"Дмитрий Гаврилов. Последний выстрел" - читать интересную книгу автора

Публика заорала, подбрасывая шапки.
- Так их, так!
Зеваки жрали пряную пицу и пили маисовую.
Пленка шипела, ролики скребли, механика трещала.
Вторая камера, наведенная на здание, бесстрастно фиксировала расстрел...
Макарио замедлил скорость до предельной. Ста двадцати пяти миллиметровый
снаряд устремился к дымящимся черным пролетам окон, проник в одну из этих
уже пустых глазниц, рванул изнутри. Этаж ощетинился языками пламени.
Затем снова работал первый оператор:
- Чтоб они там сгорели, сволочи! - вопила толпа.
- Да здравствует Сенатор!
Камера скользнула вдоль моста - четыре танка вели прицельный огонь,
методично расправляясь с боекомплектом. На том берегу виднелись еще четыре
машины.
- Ну, что, Мак! Обгадились твои? - директор по-отчески положил ему руку на
плечо.
Макарио резко обернулся, стряхивая ладонь, исподлобья глянул на директора.
- Шучу, шучу! - успокоил тот.
Он снова развернулся к пульту.
Камера дала наезд на первый этаж. Сперва он, Макарио, не понял, что это.
Резкости не хватало: колючий кустарник с редкими листья - это сейчас,
десять лет спустя, камеры сами меняют межфокусное расстояние, выдержку и
прочее.
Подходы к Парламенту были блокированы по всему периметру мотками спирали
Бруно. Клочья одежды и мяса висели повсюду.
Раскуроченный дверной проем на метр от верха был забрызган мозгами справа
и слева.
Сотни трупов не успевших вбежать внутрь бедалаг громоздились тут же.
- Ты снимал? - деловито осведомился директор студии, попыхивая сигарой -
он так и стоял за спиной.
- Нет! - отрезал Макарио, - я был там, я успел.
За окном часы городской колокольни пробили двенадцать. Жители
Сиудад-де-примера-корона, или просто Сиудада, готовились отобедать.

* * *

Он был там, он запомнил все, до единой детали этого кошмара наяву.
На верхних этажах люди сгорали, как свечки, лишь понаслышке зная, что
такое Освенцим. Оказалось, журналисты врали, хорошо горят не только евреи.
Хорошо горит любая плоть.
Да, в двенадцать орудия умолкли. Зрители на мосту жевали пирожки и жрали
маисовых соленые хлопья. Час передышки. Целый час тишины.
По внутреннему радио к укрывшимся в здании обратился Председатель -
станция работала едва-едва, что называется на ручном приводе. Четвертые
сутки без света, тепла и воды. Четыре дня и три долгих ночи, как дикие
звери в клетке. Говорил он недолго, хотя знал что сказать и умел находить
даже в самые страшные мгновения самые нужные слова.
Потом послышалась мелодия, едва различимая прерывающаяся скрипом и
скрежетом помех: