"Джим Гаррисон. Человек, который отказался от имени" - читать интересную книгу автора

сказано, что он эгоист, холодный, расчетливый, опьяненный успехами в
бизнесе, игрушками, которыми с недавних пор стал украшать свою жизнь.
Многими летними вечерами, в винных парах, он выслушивал рассуждения о
его провинциальном инфантилизме, о его самодовольном невежестве во всем, что
касается реального мира, о его невосприимчивости к искусству. Иногда жар
злобы умерялся смехом или ее готовностью признать, что по сравнению с
другими их брак был не так уж совсем плох. Когда она отдалилась от него,
потенция его, к сожалению, угасла. Он искал обиды, даже воображаемые, чтобы
предъявить ей, но ничего существенного не нашел. Он любил ее и относился
совершенно не критически к ее во многом неряшливой натуре. Гнев
почувствовал, только когда она рассказала ему о своих любовниках: не потому,
что он плохой мужчина, а потому, что жизнь в ее представлении до обидности
коротка, чтобы знать только одного мужчину. Гнев рогоносца вспыхивал в нем,
но дух его был слишком утомлен печалью и не мог себя выразить. Он выдумал
несколько измен, но чувствовал, что она ему не поверила и просто снисходила
к его выдумкам. Цивилизованные отношения между ними сохранились благодаря
дочери: она любила их обоих, как всякий ребенок, но засомневалась в их
психическом здоровье, когда они объявили, что намерены - пока только для
пробы - пожить отдельно. Она понимала отца - он мог быть очень милым, но при
этом был невежественным интровертом, напрочь лишенным непосредственности и
легкости. О любовниках матери она знала с четырнадцати лет и, будучи
женщиной, то есть реалистом в вопросах пола, большого смущения от этого не
испытывала.
Итак, почти двадцатилетний период жизни Нордстрома закончился. После
Рождества, разобравшись с делами, которые считал недоделанными, он переехал
в Бостон, где заранее организовал себе вице-президентство в другой
книготорговой компании. Он смертельно устал от себя и переехал на самом деле
только для того, чтобы находиться в осторожной близости к дочери, учившейся
в трехстах километрах южнее. Один раз она даже прожила у него два месяца -
когда приехала на летнюю школу в Гарварде, После этого долгого визита
Нордстром и начал танцевать в одиночку. Предыдущие два лета Соня провела в
Европе, а теперь у нее в Гарварде был молодой человек. Оба увлекались
историей искусств и современной музыкой - предметами, на взгляд Нордстрома,
приятно бесполезными. Молодой человек был еврей, и это его тоже слегка
огорчало, покуда он не провел в размышлениях об этом унылый вечер, так и не
придя ни к какому выводу. Лора вышла замуж за еврея; кажется, была вполне
счастлива, и, наверное, не стоило удивляться, что ее дочь тоже подобрала
себе еврея. В Бруклайне было полно евреев, и, хотя Нордстром близко ни
одного не знал, в целом, на расстоянии, они ему скорее нравились. Он не
знал, что в кулинарии, где он завтракал, его воспринимают как несколько
комичную фигуру. Однажды утром он заметил хозяину, что на упаковке его
тайваньского чая "улонг" написано: "Этот редкий черный листовой чай с
острова Формоза обладает изысканным ароматом зрелых персиков", а он никаких
персиков в нем не чует. До хозяина этот лаконичный юмор в духе Среднего
Запада не дошел: он понюхал чай и сказал: "Так что теперь прикажете делать?"
А через несколько недель, когда повар в буфете кулинарии не вышел на работу,
Нордстром позвонил к себе и сказал секретарше, что задержится. В белом
фартуке, из-под которого выглядывала дорогая рубашка и черный узел
виндзорского галстука, вид он имел слегка нелепый. Все два часа утреннего
наплыва он стряпал простые завтраки: яичницу с луком и лососиной,