда Сахиб, властитель Тричинополи, узнал об этих событиях, он тут же предложил французам план раздела Танджура, о котором давно мечтал.

В 1736 году Чанда Сахиб стоял у ворот Тричинополи с войском. Будучи министром и зятем наваба Карна-тика, он пришел на помощь вдове мадурского раджи, против которой взбунтовались собственные феодалы. Рани колебалась: она знала нравы военачальников- им ничего не стоит превратиться из друга во врага. Но войска Чанды ей также были нужны. Прежде чем открыть ворота крепости Тричинополи, рани решила потребовать у Чанды Сахиба клятвы на Коране в том, что он не захватит крепость. Чанда Сахиб дал необходимую клятву, и его войска беспрепятственно вошли в город. Вскоре Чанда Сахиб провозгласил себя государем Тричинополи, а клятву свою объявил ложной, ибо клялся не на Коране, а на кирпиче, завернутом в парчовую обложку от Корана.

Скандальная репутация Чанда Сахиба не смутила Дюма. Французский губернатор заключил союз с Тричинополи, и в то время как Чанда Сахиб и его родичи ворвались в Танджур с запада, французские войска начали наступление с северо-востока и захватили Карикал.

Хозяйничанье Чанда Сахиба в Южной Индии явилось одним из поводов нашествия маратхов на Карнатик. Поход возглавил Рагходжи Бхонсле, самый крупный после пешвы маратхский феодал. Он вел за собой многотысячное войско (по одним источникам, 150 тысяч, по другим — 50 тысяч). Вторгшись в Карнатик, маратхи не встретили там никакого сопротивления, столицу провинции- Аркат взяли почти с ходу. Наваб Дост Али и его сын были убиты в кратковременной схватке за город. Но маратхи упустили караван с сокровищами, который жена наваба сумела вывести из города, и он беспрепятственно достиг Пондишери.

Генерал-губернатор Дюма оказался в трудном положении. Пустить в Пондишери вдову Доста Али значило начать войну с маратхами. На такой риск до сих пор не шла ни одна Ост-Индская компания. Отказать в гостеприимстве — нанести тяжелый удар престижу французской короны в Индии. В конце концов Дюма приказал открыть городские ворота. Огромный караван и присоединившиеся к нему беженцы заполнили город: слоны, верблюды, запряженные в повозки быки с трудом протискивались по узким улицам.

Между тем стало известно, что Чанда Сахиб сдался в плен, а вскоре около города появились всадники на низеньких лошадях — это были маратхи. Рагходжи Бхонсле потребовал немедленной выдачи всей родни Доста Али, а также сокровищ. Дюма держался твердо. Он показал маратхскому послу готовые к бою пушки и запасы снарядов, затем передал письмо Рагходжи Бхонсле, где были такие слова: «Во Франции не добывают ни золота, ни серебра, но в нашей стране есть много железа и есть солдаты, которые могут дать отпор любому врагу». Вождю маратхов было отправлено также несколько десятков бутылок нансийского вина. На письмо Дюма Рагходжи ответил не менее высокопарным посланием, в котором между прочим писал: «Мы, маратхи, имеем достаточно стальных молотков, чтобы согнуть ваше железо».

Когда на следующий день посланник французов отправился в лагерь Рогходжи, маратхов уже не было. Они внезапно исчезли. Впервые европейская Компания сумела категорически отказать маратхам. Вся мусульманская знать Индии поздравляла губернатора с победой, а Великий Могол Мухаммад-шах удостоил Дюма титула наваба.

Победа над маратхами вскружила голову Дюма. В последние дни своего пребывания в Пондишери он носился с честолюбивыми проектами захвата всего юга Индии, установления полного господства Компании на Малабарском побережье. Но стоило Дюма вернуться в Париж и сделаться одним из директоров Компании обеих Индий, как все его честолюбивые мечты немедленно исчезли. Как и остальные его коллеги по Компании, он думал лишь о своевременных поступлениях доходов. Мало того, даже такое небольшое территориальное приращение, как Карикал, теперь казалось ему излишней роскошью. «Я раскаиваюсь, что образовал это поселение», — писал из Парижа Дюма своему преемнику Дюплексу.

Как только Дюплекс водворился в Пондишери, он сразу почувствовал всю тяжесть новой должности. Французская Индия представляла мало связанные между собой колонии, губернаторы которых чувствовали себя почти независимыми от Пондишери. К тому же губернаторы отнюдь не отличались административными талантами. На службе Ост-Индской компании можно было встретить людей двух типов: либо стяжателей-авантюристов, стремившихся нажиться за счет Компании, либо ограниченных, вялых служак — почти всегда неудачников в прошлом. Способный и дельный человек был редкостью. Директора Компании проявили присущую им непоследовательность: воздав должное способностям Дюплекса, назначив его генерал-губернатором Французской Индии, они не считались с его рекомендациями. В Компании царили традиции феодальной бюрократии. Продвижение по службе зависело от родственных и прочих связей, а затем от чинов и выслуги лет; военным и административным талантам почти не придавали значения.

Что же представляли собой отдельные французские колонии в Индии в начале 40-х годов XVIII века, во время первых лет губернаторства Дюплекса?

Шандернагор в Бенгалии стал к этому времени самым богатым торговым центром Французской Индии. Каждый год три корабля с товарами стоимостью в среднем 2 миллиона рупий отправлялись отсюда во Францию. Доходы от внутренней торговли Шандернагора постоянно росли.

На место Дюплекса в Бенгалии поставили Дируа, того самого, которого, еще Ленуар прочил в губернаторы Шандернагора. Прослужив десять лет в Маэ на Малабарском побережье, Дируа зарекомендовал себя крайне вспыльчивым человеком. Он не только ссорился со своими сотрудниками, но и враждовал с местными феодалами и торговыми компаниями. В Шандернагоре незадачливого губернатора ждали серьезные неприятности; в начале 1742 года в Бенгалии появились маратхи во главе с Рагходжи Бхонсле. Опустошив Западную Бенгалию, Бхонсле повел войска к Муршидабаду, желая, по-видимому, разорить европейские колонии на реке Хугли. Опасаясь за судьбу бенгальской колонии, Дюплекс прислал 250 солдат из Пондишери и приказал укрепить город, однако до штурма Шандернагора дело не дошло. Бенгальский наваб Аллахварди-хан уплатил Бхонсле большой выкуп, и маратхи покинули пределы Бенгалии. На следующий год Рагходжи Бхонсле вновь напал на Бенгалиго. Торговля в этой провинции Индии сильно пострадала. Стало трудно снаряжать корабли с товарами в Европу. Не обладая гибкостью своего предшественника, Дируа сразу же допустил денежный перерасход, чем вызвал неудовольствие Компании. Его губернаторство длилось недолго, в 1743 году он умер, и его место занял Бюра, шеф фактории в Касимбазаре.

Бюра служил в Компании обеих Индий, с 1727 года. Не обладая качествами администратора, этот чиновник в течение 16 лет медленно продвигался по службе. Усталый и безразличный, он проявлял крайнюю невзыскательность к своим подчиненным, что привело к полному упадку дисциплины. Рос произвол мелких служащих Компании, взяточничество и вымогательство стали нормой поведения, рвались долголетние взаимовыгодные связи с местными купцами, с таким трудом налаженные Дюплексом. Начались растраты, затем дезертирство солдат местного гарнизона.

Дюплекс был вынужден неоднократно вмешиваться в управление и пресекать деятельность отдельных чиновников, но удаленность Пондишери от Бенгалии безусловно ему мешала. Дезертирство тем временем приняло массовый характер. Более полусотни солдат и офицеров поступили на службу к Шонамилю, президенту австрийской «Компании Ост-Энде». Шонамиль к тому времени уже Проявил себя законченным авантюристом, промышлял грабежом, восстанавливал индийские власти против европейцев. К нему стекались дезертиры из всех компаний. Получив новое подкрепление, Шонамиль решил совершить разбойничий рейд по Бенгалии, явно переоценив свои силы. Около местечка Пегу его отряд попал в засаду, устроенную войсками наваба, и почти весь был уничтожен. Большинству французских дезертиров удалось вырваться из окружения. Они долго скитались по стране, затем захватили купеческий корабль, вышли в море, не умея им управлять, и сдались англичанам.

Лишь благодаря репутации Дюплекса французам удалось сохранить нормальные отношения с навабом. Однако спокойствие продолжалось недолго: в Бенгалию вновь вернулись маратхи, теперь они опустошали все, включая и французские фактории. Правда, на этот раз пребывание маратхов длилось недолго, Аллахварди-хан обманом заманил маратхских вождей к себе и всех перебил. Но бенгальцы понимали, что месть маратхов не заставит себя долго ждать. Действительно, в 1745 году две большие маратхские армии вторглись в страну в четвертый раз за пять лет. Рагходжи Бхонсле осадил Патну, а несколько десятков тысяч маратхских всадников двинулись грабить европейские колонии. Шандерна-гор был под угрозой, но небольшие разъезды маратхской кавалерии только раз показались перед городскими воротами. Маратхи охотились за Аллахварди-ханом. Казалось, дни бенгальского наваба были сочтены, к тому же против него взбунтовались собственные войска. Случайная смерть мятежного военачальника Мустафы-хана спасла жизнь наваба. Войска вновь подчинились правителю. Маратхи не навязывали генерального сражения. Вскоре начался сезон дождей, и их армия ушла из Бенгалии.

Войны с маратхами причинили громадный ущерб казне Аллахварди-хана. Бенгальский наваб сразу же решил возместить убытки за счет европейских купцов. Налоги возросли настолько, что служащие компаний начали мечтать о новом нашествии маратхов. В 1744 году стоимость товаров, поступавших из Бенгалии в Европу, сократилась вдвое. Начавшаяся англо-французская война нанесла бенгальским компаниям новый удар. Военные корабли обеих держав отчаянно охотились за торговыми. Связь между отдельными портами окончательно нарушилась. В этих условиях Аллахварди-хан постоянно прибегал к вымогательству, обещая то одной, то другой компании свою поддержку за деньги. Французская Бенгалия была в самом критическом положении: в Шандернагоре едва теплилась торговая жизнь, остальные торговые центры перестали существовать.

Карикал, новая колония французов, находилась в лучшем положении, поскольку была расположена сравнительно недалеко от Пондишери и Дюплекс мог руководить ее делами почти непосредственно.

Раджа Танджура, бывший хозяин Карикала, не хотел отказываться от поборов с деревень, принадлежавших французам, хотя требуемая сумма была невелика, Дюплекс категорически запретил местному коменданту платить что-либо. Власти Танджура стали угрожать войной и совершали внезапные нападения на пограничные деревни. В то время на территории Карикала находилось всего две сотни французских солдат. Однако, несмотря на малочисленность французского гарнизона, раджа побоялся развязать открытую войну. Более того, он решил использовать французов в борьбе со своими давними врагами голландцами и даже предложил Дюплексу военный союз, прося у него пушки и корабли, но власти Пондишери отказались выступить против голландцев. Война танджурцев против соседней голландской колонии Негапатам окончилась для них неудачно. Как это часто бывает, неудачные военные действия вызвали ропот в войсках. Тогда Дюплекс предложил радже свою дружбу, а взамен потребовал для Компании новых земель.

Генерал-губернатор понимал, что в данный момент он может оккупировать Танджур без единого выстрела, но он затевал сложную дипломатическую игру. На Танджур претендовал и старый союзник французов Чанда Сахиб, и один из маратхских феодалов, и, наконец, низам Хайдарабада. Одно неосторожное движение могло повлечь за собой целую цепь неприятностей, а Дюплекс боялся в первые годы правления нажить многих врагов.

Вскоре Низам-ул-мулк потребовал у Танджура 45 лакхов (лакх- 100 тыс.) рупий единовременно. Перепуганный раджа начал жестокие поборы со своих земель. Сборщики налогов стали тревожить и жителей принадлежавших французам деревень. Наступило резкое ухудшение отношений между Танджуром и Пондишери. Дюплекс прислал в Карикал 400 солдат под командой своего лучшего офицера Паради, который быстро рассеял танджурцев. Однако радже удалось собрать большое войско: пять тысяч всадников и полторы тысячи пехотинцев двинулись на Карикал. Паради быстро подготовился к обороне, и войска раджи Танджура, несмотря на десятикратное численное превосходство, отступили, понеся большие потери. Это было не случайно: армия раджи состояла из недисциплинированных людей, неспособных к ведению длительной осады. К тому же в Танджуре появились войска Низама, недовольного медленным поступлением денег. Положение французов в Карикале укрепилось.

Когда директора Компании в Париже узнали о действиях Дюплекса, они единодушно выразили свое недовольство. Особенно негодовал бывший инициатор захвата Карикала — Дюма.

Маэ — французская колония на Малабарском побережье, окруженная английскими и голландскими торговыми центрами, испытывала большие трудности. Англичане из близлежащих колоний, стремясь парализовать французскую торговлю, постоянно натравливали на Маэ индийских феодалов. На первых порах французы успешно оборонялись, используя взаимную вражду соседних феодалов. Немало сделал для укрепления Маэ Паради- способный военный инженер.

Губернатором Маэ до 1741 года был Дируа (позднее переведенный в Бевгалию), сумевший очень быстро восстановить против себя всех индийских князьков. Это обстоятельство искусно использовал Вейк, управляющий английской колонией Телличери. Несколько малабарских феодалов, объединившись, блокировали Маэ с суши. Возможно, колония прекратила бы существование, если бы не подошла эскадра Лабурдонне. Адмирал немедленно высадил десант. Войска индийских феодалов отступили, а Вейку оставалось только послать французам поздравительное письмо. «Я думаю — это слова не от чистого сердца», — громогласно заявил Лабурдонне при чтении письма, явно рассчитывая на то, что эта фраза станет известна англичанам. Французская эскадра стояла на рейде Маэ несколько месяцев и только весной 1742 года двинулась в путь. Визит Лабурдонне произвел на жителей Малабарского побережья весьма внушительное впечатление. Маэ не подвергалась нападению даже в первые годы англо-французской войны.

Судьба Маэ, Шандернагора, Сурата и других колоний, удаленных на сотни километров от Пондишери, волновала Дюплекса. В случае войны, которая становилась неизбежной, эти торговые центры легко могли стать добычей врага. Дюплекс все более убеждался в необходимости создания единой колониальной территории вместо отдельных точек, разбросанных по всему полуострову.

Между тем Франция отнюдь не была готова к грядущей войне. Престарелый кардинал Флери, первый министр Людовика XV, делал все, чтобы сохранить мир, тратя свои силы на плетение и распутывание интриг при европейских дворах. Но эта придворная дипломатия- дипломатия момента, не учитывавшая основных, глубинных линий в мировой политике, несмотря на внешний успех, оказалась чреватой печальными последствиями. Политический кругозор Флери ограничивался только Европой. Французские заморские владения его не интересовали. Военный флот находился в плачевном состоянии. Напрасно морской министр Морепа осаждал Флери просьбами о субсидиях — кардинал только отшучивался. Между тем корабли гнили, а прославленные капитаны, герои морских сражений, такие, как Кассар [* Один из самых известных морских капитанов в войне за испанское наследство; просидев в долговой тюрьме около пяти лет, умер там в 1740 году], жили и умирали в безвестности. Безразличие кардинала к действиям Англии, которая наносила поражение за поражением испанским Бурбонам, вызывало возмущение в Версале и в парижских салонах. Но Флери оставался первым министром, а король пребывал в царственном безразличии.

Кардиналу в 1743 году было более 90 лет; однако он не выпускал власть из дряхлых рук, продолжая ежедневно работать. Весь Париж следил за здоровьем Флери: от него зависело многое, в том числе цена на акции Компании обеих Индий. Стоило старику немного занемочь, как акции падали. Когда же приходило известие, что кардинал проработал в кабинете 12 часов, акции вновь поднимались в цене. Для широких кругов французской торговой буржуазии, политически отсталой и недальновидной, он оставался символом мира между Англией и Францией.

Созданная Ло в 1719 году как коммерческое акционерное общество французская Компания обеих Индий указом 30 августа 1723 года фактически превращалась в учреждение, подчиненное государству. Ордонанс 23 января 1731 года довершил этот процесс. Составленный генеральным контролером, министром финансов Орри, ордонанс отдавал Компанию под его власть. Орри учредил должность королевского комиссара, который был и главным директором Компании, остальные директора также назначались правительством. Многочисленные держатели акций довольствовались дивидендами. И директора и акционеры Компании мечтали только о росте доходов. Колония являлась средством немедленного обогащения. Дух риска и предприимчивости, свойственный в значительной мере англичанам и голландцам, был чужд большинству чиновников Компании обеих Индий и акционерам-рантье. Вот почему они так не хотели думать о войне. Даже Дюплекс еще в 1743 году, планируя завоевание земель вокруг Пондишери, отгонял от себя мысль о войне с Англией. Генерал-губернатор Французской Индии тешил себя надеждой, что в случае войны в Европе в колониях удастся сохранить мир.

Наибольшую дальновидность проявлял Лабурдонне. Будучи в Париже, он сумел убедить генерального контролера Орри и королевского комиссара Фюльви в необходимости иметь флот у берегов Индии. Королевское правительство передало в распоряжение Лабурдонне пять военных кораблей. Орри и Фюльви составили секретную инструкцию, предоставлявшую французскому военному флоту право в случае войны нападать на торговые суда противника. Но тот же документ запрещал присоединять к французским владениям захваченные в ходе войны территории вражеских колоний. «Если какой-либо участок земли, — гласила секретная инструкция, — будет захвачен, в период наступления относительного спокойствия он должен быть немедленно возвращен противной стороне». (Эта инструкция сыграла роковую роль при взятии у англичан Мадраса.)

Эскадра Лабурдонне из пяти кораблей во главе с 56-пушечным фрегатом «Флери» отплыла из Нанта в Индию. Эти корабли не были украшением королевского флота. Построенные на верфях Компании, они представляли нечто среднее между торговыми и военными судами, офицерский корпус состоял из случайных людей — разорившиеся дворяне и буржуа, искатели приключений и недоучки в большинстве своем плохо знали морское дело. Наконец, особенно неприглядно выглядели две тысячи матросов и солдат, завербовавшихся на службу в Индии, — пестрая толпа деклассированных элементов, от профессиональных уголовников до нищих студентов. Лабурдонне так оценивал свою команду: «Три четверти из этих людей никогда не нюхали моря и почти все, включая солдат, не знают, что такое пушка или ружье… Они слишком добры, чтобы защищаться, когда их атакуют, и способны только грузить ящики на корабль». Из этого крайне неблагодарного людского материала Лабурдонне меньше чем за пять месяцев создал настоящее войско, способное наносить удары регулярным армиям. С яростным упорством адмирал тренировал свой экипаж, используя каждый день. В нем уживалась строгость, порой доходившая до необузданной свирепости, со способностью объединить вокруг себя талантливых людей. Последнее качество обеспечило ему на каждом корабле преданного и достойного капитана.

Новый флот Компании впервые появился у берегов Маэ осенью и зимой 1741–1742 годов, наведя страх на все колонии Малабарского побережья. Весной и летом 1742 года Лабурдонне находился на острове Бурбон. Здесь его флот продолжал готовиться к новым сражениям. Внезапно из Франции пришел странный приказ; предписывалось распустить солдат и отправить корабли на родину. Лабурдонне ничего не понимал. Противоречивые действия правительства повергли его в отчаяние. Он медлил с выполнением приказа. Через некоторое время пришло письмо генерального контролера Орри, симпатизировавшего адмиралу, в котором разъяснялось, что не все приказы французского правительства следует выполнять… Подобная практика бессмысленных приказов и расплывчатых намеков, типичная для эпохи Людовика XV, заставляла администраторов и военачальников в Индии полагаться на свою интуицию и одновременно потакала их своеволию. Итак, Лабурдонне остался в Индии и продолжал готовиться к войне. У адмирала была заветная мечта — захватить крупный торговый центр английской Ост-Индской компании Мадрас. Об этом же думал и Дюплекс.

В 1742 году французский военный инженер Паради приехал в Мадрас с дружеским визитом. Английский губернатор Морс чрезвычайно приветливо его встретил, но заботливые хозяева ни на минуту не оставляли гостя без внимания. Все же Паради сумел изучить систему укреплений и даже составил подробный план. Город, в котором жило около 500 тысяч человек, был укреплен крайне слабо, никаких фортификационных работ не велось. Полагаясь на свое морское превосходство, англичане не допускали возможности потери Мадраса.

Вернувшись в Пондишери, Паради представил Дюплексу обстоятельный доклад. По его мнению, внезапная атака с моря и суши заставит англичан мгновенно капитулировать. Дюплекс начал активно готовиться к кампании, желание овладеть Мадрасом вытеснило страх перед войной.

Наступил 1743 год. В Париже умер «его вечность» кардинал Флери, и все заговорили о войне. Пожалуй, только граф Морепа, морской министр, по долгу службы знавший действительное положение флота, не был ее рьяным сторонником. После долгих колебаний Людовик XV сделал преемником Флери маркиза д'Аржансона — одного из главных мемуаристов своего времени, человека одаренного, но склонного к легковесным проектам. Он и его брат граф д'Аржансон, военный министр, активно настаивали на войне с Англией. К войне призывала короля и тогдашняя его фаворитка, тщеславная герцогиня де Шатору.

Внешняя политика Франции в то время становилась все менее гибкой, намечались контуры секретной дипломатии, которая в будущем принесла столько трудностей французским министрам. Все большее значение приобретал королевский «теневой кабинет», где главную роль играли придворные интриганы. В одну цепь соединялись серьезные политические мотивы и мельчайшие дворцовые сплетни. Французским преуспевающим дипломатам середины XVIII века были свойственны дипломатичеcкая изощренность и одновременно политическое легкомыслие. Во Франции все чаще говорили о войне с Англией, правительство открыто помогало претенденту на английский трон из династии Стюартов [* Представители свергнутой в 1689 году королевской династии Стюартов жили в эмиграции во Франции]. 24 марта 1744 года королевская типография напечатала специальные листки об объявлении войны Англии.

Дюплекс узнал о войне только через полгода после ее начала. Он попытался сохранить мир в районе Индийского океана и предложил англичанам объявить вне войны пространство от мыса Доброй Надежды до границ Китая. Морс, губернатор Мадраса, ответил любезным посланием, но подтвердить свой нейтралитет отказался. Бомбей и Калькутта вели себя еще более неопределенно. Английские купцы мечтали покончить во время войны с французской Компанией, которая за 15 лет значительно усилилась. Однако в Бенгалии англичане не решились нападать на французов, так как побаивались наваба, а на Малабарском побережье все еще помнили эскадру Лабурдопне. Это понимал и Дюплекс. Поскольку англичане не дали гарантии нейтралитета, можно было развязать войну.

Теперь все зависело от Лабурдонне. В это время адмирал продолжал ремонт своих кораблей и подготовку солдат и матросов к войне. Между генерал-губернатором и адмиралом началась интенсивная переписка, в которой за ничего не значащими словами и комплиментами ясно угадывается возраставшее напряжение в их отношениях. Оба без конца писали о необходимости союза друг с другом, но никто не хотел быть вторым. Между тем англичане становились все решительнее: в Зондском проливе действовал капитан Барнет, близ Малакки крейсировала эскадра Пейтона. Они захватили все купеческие корабли, идущие под французским флагом, и фактически парализовали торговлю Компании. Однако с военными кораблями английский флот в бой не вступал, правда, фрегату «Флери» не разрешили плыть из Маэ к Мадагаскару.

Лабурдонне без конца атаковал письмами Орри и его двоюродного брата, королевского комиссара Фюльви, и требовал помощи. Морская пехота адмирала давно была готова к штурму. 400 солдат-негров, которых отбирал сам адмирал, поражали своим ростом и физической силой и составляли авангард его войск. «Предоставьте в мое распоряжение 200 солдат или 200 сипаев, до 300 грузчиков, и я решу все дело», — писал адмирал в Пондишери. Но дни шли, а военные корабли из Франции не появлялись. Раздражение Лабурдонне росло.

Во Франции война уже отразилась на делах Компании обеих Индий. В первые месяцы войны акции стоили 2 тысячи ливров и колебания на бирже были небольшими. Акционеры не выказывали недовольства, каждый из них получал по 150 ливров дивиденда на каждую акцию. Самым крупным акционером был король, он владел 12 тысячами акций. Члены королевского дома, многие представители аристократии, подражая королю, приобрели по многу акций. Большинство же акционеров принадлежали к дворянству мантии (чиновники, судейские, откупщики), а также к крупной буржуазии. Богема и «полусвет», довольно многочисленные в Париже XVIII века, тоже участвовали в делах Компании обеих Индий. Конечно, их голоса не были решающими на собраниях акционеров, но именно эта пестрая толпа газетчиков, актрис, профессиональных игроков и т. д. мгновенно распространяла панику на бирже.

На рождество, когда во Францию вернулись несколько кораблей Компании, акционеры приготовились получить свои дивиденды. Однако 1 января 1745 года по Парижу поползли зловещие слухи, и цена акций упала на 200 ливров. 2 января в специальной афише правление Компании объявило о временной задержке выплаты дивидендов. Цена акций упала до 1200 ливровпочти вдвое. Видя столь стремительное падение акций, многие акционеры потребовали ликвидации Компании. Правление Компании в феврале собрало всех крупных акционеров и отчиталось перед ними — пайщики несколько успокоились.

