"Кэтрин Гаскин. Зеленоглазка " - читать интересную книгу автора

удовольствия.
- Ты что, язык проглотила? - заорал он. Резко перегнувшись через спинку
кровати, он вдруг увидел, что на крышке сундука ничего нет. На мгновение он
оторопел. - Мои деньги... - пробормотал он, - пистолет... что ты с ними
сделала?
Я посмотрела на пол, где лежали его вещи, и тут вдруг впервые подумала
об истинном предназначении револьвера. Я всегда боялась огнестрельного
оружия, и этого в том числе: Гриббон носил его с собой куда бы ни пошел. Но
сейчас до меня дошло, что если он использовал оружие, чтобы держать в страхе
других, то наверняка и сам был подвластен этому страху.
Я нагнулась и подняла револьвер.
Я ничего не понимаю в револьверах - по крайней мере, ничего не понимала
тогда. Я не знала, заряжен ли он, не знала, как из него стрелять. Я только
инстинктивно держала его так же, как обычно держал Гриббон. когда хотел
покрасоваться перед старателями в таверне. Палец лежал на спусковом крючке,
а сам револьвер находился прямо передо мной. До сих пор не понимаю, зачем я
это сделала; наверное, потому что считала, что для Гриббона это символ
власти. Но он почему-то совсем не испугался. Кинув на меня злобный взгляд, в
котором не было и тени страха, он бросился ко мне, замахнувшись для удара.
Тыльной стороной ладони он с такой силой хватил меня по лицу, что голова моя
резко откинулась назад. Он был совсем рядом, когда я нажала на спусковой
крючок.
Из-за шума выстрела я не услышала, как он вскрикнул от боли. Несколько
секунд он, пошатываясь, стоял у спинки кровати. Одну руку он прижал к груди,
и сквозь растопыренные пальцы я увидела неровный обугленный край дыры,
прожженной в его нижней рубахе, и маленькую струйку крови. Он сполз на пол,
и, как мне показалось, сразу же умер. Я убедилась в этом, только когда
тронула его тело рукой, но одному Богу известно, сколько времени провела я,
стоя над ним в немом оцепенении, с, револьвером в руке, охваченная ужасом от
того, что сделала, прежде чем решилась к нему приблизиться.

Я еще долго сидела рядом со своими ботинками на площадке второго этажа,
как умалишенная вцепившись в платье из шотландки, и пыталась сообразить, что
же мне теперь делать. Впрочем, особого выбора у меня не было. Можно было
остаться ждать последствий либо же исчезнуть и попытаться избежать их. Я
очень быстро склонилась к последнему. Ведь я не хотела убивать Гриббона. Я
уговаривала себя, что это так, но где-то в глубине тлела мысль, что на самом
деле у меня было достаточно ненависти, чтобы хотеть убить его. И все же одно
дело - подумать, а другое - сделать. А я не хотела этого делать. Моя
ненависть к нему была столь сильной, что я не могла бы сидеть и безропотно
ждать, пока за мной придут, чтобы назначить мне наказание за его смерть. Он
был недостоин этого. И все-таки я сидела, как будто меня разбил паралич. Вам
не приходилось убивать человека, даже такого, как Гриббон, и вы не знаете,
какая это мука.
Мы вышли на эту дорогу более месяца назад - мой отец, мой брат Джордж и
я. А теперь отец лежал в могиле неподалеку от таверны, в той самой дубовой
роще у реки. Корда мы пришли сюда, он уже умирал, да что говорить, он
умирал, еще когда мы прибыли в Мельбурн; я не забуду его нескончаемый бьющий
кашель, который он надеялся вылечить морским воздухом; однако и это не
помогло. Как и все другие, мы покинули Англию в погоне за золотом, и денег у