Может быть, под влиянием этих событий французское правительство наконец решилось отправить Лабурдонне подкрепление. К тому же стало известно о захвате купеческих кораблей. Разгром англичан под Фонте-нуа в мае 1745 года и удачное начало авантюры английского принца из династии Стюартов, который высадился с 14 тысячами солдат в Шотландии, обнадеживали. Все же на протяжении 1745 года англичане уверенно хозяйничали в Индийском океане. Они уже не довольствовались перехватом торговых судов. Английские фрегаты врывались в нейтральные порты в датской и голландской колониях Транкабаре и Негапатаме, где укрывались французские купеческие корабли. Наконец из Франции вышла эскадра во главе с 76-пушечным фрегатом «Ахилл». Плохо подготовленные к походу корабли попали в бурю и прибыли на остров Бурбон в совершенно неудовлетворительном состоянии. Лабурдонне был вынужден дать отдых экипажу и произвести необходимый ремонт.

Дюплекс не мог ничего предпринять. Из Парижа он получал раздраженные письма: директора, не желая считаться с действительным положением вещей, требовали денег, отказывались предоставить необходимые кредиты для подготовки к войне. Но особую тревогу вызывал у Дюплекса Мадрас: если англичане начнут укреплять город, то планы мгновенного захвата рухнут. Тем временем лазутчики приносили успокоительные сведения: английский губернатор проявлял удивительную беззаботность.

Пока же Дюоплекс искал союзников. Самой грозной силой в Индии являлись маратхи, но их вмешательство было чревато опасностью для всех; менее сильным, но более верным партнером мог оказаться наваб Арката. После смерти Доста Али во время нашествия маратхов положение в Карнатике стало довольно запутанным. Низам-ул-мулк из Хайдарабада поддерживал в Аркате своего родича. Чанда Сахиб, хотя и находился в плену у маратхов, тем не менее внимательно следил из далекой Пуны за событиями в Карнатике и действовал через своих многочисленных родственников и сторонников. Анвар-уд-дин-хан, ставленник низама, с опасением ожидал возвращения Чанда Сахиба и, зная, что последний считался другом французов, искал поддержки у англичан. Как только началась война, английский губернатор Морс стал настраивать аркатского наваба против Пондишери, и на протяжении 1745 года войска наваба неоднократно подступали к стенам французской колонии. Дюплекс решил не ссориться с навабом; узнав, что Анвар-уд-дин-хан движется к Пондишери, он стал готовиться к встрече. Посланцы французского генерал-губернатора предложили Анвар-уд-дину посетить Пондишери. Наваб согласился. Индийский князь был поражен пышностью приема (Дюплекс не поскупился). Впрочем, он заметил и войска, и пушки, и бастионы. Гость и хозяин состязались в изысканном восточном красноречии; в порыве умиления Анвар-уд-дин-хан назвал Дюплекса своим дорогим сыном. Но подозрительность ни на минуту не оставляла ни губернатора, ни наваба. Расстались они по-прежнему враждебно. Все же Дюплекс, по-видимому, считал, что властитель Карнатика более склонен к нейтралитету, чем к войне. В Пондишери все повеселели, оживилась торговля. Зато английские власти в Мадрасе не скрывали своего разочарования.

Дюплекс был раздражен задержкой флота Лабурдонне. Прошла уже половина 1746 года, а эскадра все не появлялась. Лабурдонне по-прежнему готовил свой флот и войска к походу. В апреле ему помешал свирепый циклон. Наконец в мае эскадра из десяти кораблей двинулась в путь. Они уступали английским в быстроте хода, но экипаж был хорошо подготовлен к войне. Пройдя вдоль южной оконечности Малабарского побережья, Лабурдонне двинулся к Цейлону, где рассчитывал найти английскую эскадру Пейтона и дать бой. Противники встретились только у Коромандельского побережья. Англичане, рассчитывая на маневренность своих кораблей, наступали с подветренной стороны и были уверены в благополучном исходе боя. Четыре часа продолжалась ожесточенная артиллерийская перестрелка. Французский флот нес тяжелые потери, только из флагманском корабле «Ахилл» погибло 80 человек, но Лабурдонне проявил обычное упорство. Англичане также понесли потерн. Когда наступила ночь, адмирал Пейтон увел свою эскадру на юг. Путь на Пондишери был свободен.

Дюплекс окончательно потерял терпение. Переводчик генерал-губератора Ананда Ранга Пиллаи отмечал в своих записях: «Люди толпятся на берегу, смотрят на море и ждут. Они только и думают о кораблях… 14 июня в 7 часов утра подняли флаг, на юге показался корабль. Господин не скрывал своей радости, он стоял на балконе и наблюдал, как приближается корабль. К кораблю выслали лодку, она вернулась, и наши люди принесли записку с судна: „Мы купеческий корабль и везем соль“. Господин в бешенстве разорвал ее и ушел в дом». Только спустя три недели на рейде появился купеческий корабль, капитан которого сообщил, что военная эскадра приближается к Пондишери. В городе начался праздник. «Сегодняшнюю радость не выразишь на бумаге», — заметил Ананда в своем дневнике 8 июля 1746 года. Пока жители Пондишери ликовали, Дюплекс и его приближенные готовились к встрече адмирала.

Лабурдонне и Дюплекс не виделись 17 лет, но ни один не забыл о прошлом соперничестве. Оба энергичных и честолюбивых человека не хотели ни в чем уступать друг другу. При продвижении одного другой всегда чувствовал себя обойденным. Лабурдонне не мог простить Дюплексу губернаторства в Бенгалии, а последний долго не мог примириться с назначением Лабурдонне адмиралом островов Иль-де-Франс и Бурбон. Правда, в 40-х годах взаимная антипатия несколько смягчилась. Дюплекс достиг высшего поста в Индии, а Лабурдонне чувствовал себя независимым на островах при поддержке королевского комиссара Фюльви. Дюплекс всегда безоговорочно снабжал корабли адмирала припасами. Война как будто еще более сблизила обоих: и адмирал и генерал-губернатор одинаково мечтали о взятии Мадраса.

9 июля 1746 года под гром пушечных выстрелов адмирал Лабурдонне вступил на землю Пондишери. Начались празднества, банкеты и парады, но не прошло и трех дней, как вновь возникло взаимное раздражение. Лабурдонне с самого начала дал понять, что он-особа, равная генерал-губернатору, и ревностно следил за всеми мелочами военного этикета. 13 июля разразился первый скандал: отряд гарнизона, повстречавшийся адмиралу на улице, не приветствовал его по всей форме. Лабурдонне пожаловался Дюплексу. Губернатор приказал арестовать непочтительного офицера, отдал распоряжение, чтобы адмирала всюду сопровождала особая охрана, но затаил злобу на строптивого военачальника. На следующий день произошла сцена, в которой проявил свою мелочность Дюплекс: адмирал устроил парад морской пехоты перед особняком генерал-губернатора, но тот притворился спящим.

Лабурдонне более не скрывал своей ярости, в своем кругу он именовал губернатора не иначе как «купец». Дюплекс же, по сообщению Ананды, говорил своим сотрудникам об авантюристе, обязанном своей карьерой лишь покровительству королевского комиссара Фюльви, обвинял адмирала в неспособности разбить английскую эскадру. Нетрудно догадаться, как быстро узнавали обе стороны о взаимных оскорблениях: город разделился на две партии. Между офицерами флота и армии происходили дуэли. Военные действия с англичанами еще не начались, а уже резко обозначились контуры будущего раскола во французском командовании. Так проходил день за днем. Лабурдонне опомнился первым и представил губернатору обстоятельный доклад с подробной сметой расходов на военную экспедицию. Дюплекс согласился с требованием адмирала, хотя не преминул напомнить о скудном пайке, на котором оставался Пондишери.

Прежде чем нанести удар по Мадрасу, адмирал хотел окончательно обезопасить себя от английской эскадры. Французский флот двинулся в Негапатам. Эта голландская колония превратилась за годы войны в английскую военную базу. Но ни англичане, ни голландцы не оказывали сопротивления Лабурдонне, он чувствовал себя хозяином всего побережья. Эскадра адмирала Пейтона не приняла боя, и Лабурдонне мог без боя взять Куддалур и форт св. Давида, находящиеся в нескольких десятках километров к югу от Пондишери. Дюплекс же не рекомендовал ему этого делать, чтобы не вспугнуть властей Мадраса. Все побережье трепетало перед флотом Лабурдонне. Управляющий голландской колонией беспрекословно выполнял его приказы. Однажды во время банкета, рассказывает Ананда, вбежал растерянный голландский офицер и закричал: «Приближаются англичане!» Адмирал приказал поднять паруса и идти навстречу врагу. На глазах у голландцев англичане трусливо отступили.

24 августа Лабурдонне вернулся в Пондишери, но буквально на следующий день заболел. Корабли вновь безжизненно стояли на рейде. Дюплекс нервничал. Он подозревал, что адмирал нарочно тянет время, желая показать губернатору бессилие гражданской власти. Дюплекс опасался возвращения английской эскадры. В городе опять начались распри между сторонниками адмирала и губернатора. И тогда Лабурдонне, чтобы положить конец назревавшему скандалу, приказал отнести себя в паланкине в губернаторский дом. Здесь Дюплекс начал осыпать адмирала упреками. Лабурдонне в ответ потребовал приказ о штурме Мадраса за подписью Дюплекса, рассчитывая, что последний откажется взять на себя всю ответственность за последствия. Но Дюплекс тут же составил такой приказ. Лабурдонне почувствовал всю глупость своего положения и решил вновь сказаться больным. Ненависть адмирала к губернатору достигла предела, отодвинула на задний план и заставила временно забыть недавние честолюбивые помыслы. Лабурдонне теперь все свои силы направил на месть. Но и Дюплекс в это время не был более похож на миролюбивого управляющего из Шандернагора. Безграничная власть укрепила в нем упрямство и усилила раздражительность; он не хотел вести дипломатическую игру с человеком, который формально являлся его подчиненным.

Теперь оба начальника, военный и гражданский, действовали наперекор друг другу. Дюплекс старался держать подготовку к захвату Мадраса в строгом секрете; приказал арестовывать всех подозрительных лиц и запретил беспрепятственный выезд из города. Лабурдонне и его офицеры говорили о предстоящем штурме совершенно открыто, так что об этом стало известно не только в Пондишери, но и в Мадрасе. Однако английские власти не предпринимали ничего. Спокойствие и самоуверенность британского губернатора Морса, казалось, не имела предела. Чем активнее действовал Дюплекс, тем инертнее становился командующий флотом. Вся вторая половина августа прошла в многословной, полной язвительных намеков переписке: Совет Пондишери требовал решительных действий, Лабурдонне отнекивался, иронически предлагая Дюплексу стать будущим завоевателем Мадраса.

В конце концов адмирал поручил своему заместителю идти на Мадрас. Когда французские корабли приблизились к городу, там началась паника. Первыми стали покидать город купцы, за ними потянулись ремесленники. Капитан, заменяющий Лабурдонне, вел себя нерешительно (возможно, он имел секретные инструкции). Флот некоторое время крейсировал у берегов Мадраса и затем вернулся в Пондишери. Подобное бездействие оказалось, впрочем, неплохим тактическим маневром, ибо губернатор Морс окончательно уверился в полной безопасности города.

Слухи о неудачной экспедиции флота достигли Пондишери быстрее кораблей. Моряков встретили в городе возмущенные насмешки. Лабурдонне пришел в бешенство. Он решил показать «всем этим жалким купцам и чиновникам», чего стоит его эскадра. Адмиралом овладела жажда деятельности. Казалось, вернулось долгожданное согласие. Однако, оставаясь наедине с переводчиком, губернатор давал волю словам: «Этот негодяй разоряет меня… За преступления, совершенные им на островах Бурбон и Иль-де-Франс, его давно следовало бы отправить во Францию и повесить. Но он спас свою жизнь, подкупив Фюльви». Дюплекс прожил в Индии четверть века, из них 15 лет находился у власти, последние пять лет чувствовал себя почти монархом. Восточная лесть придворных индийцев пьянила его. «Слава о вас, — говорил угодливый Ананда, — гремит в Майсуре, Голконде, Дели. Вас прославляют в песнях». Когда же появился Лабурдонне, над французами в Индии начали смеяться. Только взятие Мадраса могло восстановить престиж французов. Губернатор скрепя сердце вновь стал обхаживать адмирала. Жители Пондишери могли часто видеть роскошный паланкин Дюплекса, двигающийся к резиденции Лабурдонне. План штурма был продуман ими до мелочей и установлены размеры первоначальной контрибуции.

Но Дюплекс и Лабурдонне представляли судьбу Мадраса по-разному. Первый мечтал срыть с лица земли город и вообще изгнать англичан с Коромандельского побережья, а затем и со всего полуострова; второй считал Мадрас собственностью Британии и думал только о сумме выкупа. До поры адмирал не раскрывал свои карты. Как главнокомандующий, он распоряжался всеми морскими и наземными силами. Отборные войска Пондишери под командованием капитана Паради начали грузиться на корабли.

12 сентября 1746 года восемь кораблей с тремя тысячами солдат на борту взяли курс на Мадрас. Часть солдат осталась в Пондишери. Дюплекс был очень озабочен. Во-первых, английская эскадра могла в любой момент появиться у Пондишери, во-вторых, зашевелился аркатский наваб: узнав о первой экспедиции французов, он требовал не тревожить англичан и в противном случае грозил напасть на Пондишери. Наваб рассчитывал периодически брать дань с обеих колоний, и его не устраивала победа одной из них. В Аркат прибыл французский посол и помимо щедрых подарков привез письмо от губернатора. Дюплекс писал, что англичане — пираты, грабят корабли французской Компании и Великого Могола, следовательно, Англия — враг Великого Могола. Французы достигли своей цели: наваб действительно заколебался.

Между тем Лабурдонне плыл к Мадрасу. Город по-прежнему не был укреплен. Командующий гарнизоном, больной 70-летний офицер, располагал 200 солдатами и 400 сипаями. Морс, Гаррис и другие высокопоставленные чиновники Мадраса абсолютно не интересовались гарнизоном. Английские солдаты забыли дисциплину, и 400 мадрасских сипаев были совершенно не обучены. Первый большой десант французских войск во главе с Паради высадился в Сен-Томе. Отряд двинулся в путь. Ни одного солдата вражеской армии французы не встретили. К утру около самого города Лабурдонне с большой группой войск присоединился к Паради. 17 сентября французы без единого выстрела заняли одно из предместий города, небольшое расстояние отделяло французскую армию от стен. Лабурдонне приказал выдвинуть пушки вперед. Одновременно корабли развернулись перед городом и навели на него свои орудия. Утром 18 сентября началась бомбардировка одновременно с суши и с моря.

Характерно, что жители города, увидев французские корабли на горизонте, были спокойны, даже когда флот приблизился к Мадрасу, тревоги не наблюдалось. И на этот раз жители не ждали от французов какой-либо опасности. Тем быстрее поднялась паника после первого залпа. Английские сипаи побросали оружие сразу. Лабурдонне приказал вести обстрел непрерывно. С каждым часом паника все нарастала. Такой канонады индийское население до сих пор не слышало никогда. Люди бежали сквозь проломы стен навстречу смерти, но вон из города. Английские солдаты, не обращая внимания на офицеров, грабили склады — вскоре большинство из них были пьяными. Только несколько офицеров да никому еще тогда не известный писец английской Ост-Индской компании Роберт Клайв были готовы сражаться, но что могла сделать эта горсточка против тысяч солдат! 18 сентября стало ясно, что судьба Мадраса решена. К вечеру топас, по имени Франциско Перейра, пробрался во французский лагерь и от имени губернатора Морса попросил Лабурдонне сообщить свои условия. Мадрасский губернатор надеялся на прибытие английской эскадры и стремился выиграть время. Возможное появление английского флота пугало и Дюплекса, поэтому он посылал курьеров к адмиралу, настаивая на решительном штурме. Однако Лабурдонне не торопился. В его лагерь в это время прибыла английская делегация во главе с Морсом. Несколько часов шли переговоры. Англичане предложили контрибуцию. Лабурдонне настаивал на капитуляции. Но капитулировать британский губернатор отказался, явно надеясь на помощь. Адмирал отправил вдогонку Морсу письмо, в котором возлагал на него ответственность за события, которые могут произойти при штурме (грабежи, резня).

Наступило 19 сентября. Лабурдонне приказал вновь открыть огонь. Обстрел города продолжался и днем и ночью. Напрасно осажденные умоляли адмирала прекратить огонь. Все тот же самый топас Перейра пытался вновь проникнуть во время канонады в лагерь французов, но не смог. К ночи канонада стала еще сильнее, в городе начались пожары. В 6 часов 21 сентября в одном из проломов появился солдат с белым флагом. Пушки замолкли. Затем показались два советника губернатора Мадраса, барабанщик и несколько писцов. Их немедленно провели к адмиралу. «Мы согласны на капитуляцию», — пробормотал советник Монсон.

Операция по захвату Мадраса была проведена Лабурдонне безупречно, французы не потеряли ни одного солдата. Но то, что произошло в дальнейшем, вызывает возмущение почти всех французских историков. Только немногочисленные биографы Лабурдонне менее придирчивы. Дело в том, что Лабурдонне и после капитуляции согласился считать Мадрас английским городом. Гарнизон (или, вернее, офицеры и несколько десятков солдат) объявлялся плененным. Англичане обязывались уплатить за город выкуп.

Англичане не ожидали такого благоприятного для них исхода. Оговаривая пункты капитуляции, они еще раз умоляли адмирала подтвердить тот факт, что Мадрас по-прежнему английский город. «Дайте слово чести», — все время повторял Монсон. «Я уже дал его Вам, — ответил адмирал, — и мое слово нерушимо». Чиновники поспешили сообщить радостную весть своему губернатору. Через несколько минут французские солдаты вошли в город, и флаг с лилиями Бурбонов взвился над Мадрасом.

Французский историк Мартино и советский историк Н. И. Радциг, автор биографии Дюплекса, считают, что решение Лабурдонне в отношении Мадраса было роковым для французской политики в Индии. Другие французские авторы, за исключением биографов Лабурдонне, судят адмирала еще строже. Лабурдонне представляется в лучшем случае капризным авантюристом, в худшем случае — человеком, подкупленным англичанами. Такое суждение по меньшей мере односторонне. Во первых, командующий флотом действовал согласно инструкции генерального контролера Орри, запрещавшей самостоятельно посягать на английскую территорию. Во вторых, владения Англии на Коромандельском побережье были в глазах Лабурдонне вотчиной его соперника. Одно дело доказать свою военную доблесть, другое таскать каштаны из огня для Дюплекса. В-третьих, Лабурдонне в данном случае выступил как типичный носитель дворянской традиции, господствовавшей во французской армии. Предельно точны слова Маркса: «Лабурдонне захватил Мадрас; он не взял в плен английских купцов, не нанес им лично никакого вреда, чем вызвал ярость своего соперника Дюплекса, губернатора Пондишери». Для Лабурдонне главным врагом являлась английская армия, для Дюплекса — английские купцы.

Генерал-губернатор Пондишери 21 сентября еще ничего не знал. Его люди, посланные в Мадрас, не подавали никаких вестей. Ананда отмечает в своем дневнике, что губернатор постоянно вызывал его к себе, интересуясь судьбой его родственника-дельца, отправленного с войсками принимать трофеи.

20-го числа по «черному городу» поползли слухи, правда смешивалась с вымыслом. Говорили, что губернатор Морс сошел с ума от пушечных выстрелов, но индийские купцы нашли новое войско, и теперь город охраняют индийцы; некоторые утверждали, что наваб с войском идет на Пондишери. 21 сентября Дюплекс получил письмо о прибытии в Маэ новой французской эскадры. Настроение его несколько улучшилось. 22 сентября в резиденцию генерал-губернатора прибыл курьер и вручил депешу о том, что Мадрас пал.

Дюплекс приказал дать залп из пушек. Грянул торжественный салют, зазвонили колокола, площадь перед дворцом губернатора быстро заполнялась «лучшими» людьми Пондишери. Дюплекс с балкона произнес здравицу в честь адмирала, объявил о взятии Мадраса, затем о ночной иллюминации в городе. На радостях были выпущены из тюрем должники и мелкие преступники.

Из «белого города» возбуждение перекинулось в «черный». Как пишет Ананда, на улицах и перекрестках собирались бедняки и нищие, проклинали богатых торговцев, взвинтивших во время войны цены на необходимые продукты. С большим трудом удалось утихомирить толпу. Купцов заставили даже несколько дней распределять сахар бесплатно. В свою очередь, делегации купцов и брахманов просили начать строительство индуистского храма. Губернатор казался человеком веротерпимым: пусть жители выражают свою радость, славя своего бога, говорил он, но мадам Дюплекс, ревностная католичка, возмущалась решением своего мужа.

23 сентября в городе продолжались празднества. 24 сентября генерал-губернатор стал испытывать легкую тревогу: подробные сведения не поступали. Дюплекс написал Лабурдонне большое письмо, в котором были следующие слова: «Что же касается Мадраса, то я не могу все решать сам, я могу действовать от имени высшего Совета Пондишери. Вы должны обращаться за указаниями к нему».

Адмиралу, как и всем в Индии, было известно, насколько ничтожна власть Совета, который только подтверждал волю генерал-губернатора. Слова письма давали Лабурдонне понять, что его власть в Мадрасе кончилась и он должен передать свои полномочия гражданской администрации и продолжать военные действия.

25 сентября Дюплекс получил из Мадраса письмо от своего офицера связи. Он умолял Дюплекса лично прибыть в Мадрас, ибо Лабурдонне «сорвался с цепи». 26 сентября в Пондишери прибыл Паради с еще более неутешительными вестями, а 27-го пришло письмо от Лабурдонне, в котором последний язвительно писал следующее: «Что же касается Вас, то я не имею предписания подчиняться Вам, я могу принять Ваши слова как просьбу, но не как приказание… Судьба Мадраса уже решена, город будет возвращен англичанам за выкуп». Адмирал указывал, что, возможно, останется там до зимы.

Губернатор и Совет Пондишери были ошеломлены подобным самоуправством. Восемь часов продолжалось заседание во дворце Пондишери. Мелкие чиновники и офицеры гарнизона, видимо, по приказу губернатора, устраивали на улице шествия, выкрикивая угрозы по адресу «корсара». Из Пондишери в Мадрас мчались курьеры с требованием прекратить произвол. С каждым часом волнение Дюплекса росло.

Но Лабурдонне еще более демонстративно подчеркивал свою независимость. Вызвав к себе 26 сентября губернатора Морса, адмирал предъявил для подписания текст договора. Англичанин не смог скрыть своей радости и удивления. Еще бы, его, сдавшегося на милость победителя, по-прежнему считают правовой стороной. По договору Мадрас должен был заплатить 9 миллионов ливров деньгами, а 4,5 миллиона товарами. Но сама процедура выплаты в тексте не оговаривалась. Морс поспешил подписать документ.

Тем временем Дюплекс разработал подробный проект ликвидации Мадраса: город должен быть уничтожен, земля передана аркатскому навабу, все купцы и ремесленники перевезены в Пондишери, который будет единственным большим городом на восточном побережье.

Когда Лабурдонне ознакомился с этим проектом, он ответил новым издевательским посланием: «Ваше письмо полно замечательных советов, за которые я благодарю Вас, они мне доставили настоящее удовольствие… и хотя я не всегда разделяю Ваше мнение, я всегда с большим трудом противостою Вашим взглядам». После этого «лирического отступления» адмирал в сухом, деловом тоне отмел все проекты губернатора и отказался выполнять какие-либо его военные поручения.

Следует отметить, что Дюплекс, проявляя бешеное недовольство действиями командующего флотом, не сделал решительного шага — лично не явился в Мадрас, предоставив тем самым Лабурдонне свободу действий. Губернатор передал полномочия своим офицерам, но с ними в Мадрасе не считались. Тем временем англичане, видя распри в лагере победителей, смелели с каждым днем. Они начали торговаться о сроке выкупа. Лабурдонне относился к их претензиям спокойно. Офицеров, прибывших из Пондишери, к переговорам не допускал. Адмирал продолжал писать генерал-губернатору саркастические письма или послания такого рода: «Пишу Вам два слова, ибо должен вернуться на переговоры с англичанами». Офицерам связи Дюплекса было заявлено, что соглашение подписано и через десять дней эскадра покинет город.

Дюплекс не знал, что предпринять. Мадрас, его многолетняя мечта, так глупо ускользал из рук. Наконец он, вновь забыв тщеславие, написал адмиралу письмо, полное униженных просьб. Он просил не брать у англичан векселя, а требовать полновесной монеты для уплаты контрибуции, изменить свое решение, отказаться от слова: ведь даже короли Франции так поступали, Лабурдонне казался растроганным и составил ответ в таком же тоне… но ничего не изменил.

Между офицерами Дюплекса и морскими офицерами вновь стали возникать драки. В то же время Депремениль, старший по чину офицер губернатора, пригласил капитанов кораблей на пир, где настраивал их против адмирала, назвав последнего предателем интересов короля. Узнав об этом, Лабурдонне пришел в бешенство, пригрозил арестовать всех друзей Дюплекса и стал еще уступчивее к просьбам англичан, которых открыто называл доблестными людьми.

Дюплекс же, правда с опозданием, создал орган управления завоеванным городом — провинциальный совет Мадраса, в который наряду с чиновниками входили такие заслуженные офицеры, как Паради. Но многие комиссары еще находились в Пондишери. А уполномоченные Дюплекса окончательно рассорились с адмиралом и покинули город, укрывшись в Сен-Томе.

Лабурдонне тем временем решил возвратить форт св. Георгия и несколько пушек англичанам за вексель стоимостью 11 миллионов рупий (14 миллионов ливров) со сроком выплаты два года. Слухи об этом вызвали удивление жителей Мадраса. Говорили, что французы боятся англичан и что Лабурдонне подкуплен.

Из Пондишери выехали комиссары во главе с Бури, у них были полномочия взять в свои руки всю гражданскую и военную власть над Мадрасом. 2 октября Бури и его коллеги прибыли в Сен-Томе и в сопровождении отряда солдат направились к городу. Однако чем ближе они подходили к городу, тем менее охотно двигались солдаты. Напрасно Паради, самый авторитетный из офицеров, призывал солдат держаться твердо и все время повторял: «В ваших руках будет огромное имущество Компании, она не забудет ваших услуг!» Эти слова не достигли цели.

В город офицеры пришли одни. Охрана пропустила комиссаров в резиденцию штаба. В главном зале они нашли Лабурдонне, беседовавшего с большой группой морских офицеров. Здесь же находилось несколько англичан. Увидев людей Дюплекса, Лабурдонне пригласил их в кабинет. «Нет, мы хотим прочитать постановление Совета здесь!» — заявил Паради. Этих слов было достаточно, чтобы привести адмирала в бешенство, глаза его налились кровью, еще секунда, и он отдаст приказ арестовать офицеров Компании, но в последний момент Лабурдонне сдержался. Бури зачитал обращение жителей Пондишери ко всем французским солдатам и матросам с просьбой не отдавать Мадрас англичанам, протест Совета Пондишери против договора от 26 сентября и указ о назначении Бури комендантом Мадраса. При чтении последнего документа адмирал воскликнул: «Пока я здесь, командую я!» «Ваш договор с Морсом выгоден только англичанам», парировал в ответ Паради.

«Ко мне, офицеры! — закричал Лабурдонне, окончательно потеряв власть над собой. — Хватайте этих мятежников!» — «Попробуйте», — хладнокровно ответил Паради, вынув шпагу из ножен. В залу набилось много народу, среди них немало англичан. Все ждали драки. Однако схватки не произошло, в последнюю минуту адмирал опомнился, и инцидент закончился скучной перебранкой. Паради, Бури и другие офицеры заметили, что адмирал, несмотря на свой гнев, держался крайне неуверенно. «Пусть, — заявил он, совет моих офицеров решит, могу ли я отказаться от своего слова».

Вечером на флагманском корабле «Ахилл» собрался совет офицеров флота, который должен был решить, может ли дворянин Лабурдонне нарушить слово чести, данное англичанам. Морские офицеры единогласно высказались: «Господин Лабурдонне должен держать данное слово».

Почувствовав поддержку своих людей, адмирал обрел обычную самоуверенность. Он громогласно подтвердил незыблемость своего решения. Но депутаты Дюплекса также не теряли времени даром: солдаты и младшие офицеры войск, расквартированных в Мадрасе, прислушивались к их голосам. Авторитет Лабурдонне начинал падать, в город вошли новые части из Пондишери, преданные Дюплексу. Несколько офицеров Дюплекса предложили похитить командующего флотом а отправить его в Пондишери. Но Паради, не только наиболее храбрый из всех, но и самый дальновидный, предостерег от этого шага, ибо могла возникнуть междоусобная война между сухопутными войсками и флотом.

Необходимо было присутствие Дюплекса в Мадрасе, однако генерал-губернатор не являлся, хотя офицеры неоднократно звали его прибыть в город. Такое поведение Дюплекса непонятно.

Лабурдонне, видя, что отношение прибывших солдат к нему становится все более враждебным, пошел на хитрость. Он приказал распустить слух о приближении английской эскадры. В связи с этим поступило распоряжение погрузить солдат на корабли для абордажного боя. Причем на суда отправлялись наиболее преданные Дюплексу части. Вся операция заняла немного времени и не встретила почти никакого сопротивления. Солдаты Пондишери оказались запертыми на кораблях, Лабурдонне вновь стал полновластным хозяином в Мадрасе. Провинциальный совет оказался бессильным. Старый служака Бури пришел в ярость, с обнаженной шпагой он и несколько его офицеров вбежали в резиденцию Лабурдонне, но были арестованы. Вскоре к ним присоединился и Паради, который зашел несколько позже в кабинет Лабурдонне и спокойно попросил отпустить своих товарищей.

«Вы мятежник, — закричал в ответ Лабурдонне, — если бы я поступал с вами по всей строгости, то пришлось бы зайти слишком далеко», Паради, презрительно улыбаясь, безропотно отдал свою шпагу и отправился к другим арестованным. Его появление сразу всех успокоило. Охрана явно нервничала. Нервничал и сам Лабурдонне. Добившись своего, изолировав солдат, арестовав офицеров, он, по-видимому, ощутил пустоту, которую испытывает человек, совершивший желанные, но бессмысленные поступки. Неприязнь адмирала к Дюплексу стала проходить. Он написал генерал-губернатору жалобу на его офицеров и чиновников, требуя наказать их, особенно Паради. После этого послал своего мичмана в Сен-Томе, где находились оставшиеся члены провинциального совета, прося их прийти на совещание. Но последние отказались, требуя освобождения арестованных, Паради и его друзья фактически находились под домашним арестом, их конвоиры с каждым часом становились предупредительней.

8 октября в Пондишери вошла эскадра адмирала Дордолена. Он привез роковую для Лабурдонне весть: его покровитель — генеральный контролер Орри и его двоюродный брат Фюльви уже год как были не у дел, явившись жертвой неприязни всесильной маркизы Помпадур. Дордолен привез также письменное распоряжение Компании о передаче всей полноты власти в руки генерал-губернатора, Лабурдонне предписывалось быть простым исполнителем воли Дюплекса. Узнав об этом, Дюплекс тут же стал писать новому генеральному контролеру Машо и другим директорам Компании жалобы на предательское поведение адмирала.

Раздраженный и мрачный, ходил адмирал по своей мадрасской резиденции. Он понимал, насколько упали его шансы. Злость сменилась безразличием, и только упрямство заставляло сохранить в силе договор с англичанами. Офицеров выпустили из тюрьмы, солдаты выгрузились на берег, провинциальный совет действовал все активнее. Адмирал рвался покинуть Мадрас и уйти на острова, тем более что приближался сезон дождей. Он стал готовиться к отъезду.

Тем временем Дюплекс совершенно успокоился, получив акт о капитуляции, по которому солдатам Франции предписывалось покинуть Мадрас 15 октября. Губернатор Пондишери сделал вид, что согласен с текстом договора, и лишь потребовал, чтобы солдаты покинули Мадрас не в октябре, а в январе. Расчет был прост — остаться после отплытия эскадры господином положения в оккупированном городе.

Адмирал опять проявил упрямство. Неизвестно, чем бы кончилась эта длительная тяжба, если б 13 октября в окрестностях Мадраса не произошел сильный шторм. Подобные морские бури происходят в этом районе примерно раз в сто лет (они были зафиксированы также в 1842 и в 1916 годах). Утром и даже после полудня стояла великолепная погода. Буря разразилась внезапно. Корабли «Мария-Гертруда» и «Герцог Орлеанский» мгновенно разбились в щепки, весь их экипаж погиб. «Феникс» перевернулся, «Ахилл», «Нептун», «Бурбон» и «Принцесса Мари» были после шторма в самом жалком состоянии, почти все пушки оказались за бортом, мачты сломаны. За несколько часов адмирал лишился флота. Только три корабля можно было восстановить. Лабурдонне на все махнул рукой, единственной его целью стало добраться до островов. Кое-как починив свои корабли, оставив в Мадрасе значительную часть морских пехотинцев под командованием офицеров Дюплекса, адмирал 23 октября 1746 года отплыл на острова. В последнем письме к Дюплексу Лабурдонне писал: «Соглашение с англичанами я нахожу правильным и соответствующим нашему теперешнему положению. Если Вы думаете иначе о судьбе Мадраса, можете без колебаний следовать по Вашему усмотрению. С меня достаточно того, что я там водрузил знамя моего короля».

Радость Дюплекса по поводу отъезда Лабурдонне не могло омрачить отплытие эскадры Дордолена к берегам Суматры. Ананда записал в своем дневнике: «Теперь генерал-губернатор опять единственный хозяин во всей Французский Индии, а Лабурдонне конченый человек. В Пондишери все говорили; что по прибытии во Францию он будет повешен». Недоброжелатели адмирала почти не ошиблись. Неприятности более не оставляли Лабурдонне. На островах он застал уже нового губернатора. Пришось отправляться во Францию. Штормы и бури продолжали его преследовать, корабли гибли. Английский флот шел по пятам, В конце концов Лабурдонне стал пленником англичан. Последние, помня события в Мадрасе, встретили его с почетом. Но в Париже его ждал совсем иной прием. В дирекции Компании лежало подробное донесение Дюплекса о действиях адмирала в Индии. Возникло дело о предательстве, и завоеватель Мадраса оказался в Бастилии.

В 1748 году был заключен мир. Мадрас передали англичанам. Шли годы, а Лабурдонне томился в тюрьме. Лишь к 1751 году друзья адмирала настояли на пересмотре дела. Процесс привлек внимание парижан. Лабурдонна держался стойко, в тюрьме он написал обстоятельные «мемуары» о взятии Мадраса. Общественное мнение выступило в защиту узника. «Все симпатизировали Лабурдонне, называли его мстителем за Францию и жертвой зависти», — писал Вольтер. Адвокат Барбье, герцог Люинь и другие известные мемуаристы того времени единодушно прославляли героя Мадраса.

Лабурдонне оправдали, но три с половиной года Бастилии не прошли даром. Он вышел из тюрьмы неизлечимо больным и через два года умер. Его судьба довольно типична для Франции того времени. Личная храбрость и военный талант редко ценились при дворе Людовика XV.

Между тем Дюплекс и его чиновники искали в договоре с англичанами юридические несообразности. Среди чиновников губернатора оказалось несколько опытных крючкотворов, способных объявить этот документ лишенным правовой силы. Отплытие Лабурдонне означало для англичан отказ от какого-либо компромисса с французами. Теперь у мадрасских купцов и чиновников оставалась одна надежда — аркатский наваб Анвар-уд-дин-хан. Наваб был рассержен самоуправством Дюплекса и Лабурдонне. Нужно было только побудить престарелого князя к активным действиям. В многочисленных письмах англичане просили наваба наказать французов.

25 октября 1746 года председатель провинциального совета Мадраса Депремениль получил грозное письмо от сына Анвар-уд-дина — Махфуз-хана с требованием немедленно покинуть Мадрас. Буквально на следующий день под Мадрасом появился большой отряд воинов наваба- 1500 всадников. Все пути из Мадраса в Пондишери оказались перекрыты. Воины аркатского наваба арестовывали всех французов, которых настигали в пути. Мадрасский совет послал в ставку Махфуз-хана парламентеров. Но сын наваба даже не подумал вступать в переговоры и приказал оставить французских офицеров (среди них племянника Дюплекса Кержена) в качестве заложников у себя в лагере.

Положение Дюплекса стало критическим. Флот отсутствовал, Мадрас фактически был блокирован: кругом поговаривали, что сам хайдарабадский низам идет с огромным войском на Пондишери. Дюплекс не хотел осложнять отношения с Аркатом, его жена написала несколько писем Анвар-уд-дину, в которых умоляла его во имя прошлой дружбы не нападать на французов. Но ответа не последовало.

Махфуз-хан получил подкрепление, теперь он вел три тысячи всадников, не считая пехоты. 1 ноября аркатские воины двинулись на город. Сад Компании оказался в их руках, но далее Махфуз-хан не пошел, решив взять Мадрас измором. Французам пришлось резко сократить рацион для солдат и сипаев. Однако аркатское войско, недисциплинированное, как и все могольские армии, не было способно к длительной осаде. Воины аркатского наваба не уступали в храбрости французским солдатам, но почти не считались с волей своих командиров. Боясь, как бы его всадники не разбежались, Махфуз-хан пошел на приступ. Сражение длилось недолго. Французский офицер Бартельми приказал открыть огонь из всех орудий по коннице. Первый же залп вызвал замешательство могольского войска. Прогремел еще один залп, и конница повернула назад. Пехота и сипаи преследовали отступающих. Французские заложники, пользуясь суматохой в лагере Махфуз-хана, беспрепятственно бежали к своим.

Тем временем небольшой отряд под командованием Паради двигался из Пондишери к Мадрасу. Подкрепление состояло из 200 солдат и 300 сипаев. Неожиданно разведка донесла, что неподалеку находятся многочисленные индийские войска. Это была армия Махфуз-хана, отступавшая от Мадраса. Паради рассчитывал, что Бартельми со своими отрядами подойдет с севера и нападет на индийцев с тыла, но тот не появлялся. Тогда французский офицер решил наступать сам. На рассвете французы двинулись в атаку. Аркатцы, деморализованные недавним поражением, не решились атаковать французов, а открыли беспорядочную стрельбу. Паради продолжал продвигаться вперед. Точно рассчитав дистанцию, он приказал перестроиться в две цепи и начать поочередный огонь. Первый залп французов и сипаев достиг цели — десятки воинов повалились на землю. За ним последовал второй, третий залп. Казалось, вооруженные расстреливают безоружных. Несколько тысяч воинов Махфуз-хана в беспорядке отступили, испугавшись пятисот французов. На поле осталось 120 солдат наваба. Паради потерял лишь трех человек. Французы не преследовали неприятеля, а двинулись к Мадрасу.

Подобной победы над индийцами никто из европейцев еще не одерживал. Если маратхи в 1741 году просто не осмелились напасть на Пондишери, то теперь горсточка французов рассеяла пятитысячную армию. Даже взятие Мадраса не произвело такого впечатления на местных феодалов, как разгром войска Махфуз-хана. Впервые военные достоинства западной цивилизации были так явственно продемонстрированы в Индии. Впервые также проявилась боеспособность сипаев, которые составляли две трети отряда Паради.

По всей Индии шла молва о победе французов. Низам-ул-мулк, хайдарабадский владыка Декана, номинальный повелитель аркатского наваба, поздравил французского губернатора с победой над войсками собственного вассала. Старый субадар хотел использовать поражение Анвар-уд-дина в своих целях — укрепить собственный авторитет в Аркате. Грозный военачальник маратхов Рагходжи Бхонсле, в былое время стоявший с конницей у стен Пондишери, не скрывал своего восхищения: «Гром ваших побед распространился на наших берегах и в других местах настолько, что все наши враги, к какому бы народу они ни принадлежали, поражены ими. Весь Индостан наполнен вашей славой». В Индию доходили путаные слухи об авантюре принца Чарльза Стюарта, который с несколькими тысячами солдат высадился в Шотландии и продвигался к Лондону (в Шотландии он был наголову разбит). Повсюду говорили, что французский король стал хозяином Британии.

В этой обстановке мечты Дюплекса о создании великой французской империи в Индии представлялись весьма реальными. Еще до взятия Мадраса, 17 сентября Дюплекс говорил своему верному Ананде: «Эти мавританские канальи не имеют никакого представления о собственной силе: когда они видят наши отряды, то приходят в ужас. Индия разрезана на много кусков, их легко завоевать». Ананда заметил: «Чтобы завоевать главные индийские крепости, нужно иметь всего тысячу солдат». «Не тысячу, а пятьсот», — возразил Дюплекс. Теперь, казалось, эти слова оправдались. Почувствовав себя непобедимым, Дюплекс решил железной рукой задавить Мадрас. Но генерал-губернатор встретил препятствие, на первый взгляд незначительное. Дюплекс захотел выдвинуть на первый план самого способного из своих офицеров — Паради. Это вызвало единодушное возмущение остальных офицеров, старших по чину: принцип выслуги считался непререкаемым в Компании. Бартельми — честный, смелый и ограниченный служака, оказался предводителем местной фронды, Паради фактически очутился в изоляции, но он не был человеком, которого легко смутить, и решил арестовать на время нескольких офицеров, особенно резко выступавших против его назначения. Бартельми бомбардировал Дюплекса раздраженными письмами, упрекая губернатора в несамостоятельности и в том, что он находился под влиянием жены. Дюплекс в ответном письме заявил, что Бартельми — честный человек, но неспособный.

Теперь уже не Лабурдонне, а недовольные офицеры поддерживали губернатора Морса. Когда Паради начал пересматривать условия капитуляции, все члены провинциального совета вдруг оказались сторонниками договора от 26 сентября. Но Паради со свойственным ему хладнокровием продолжал заниматься делом. Он объявил все имущество английской Ост-Индской компании французской собственностью и изъял ключи от складов, магазинов и всех хозяйственных помещений. При подсчете конфискованных товаров сразу же обнаружилось, что склады и магазины почти пусты. Пока тянулось время, англичане смогли все припрятать.

Паради удалось установить в Мадрасе порядок, по его приказу в городе круглосуточно дежурили патрули, всех заподозренных в грабеже расстреливали. Начались работы по срытию укреплений, но они продвигались крайне медленно. Наконец Паради вызвал к себе Морса, Монсона и других высших чиновников английской Ост-Индской компании и приказал им собираться в дорогу: их отправляли в Пондишери. Английского губернатора сопровождал большой отряд французов. Вместе с этим отрядом в Пондишери ушли некоторые французские офицеры, не желавшие служить «этому выскочке» Паради.

В Пондишери долго готовились к встрече пленного губернатора. Огромная толпа индийцев собралась на площади, шпалерами стояли солдаты и сипаи. На возвышении, окруженный чиновниками Компании, стоял Дюплекс. Наверное, это был лучший день в его жизни, он мог в полной мере насладиться унижением своих исконных врагов — англичан.

Теперь Паради стал полноправным комендантом города, однако его усилия встретили новое препятствие, на этот раз непреодолимое — торговое превосходство английских купцов. Превратить Пондишери в город, подобный Мадрасу, оказалось неосуществимым. Можно временно нарушить торговые связи, существующие десятки лет, но нельзя их навсегда уничтожить силой и в одно мгновение.

Купцы и ремесленники не собирались уезжать из обжитого большого Мадраса в маленький неблагоустроенный Пондишери. В Пондишери лишь дворец генерал-губернатора, особняки нескольких богатых индийских торговцев, католические церкви, индуистские храмы, мечеть, форты и казармы имели пристойный вид, Большинство домов «белого города», принадлежавших чиновникам и купцам Компании, было построено наспех и находилось в плачевном состоянии: служащие Компании не хотели тратить собственные деньги на украшение Пондишери. «Черный город» — хаотические скопления убогих хижин — задыхался в грязи. Мастерские и мануфактуры отсутствовали, мебель и многие необходимые вещи домашнего обихода приходилось покупать в Мадрасе, поскольку их туда более регулярно привозили из Англии.

Паради всячески обхаживал индийских купцов, обещал аннулировать их долги Компании, если они переедут в столицу Французской Индии, но купцы не обращали внимания на его слова. Торговля в Мадрасе замерла, но Пондишери от этого не выиграл. Даже армянские торговцы, которые всегда сочувствовали французам, отказались ехать в Пондишери.

Хотя Дюплекс считался победителем, он фактически проиграл, ибо и после разрушения Мадраса не сумел бы превратить Пондишери в подобный Мадрасу торговый центр. Даже во время самого большого взлета в Индии феодально-абсолютистская Франция была обречена на поражение в силу своей отсталости.

Вскоре генерал-губернатор стал все меньше уделять внимания Мадрасу, у него возникли другие планы. Буквально в нескольких километрах к югу от Пондишери находилась небольшая английская колония Куддалур. Здесь собрались англичане, которые не примирились с поражением и мечтали о реванше. Среди беженцев из Мадраса, тайком пробравшихся в Куддалур, выделялся Роберт Клайв, наиболее отчаянный и упрямый из всех сторонников продолжения войны. Дюплекс решил покончить с вражеским гнездом близ Пондишери, поэтому вызвал Паради из Мадраса.

В Мадрасе остался править полковник Депремениль. Внешне город успокоился, на самом же деле положение оставалось тревожным. Мадрас, лишенный морской охраны, мог в любой момент стать добычей английского флота. Всадники аркатского наваба появлялись вокруг города, нападая на отдельных путников, затрудняя сообщение с Пондишери. Окончательно не удалась попытка переселить мадрасских купцов в Пондишери. Двое армянских купцов перевезли туда свои товары, но разорились полностью, их примеру не хотели следовать другие. Французская администрация Мадраса в декабре 1746 года предписала всем индийским и армянским купцам представить отчет о торговле под угрозой конфискации товаров. Торговые круги бойкотировали это предписание, а французы не осмелились прибегнуть к карательным мерам. Наконец в марте 1747 года Депремениль по приказу Дюплекса сделал последнюю попытку переселить купцов. Он объявил, что, если к указанному сроку торговцы не подадут отчета и не согласятся на переезд, их дома будут разрушены. На этот раз многие купцы принесли списки своих товаров, однако никто не согласился перебираться в Пондишери. «Возьмите, если хотите, товары себе, но мы никуда не поедем», — говорили купцы.

В это время действительно о переезде не могло быть и речи, так как у берегов появилась английская эскадра, а сухопутная дорога стала еще более опасной. Чтобы лишить эскадру какой-либо стоянки на Коромандельском побережье, Дюплекс стремился захватить Куддалур. В городе скопилось до 50 тысяч человек, англичане активно укрепляли эту второстепенную колонию, особенно форт св. Давида неподалеку от Пондишери. В свое время Лабурдонне планировал захват Куддалура, но ссора с Дюплексом опрокинула все планы. Через два месяца после падения Мадраса необходимость захвата для Дюплекса становилась все более и более очевидной. Английские торговые корабли начали останавливаться в Куддалуре, этот город фактически претендовал на роль Мадраса. Французы упустили время.

У них появился новый враг — младший сын аркатского наваба Мухаммад Али, впоследствии вошедший в историю под именем «наваб английской Компании». Этот человек мечтал отомстить за поражение, нанесенное его старшему брату. Он написал Дюплексу резкое письмо, требуя немедленного ухода французов из Мадраса. Генерал-губернатор не обратил внимания на письмо. Он настолько был уверен в победе, что назначил командующим войсками старого и бездарного Бури.

Вскоре начались первые неудачи, хотя и мелкие. Паради двинулся из Мадраса к Пондишери с отрядом в 400 человек. Внезапно ночью на его авангард напал отряд аркатской конницы. 15 человек было зарублено на месте, почти весь багаж захвачен. Паради со своими людьми прибыл слишком поздно. Чтобы привести в порядок войска, французы вынуждены были остановиться на некоторое время в соседней голландской фактории и с большим опозданием прибыли в Пондишери.

Дюплекс отдал приказ наступать на Куддалур. 600 человек гарнизона Пондишери, 900 солдат и матросов Лабурдонне, 1200 сипаев и 300 африканцев (морская пехота адмирала) двинулись на юг. Бури спокойно шел к городу и даже не позаботился о разведке, а в это время его у Куддалура поджидал Мухаммад Али с восемью тысячами всадников. Старый майор подвел войска к реке Поннияр и устроился на ночлег, решив утром начать штурм города. Мухаммад Али переправился через реку и на восходе солнца напал на лагерь. Среди французов и сипаев началась паника. С трудом удалось построить солдат в каре. Почувствовав сопротивление, Мухаммад Али отступил, но его внезапное нападение лишило французские войска боеспособности. Пришлось идти обратно в Пондишери. Дисциплина резко пала, солдаты бросали снаряжение, пушки тоже достались врагу. Если бы англичане поддержали Мухаммада Али, французы, возможно, были бы разбиты наголову, однако английские войска не вступили в битву. Мухаммад Али, видя, что французы уходят, с негодованием заявил англичанам: «Когда мы пришли к вам на помощь и враг нас атаковал… вы сидели в своем форте. Ваши люди трусы, они хороши для торговли, но не для войны».

Дюплекс встретил весть о неудачном походе со смешанным чувством горечи и удовлетворения. С одной стороны, престиж французов упал, победители Мадраса даже не смогли дойти до Куддалура, с другой — все убедились, что Паради незаменим. Дюплекс немедленно отдал приказ начать вторичный штурм. На этот раз главные силы шли по воде. Более тысячи солдат были погружены на катамараны и двинулись к Куддалуру. Но не успела импровизированная флотилия пройти и половину пути, как разразился сильный шторм, катамараны стало заливать водой, порох размок. Пришлось поворачивать назад. Второй штурм также не удался. Неприятности только усиливали упорство Дюплекса. Генерал-губернатор продолжал готовиться к новому нападению на Куддалур. Одновременно Дюплекс попытался поссорить между собой сыновей аркатского наваба. Он искусно разжигал ненависть Махфуз-хана к его младшему, более удачливому брату Мухаммаду Али. Мнительный Махфуз-хан быстро забыл прежнюю неприязнь к французам и превратился в их союзника. Дюплекс не жалел средств на подарки новому союзнику и вскоре сумел добиться формального признания права на Мадрас не только от него, но и от самого наваба.

Однако могольские вельможи постоянны лишь в своих требованиях денег, их политическая ориентация крайне переменчива. Не прошло и месяца, как Махфуз-хан помирился с младшим братом, и, объединив свои силы, они стали угрожать не только Мадрасу, но в Пондишери. Дюплекс вновь применил тактику подкупа, на этот раз не обидели и Мухаммада Али. Махфуз-хан посетил Пондишери, где ему был оказан пышный прием. Добившись временного нейтралитета со стороны Арката, генерал-губернатор решил изгнать англичан из Куддалура. Со всеми остальными крупными феодалами французская Компания сохраняла неплохие отношения. Английский флот еще не подошел. Свыше двух тысяч солдат и сипаев шли во главе с Паради на Куддалур. На этот раз французы форсировали ночью все водные преграды и оказались под стенами форта на рассвете. Но не успела начаться атака, как на горизонте появились английские корабли. Флот из Бенгалии вез подкрепление в Куддалур. Паради приказал трубить отбой.

Прибытие английского флота спутало все карты Дюплекса. Он лихорадочно искал выхода, пытался натравить на англичан самого низама. Низам-ул-мулк и его советники не откликнулись на призыв. Агенты Дюплекса, посланные в Майсур вербовать сипаев, были арестованы. Весь конец 1746 года прошел в мелких неудачах. Наконец, в начале 1747 года английский флот ушел от берегов Индии. Дюплекс тут же приказал войскам выступать. Не успели последние части выйти из городских ворот, как примчался курьер из Карикала с сообщением о том, что английский флот возвращается. Дюплекс приказал прекратить выступление.

Англичане чувствовали себя хозяевами на море. Они подошли к Пондишери и подожгли несколько торговых судов. Дюплекс ничего не мог предпринять. Надо было взять Куддалур, чтобы не дать английскому флоту долго крейсировать у Коромандельского побережья. Вновь генерал-губернатор мечтал захватить этот злополучный город, но небольшие французские эскадры не принимали боя с англичанами, приходилось ждать, пока британские капитаны сами снимутся с якоря и уйдут в открытое море. В июле 1747 года английский флот покинул Куддалур. Можно было вновь приступать к штурму. На этот раз в его подготовке главную роль играла мадам Дюплекс, у которой были свои люди в Куддалуре. Один из них завербовал англичанина, по имени Лоуренс, на службу к французам.

Непонятно, почему Дюплекс поручил командование Монвилю — человеку смелому, но недалекому. Когда Лоуренс сообщил о бреши в западной стене, Монвиль начал готовиться к ночной атаке. Ночью французы и сипаи подошли к городу. Никакого пролома в стене оли не нашли. Возможно, Паради, будучи на месте Монвиля, сообразил бы, что его заманивают в западню. Но упрямый Монвиль потребовал продолжать операцию. Французы придвинули лестницы и залезли на стену… еще секунда, и они ринутся вниз. Но тут раздался ружейный огонь, один залп сменялся другим, англичане хорошо подготовились к встрече… 200 человек было убито на месте, остальные в панике бежали. Такого поражения в Индии французы еще не знали.

Случилось так, что, в Пондишери первые вести о военных событиях оказались ложными. 29 июля утром Дюплекс получил донесение о падении Куддалура. Началось всеобщее ликование. Особенно радовалась мадам. Генерал-губернатор уже считал себя повелителем всего Коромандельского побережья, как вдруг поступили новые сведения, весьма неприятные. Вслед за ними в Пондишери появились озлобленные и растерзанные французские солдаты и сипаи. Дюплекс проклинал Монвиля. Ананда не скупился на слова для того, чтобы унизить жену губернатора, которая бестактно вмешивалась в государственные дела и только наносила непоправимый ущерб французским интересам в Индии. Но главным виновником неудач французов под Куддалуром, конечно, являлся сам Дюплекс, проявивший непоследовательность при проведении операций, выдвигавший на первый план порой неспособных офицеров.

Упрямство генерал-губернатора сломить было нелегко. Он вновь стал готовиться к очередной экспедиции, но тут пришло сообщение о приближении мощного английского флота под командованием адмирала Боскоуена. 17 кораблей с экипажем в 13500 человек (4000 английских солдат, 1500 матросов, 8000 солдат-негров) двигались к восточному побережью Индостана. Английский флот стремился разгромить все опорные пункты Франции в Индийском океане. 3 июля 1748 года восемь кораблей Боскоуена подошли к острову Иль-де-Франс. Захватить остров оказалось делом нелегким: Лабурдонне построил там мощные укрепления, а губернатор Давид проявил достаточную твердость. Английский десант, высаженный в районе столицы Иль-де-Франса Порт-Луи, был быстро разбит, флот подвергся сильному обстрелу с берегов. Боскоуен не стал продолжать военные действия в этом районе, а поплыл к берегам Индии. 4 августа 1748 года он прибыл в Куддалур, где принял командование над всеми войсками англичан. Теперь над Пондишери нависла серьезная угроза.

В Версале и в Париже почти не думали об Индии. Здесь все были заняты напряженной придворной войной между маркизой Помпадур и ее титулованными противниками. Записки известных мемуаристов века — Люиня, д'Аржансона, Барбье и др. — заполнены эпизодами этой борьбы, длившейся несколько лет. Видя, что влияние Помпадур на короля непрерывно возрастает, многие честолюбивые аристократы стали ее сторонниками. Лагерь маркизы постоянно усиливался. Противники уходили с политической сцены. В 1745 году пал государственный контролер Орри, в январе 1747 ушел в отставку министр иностранных дел маркиз д'Аржансон, его сменил маркиз Пусье- узколобый придворный чиновник, неспособный влиять на внешнюю политику Франции. Война за австрийское наследство не дала королевству никаких реальных успехов. Блестящие победы Мориса Саксонского были сведены на нет многими неудачами на суше и особенно на море. Флот терпел поражение за поражением. Акции Компании обеих Индий в июне 1747 года резко упали. Только благодаря усилиям генерального контролера Машо удалось несколько поправить дела. В 1748 году заговорили о мире, и акции медленно поползли вверх.

В то время военная политика Дюплекса не вызывала возражений ни у генерального контролера Машо, ни у королевского комиссара Руйе, ни у других директоров Компании: шла война, администраторы это учитывали. По их мнению, мир, которого ожидали в Европе, автоматически должен привести к восстановлению спокойствия в Индии, благодаря чему военные расходы Компании обеих Индий вскоре резко уменьшатся. Англичане же становились все активнее. В середине 1748 года они решили покончить с Пондишери. Голландцы присоединились к ним, снабжали британские войска боеприпасами и продовольствием.

Дюплекс понимал, что теперь аркатский наваб и его сыновья могут начать военные действия против Мадраса. Поэтому он написал грозное письмо Махфуз-хану и Мухаммаду Али, в котором предупреждал: «Если вы нападете на Мадрас с суши, я сожгу вашу страну». Возможно, что эта угроза несколько устрашила аркатских феодалов.

Губернатор и его приближенные довольно быстро пресекли панику в самом Пондишери. Самыми неспокойными людьми оказались купцы и монахи, но Дюплекс сумел убедить их в невозможности падения города. Еще предшественники генерал-губернатора Ленуар и Дюма заботились об укреплении Пондишери. Дюплекс продолжал фортификационные работы — стена закрывала город и с суши и с моря. Десять бастионов встречали неприятеля на всех направлениях. В центра города возвышался над другими домами звездообразный форт, где хранились самые ценные вещи Компании и запасы продовольствия, а также находились казармы и мастерские. Далеко за городскую черту были выдвинуты пять редутов. При штурме Пондишери нужно было преодолеть пять или шесть препятствий, включая и ров, наполненный водой. К этому следует добавить, что в то время с севера и запада город был окружен непроходимыми болотами, а с юга — рекой.

15 августа 1748 года флот Боскоуена пошел на север. Английский адмирал, казалось, должен был в первую очередь напасть на Мадрас. Но Боскоуен, довольно тщеславный человек, решил одним ударом расправиться с французами, взяв штурмом их резиденцию. Дюплекс и Паради рассчитали правильно, что главный удар англичане нанесут по Пондишери. Когда показались английские корабли, в Пондишери вновь вспыхнула паника, теперь уже в «черном городе». Дюплекс на первых порах разрешил беженцам покинуть город. Одновременно по приказу городских властей безжалостно сносилось все, что могло послужить противнику укрытием: вырубались сады, разбивались здания, ломались ограды. Генерал-губернатор и его правая рука Паради внимательно следили за настроением солдат и сипаев. Израсходовав деньги Компании, Дюплекс платил жалованье сипаям Компании из своих средств, накопленных за годы правления в Шандернагоре и Пондишери.

20 августа англичане высадились у бастиона Арианкапум, на юге Пондишери. Здесь обороной руководил Паради. Центр тяжести наступления пришелся на сипаев, сражавшихся под командованием индийца Ибрагим-хана. Сипаи еще в первых боях при обороне города показали себя удивительно стойкими воинами. Англичане на протяжении двух дней безнадежно атаковали форт. Каждая их атака захлебывалась: сипаи стреляли очень метко. Потеряв 300 человек, адмирал приказал трубить отбой. Первый тур сражения выиграли французы. Но англичане не думали отступать. Боскоуен решил взять форт любой ценой. Он вновь собрал войска, и несколько тысяч человек пошли на приступ. Несмотря на большие потери, солдаты в красных мундирах подошли к стене и приставили лестницы. Вот они показались на вершине стены… но тут опять великолепно показали себя сипаи. Они с удивительным хладнокровием сбрасывали вниз приставленные лестницы с англичанами, точно выбирая нужный для этого момент. Падение лестниц породило панику среди осаждавших; несмотря на призывы офицеров, «красные мундиры» отступили.

Однако выстрелы, шум боя вызвали в Пондишери самые противоречивые слухи. Женщины, дети и старики бросились к городским воротам, неся свой убогий скарб, и умоляли выпустить их из города. Страх грабежа и насилия, неизбежного при штурме, гнал их от своих очагов. Дюплекс выпустил из города лишь неработоспособных людей. Чтобы как-то ослабить панику, он пустил слух о скором приходе союзников-маратхов.

Битва за редут продолжалась. Англичане вновь пытались захватить Арианкапум, но потеряли 300 человек. Французы остались хозяевами крепости. Тогда англичане решили пойти на хитрость: согласившись на временное перемирие, они подтянули пушки к форту и решили ночью засыпать ров песком, подвести артиллерию к самым стенам и разрушить укрепления. Французская разведка разгадала маневр, и Паради задумал вылазку. Ночью группа пехотинцев под командованием офицера Бюсси покинула крепость и ворвалась в английский лагерь. Противник не сопротивлялся. Офицеры были захвачены в плен, пушки выведены из строя.

Теперь французы надеялись продержаться в форту долго, но стали жертвой собственной беспечности. Несколько телег с порохом стояли на открытой местности, французы не позаботились перетащить порох в безопасное место. Англичане утром, обнаружив свои разломанные пушки, в ярости стали стрелять с дальней дистанции. Один из снарядов разорвался прямо в повозке с порохом. Взметнулся огненный столб, раздались взрывы, форт охватило пламенем. 150 человек погибли сразу. Защитники форта, солдаты и сипаи, превратились в беспомощную толпу, неожиданность взрыва и пожар деморализовали их полностью. Паради приказал отступать. С трудом офицеры сумели растолкать сбившихся в кучу людей. Постепенно восстановилось некоторое подобие дисциплины. Отходя, французы взорвали все важные укрепления и утащили пушки. Несмотря на отчаянные меры, принятые Дюплексом, в городе быстро узнали о падении южного форта. Немедленно началось смятение, толпы людей бросились к городским воротам. Они пытались спасти свою жизнь и то, что возможно из имущества, от англичан. Но их подстерегали другие враги. В своем дневнике переводчик Дюплекса Ананда описывал, как вооруженные слуги мадам Дюплекс останавливали беженцев и отнимали у них драгоценности.

Генерал-губернатор отнюдь не считал себя побежденным. А адмирал Боскоуен считал себя уже победителем и не торопился идти на приступ. Прошла еще неделя. Дюплекс вновь укрепил город. Французы предприняли удачные вылазки, причем Бюсси удалось увести несколько английских орудий. По приказу губернатора все крупные здания Пондишери были использованы в интересах обороны — церковь иезуитов, индуистские храмы превратились во временные бастионы. Дюплекс хотел занять и мечеть, но этому воспротивились предводители сипаев — в большинстве своем мусульмане.

В начале сентября Боскоуен пошел на решительный штурм, два дня Пондишери непрерывно обстреливался английскими снарядами. Дюплекс приказал население загнать в казематы. 29 сентября атака продолжалась. Но и французы и сипаи держались уверенно, под стенами бастионов погибло много солдат в красных мундирах. Шпионы мадам Дюплекс доносили губернатору, что в английском лагере возникла эпидемия дезинтерии и многие умирают.

На военном совете был составлен план большой вылазки у северных (Мадрасских) ворот города, где противник казался наиболее уязвимым. Чтобы усыпить бдительность англичан, Бюсси с небольшим отрядом совершил ложный маневр, потревожив вражеские войска с юга. Однако разведка адмирала разгадала план Паради. Англичане произвели перегруппировку и подготовились к встрече, французы попали в засаду. После первого залпа многие офицеры были ранены, причем сам Паради смертельно. Смерть Паради была страшным ударом для Дюплекса, ведь этот образованный, смелый и инициативный военачальник являлся, пожалуй, его единственным преданным другом и советником. Но, как уже часто бывало, неприятности только ожесточали губернатора, его настроение передавалось защитникам города. Сопротивление французов не ослабевало, а англичане все более чувствовали усталость, у них кончались припасы, свирепствовали болезни. К тому же приближался сезон дождей, т. е. то время, когда осаду Пондишери продолжать стало бы невозможно.

Английский адмирал нервничал, его попытки овладеть городом не увенчались успехом. Французские солдаты и сипаи привыкли к бомбардировкам с моря и спокойно отсиживались в убежищах, но в минуты затишья все более смело беспокоили осаждавших мелкими вылазками. Английские наемники — негры и индийцы волновались: шпионы Дюплекса, шнырявшие в лагере, сеяли страшные слухи. В это же время французские сипаи произвели вылазку под командованием Абд-ур-Рахмана. 25 сентября, выйдя из ворот ночью, они незаметно приблизились к английским позициям и спрятались за деревьями. Утром, когда англичане пошли на приступ, их встретил неожиданный огонь сипаев, красные мундиры смешались после первого залпа и, не приняв боя, побежали; на поле битвы осталось 50 убитых и 80 раненых. После этой неудачи многие английские сипаи покинули лагерь осаждавших. Индийцы окончательно убедились в безнадежности осады, да и гороскопы предсказывали поражение британцам.

Люди Дюплекса все более смелели, небольшие отряды французов нападали на провиантские обозы, идущие из Куддалура к Пондишери. Последней надеждой Боскоуена был аркатский наваб, но старый владыка Карнатика колебался, его тысяча всадников, расположившихся неподалеку от французской столицы, безучастно наблюдали длительную осаду.

Адмирал Боскоуен понял, что дальнейшее пребывание под Пондишери грозит английским войскам еще более тяжелыми последствиями. Он попытался испробовать последнее средство — генеральную бомбардировку города. По его приказу английские корабли растянулись цепочкой против города и 300 пушек английского флота начали непрерывный обстрел Пондишери. Одновременно действовала и сухопутная артиллерия. За пять дней на Пондишери упало 20 тысяч снарядов, почти все дома в «черном городе» были разрушены, но казармы пострадали мало.

Штурм города с суши был вялым, англичане отступили сразу же после первого залпа французов. Больше ждать было нельзя, число больных катастрофически росло. 17 октября англичане снялись с лагеря. Осада кончилась.

За 60 дней осады англичане потеряли только убитыми 1300 человек, а всего вышло из строя 2500. Общие потери французов составили 393 человека. В битвах за Пондишери отличились французские сипаи, их смелые и быстрые вылазки наносили чувствительные удары осаждавшим, они принимали на себя основные удары противника. Из всех убитых и раненых среди гарнизона Пондишери насчитывалось 240 сипаев и 153 француза. Английские наемники сражались менее охотно, стараясь по возможности уклоняться от боя. Из 1300 убитых во время осады было 900 англичан и только 400 сипаев. Британские сипаи еще не прошли должной военной подготовки.

Адмирал Боскоуен явно переоценил свои силы, карьера его казалась конченой. Зато Дюплекс ликовал. Дневник Ананды передает разговор генерал-губернатора с командиром сипаев, в котором проявилось все честолюбие Дюплекса: «Тут вошел лейтенант Абд-ур-Рахман, господин пригласил его сесть и, глядя на него, сказал: „Я даю тебе титул аркатского наваба“. Абд-ур-Рахман ответил: „Дайте мне тысячу сипаев, всадников, четыре мортиры и четыре тяжелых орудия, мы пойдем и возьмем Аркат… Вам стоит дать приказание… с таким числом сипаев, пушек и мортир можно овладеть всем Карнатиком“. „Верно“, — сказал мосье».

Действительно, Дюплекс первый всерьез подумал о создании колониальной империи в Индии. Генерал-губернатор чувствовал себя непобедимым. Почти все могольские феодалы и даже сам император поздравляли его с победой. Это был новый триумф Дюплекса. Компания высоко оценила его мужество и упорство. Генеральный контролер Машо выхлопотал у короля для губернатора высокую военную награду — крест Святого Людовика. Но награжден Дюплекс был за то, что сохранил для Компании ее владения, а не за захват новых территорий. Правление Компании не хотело дополнительных расходов.

18 октября в Аахене маркиз Пусье подписал мир, Про этого министра, покорного исполнителя воли маркизы Помпадур, говорили, что он защищает интересы королевства не как француз, а как пруссак (обыгрывалось фонетическое сходство слов «Пусье» и «прусьен»). Никаких политических перспектив для Франции этот договор не содержал. В салонах повторяли остроту: «Глуп как мир». Французская дипломатия при выработке условий почти не интересовалась состоянием своих заморских территорий в Индии, она удовлетворилась формальным признанием довоенных границ. Положения об американских колониях Франции вообще оказались не разработаны для договора.

Английские дипломаты, проявив должную дальновидность, подписали договор, предвидя, что война в колониях будет продолжаться. Английские торгово-промышленные круги оказывали все большее влияние на внешнюю политику. Буржуазия Лондона, Бирмингема, Манчестера, Ливерпуля становилась сильнее, а следовательно, агрессивней с каждым десятилетием. Если в середине XVIII века внешняя политика правительства феодально-абсолютистской Франции отражала традиционные 300-летние споры между французской и австрийской коронами, то главной линией британской политики становились колониальные захваты.

Политическая отсталость французской буржуазии ясно проявилась в ее отношении к заключению мира. Большинство представителей финансового Парижа с радостью восприняли вести о конце войны. В мае 1748 года, почти за полгода до подписания мира, в стране стали активно распространяться акции Компании обеих Индий на сумму 6 миллионов ливров. Воспрянули духом французские работорговцы, продававшие «черное дерево»: их корабли могли свободно плыть в Америку от берегов Африки. Годы военного затишья (1748–1755) баснословно обогатили темных дельцов работорговой компании «Ангола». За один только год одна эта компания продала около пяти тысяч африканцев в Америку.

Был доволен заключением мира и человек, из которого Людовик XV. хотел сделать своего Кольбера, — генеральный контролер Франции Жан-Батист де Машо. Новый генеральный контролер отличался большой работоспособностью, честностью, желанием пополнить королевскую казну. Но он не обладал политическим кругозором не только Кольбера, но и своего предшественника Орри. Изыскивая все новые средства для королевской казны, Машо затронул налоговые привилегии дворянства, духовенства и чиновничества. Между министром финансов и благородными сословиями Франции началась ожесточенная многолетняя борьба. Она поглотила все силы государственного контролера. Он почти не обращал внимания на Компанию обеих Индий. Она лишь должна была давать в срок должную сумму денег в казну. Жестокий деспотизм Машо сказался на всем стиле работы правления Компании. Его отношение к планам генерал-губернатора было скептическим.

В начале 1749 года Дюплекс узнал о мире. Легко представить, как велики были его разочарование и обида. Мадрас, удержанный в последний год войны ценой полного разрушения Пондишери, возвращался англичанам. 1 апреля правитель Пондишери и адмирал Боскоуен подписали соглашение о мире, на следующий день французские войска покинули Мадрас.

В Пондишери царило уныние. Казалось, французы проиграли войну. Дюплекс остерегался выражать свое недовольство королевской политикой, всю свою злость он изливал на англичан. «Это англичане, — говорил губернатор окружающим, — создали закон, они его публикуют и подкрепляют его фактами. Нам говорят, они связаны, как и мы, договорами. Это заблуждение — ничто не связывает англичан, кроме силы, когда дело идет об их выгодах. Для них ничто не является достойным уважения, помимо силы… История Европы с царствования Елизаветы до наших дней учит нас, что большая часть могущества англичан, их торговли, их колоний, их богатств не имеет иного основания, кроме вероломства и многократных нарушений договоров, самых, казалось бы, прочных, и права естественного и международного». Дюплекс завидовал торговой и морской активности англичан и мечтал в недалеком будущем изгнать их если не из пределов Индии, то хотя бы из Карнатика.

Этому густонаселенному району грозила новая война. А ведь только недавно закончившиеся бои заставили население юга Коромандельского побережья переносить большие лишения. Никто не учитывал убитых и раненых мирных индийцев, сожженных деревень, вытоптанных полей. При штурме Мадраса, в сражениях за Куддалур, при осаде Пондишери солдаты обеих армий беззастенчиво грабили население. Замерла торговля, не находили сбыта товары ремесленников, тысячи семей голодали.

Как свидетельствует Ананда, напуганное население «черного города» стремилось покинуть Пондишери и укрыться в различных деревнях и городах, но по приказу Дюплекса никого не выпускали и только брахманы могли свободно уйти из города по своей воле. На самом деле число жителей «черного города» возросло, ибо деревни неподалеку от Пондишери были сожжены французами еще до появления англичан и население этих деревень, оказавшись без крова, искало прибежища в Пондишери.

С населения постоянно взимались контрибуции, причем они сопровождались обысками и грабежами. В период осады произвол возрос. Ананда описывает, как монахи во главе толпы «солдат, негров и неприкасаемых» ворвались в индуистский храм и начали ломать статуи богов и украшения. «Отец из Карикала, по имени Кардо, разбивал статуи огромным молотком и топтал их ногами… Особенно свирепствовал некий монах Варлаам, который в неистовстве уничтожал все, что ему попадалось на пути».

Унизительные клички редко встречаются в дневнике Ананды, но, упоминая Саверимуту и лазутчиков из касты палли, переводчик Дюплекса теряет обычную сдержанность. Ананда называет Саверимуту хромым негодяем, а лазутчиков — ворами и грабителями.

И все же из дневника можно узнать, что эти люди, проникая в черри деревень, занятых англичанами, где жили неприкасаемые касты, собирали сведения о неприятеле и, постоянно рискуя жизнью, возвращались в осажденный Пондишери. Кроме того, палли выносили раненых с поля боя, караулили лошадей. За услуги, оказанные Компании обеих Индий, лазутчики мадам Дюплекс получали несколько пригоршней рису, а иногда мелкую монету, О их жизни известно мало. Официальные сводки молчат, а Ананда при описании деятельности лазутчиков не жалеет черных красок.

Для Ананды особенно страшным было нарушение вековых устоев. Палли врывались в дома четти (каста купцов), и, когда последние им говорили: «Как вы, неприкасаемые, осмеливается заходить к нам», их били и угрожали им расправой. «Я не знаю, как описать беспорядок, который творился в городе», — замечает Ананда. В хаосе осажденного города проявилась затаенная ненависть неприкасаемых к привилегированным кастам.

Положение мирных жителей во время войны было очень тяжелым; прекратилась работа, наступил голод, только ростовщики и спекулянты оказались в выигрыше. Единственной возможностью прокормиться стала продажа за гроши английских ядер. Ананда сообщает, что, когда голодные люди пытались срывать фрукты в саду, принадлежавшем мадам Дюплекс, их заковывали в кандалы и бросали в тюрьму.

На территории, занятой англичанами, беженцам было еще хуже. Здесь их притесняли английские сипаи, частью мусульмане, частью телугу из касты редди, но жестокостью всех превосходили англичане: они так зверски избивали индийских кули, что последние покидали английский лагерь.

Казалось, мир подписанный в Европе, должен был возродить прежний уклад жизни, но ни одна из компаний не верила, что в Индии может наступить длительный покой, да и не желала его.