"Дмитрий Гаврилов. Дар Седовласа" - читать интересную книгу автора

Сквозь нескончаемый вой Стрибожьих внуков, что так и ярились по земле,
словен услыхал стон. Сперва он никак не мог понять, откуда:
- Воды! Пить мне! Пить подай!
- Да, тише, вы! Неугомонные! - взмолился молодой волхв ветрам.
Но альвы* не поняли его.
(* Альвы, эльфы - духи стихий в германской мифологии, в то же время
древняя раса существ, внешне похожих на людей. Альвы не любят прикосновения
холодного железа, хотя сами искусные мастера. Их можно увидеть, обладая
особым колдовским зрением. В русской мифологии нет слова "альв" или "эльф",
но герой наш прибыл из тех мест, где именно так называют духов. Да, и кто же
ветра-стрибы и веи, как не духи воздуха? Вспомните о Хозяйке Медной Горы,
что вполне соответствует эльфийской княгине из Горы. Огневушка-Поскакушка -
одна из Народа Огня. Наконец, водяные - духи колодцев, рек, озер - разве это
не Народ Вод? Русалки, мавки, лесунки, вилы, полевицы... - словом,
славянское язычество знает немало подобных примеров. )
Ругивлад ведал, есть разные духи. Светлые альвы дружественны богам и
людям. Темные - не то что враждуют с кем-то, а просто свыклись с
первозданным сумеречным жилищем. На белый свет их калачом не заманишь.
Фредлав сказывал, что небесные альвы обликом прекраснее солнца, а темные -
чернее смолы, хотя ни тех, ни других с роду не видывал. Стрибы - так и вовсе
невидимки, поди - угляди!
- Пить подай!
Стон доносился из глубины леса. Вот, опять!
- Воды! Пить мне!
"Зашиб-таки кого-то, громила!" - выругался про себя герой и,
перебравшись через стволы поваленных зеленых гигантов, углубился в чащу.
Ветра предпочли резвиться на просторе и не преследовали смелого
человека.
- Пить подай! Воды! - снова услышал Ругивлад.
На пригорке, раскинув руки, лежал мощный старец. Не старик - великан!
Одна ладонь его, судорожно сжимая и разжимая пальцы, рвала мох, густо
покрывавший пригорок. Во второй - был крепко зажат длинный и, наверное,
тяжелый посох с яхонтом на конце. Сей камень никак не вязался с грязными,
прожженными до дыр серыми одеждами пилигрима. Голая грудь старца тяжело
вздымалась. На ней во всю ширь багровел овальный след, какой случается
только после хорошего удара булавой или боевым молотом о доспех.
Ругивлад приблизил флягу к губам раненого, туда влезло бы полведра, но
старик живо опростал ее. У него было смертельно усталое, но все-таки
довольное лицо победителя. Копна седых нечесаных волос и лопата бороды
внушали почтение к годам.
Он медленно открыл очи, и словен, едва заглянув в них, отшатнулся и
выронил флягу.
Дед приподнялся, что-то глухо проворчал и запахнул одежды, так, чтобы
никто не увидел следы от удара. Затем оперся на посох, показавшийся теперь
словену настоящим копьем, и выпрямился, восстал, точно от сырой земли да
воды колодезной прибыло невероятной силищи. А росту он оказался великого.
Макушкой Ругивлад едва доставал старцу до подбородка.
Неожиданно земля разверзлась под ними, и началось стремительное падение
вниз, вниз... В самую бездну, в самую тьму! Следом поползли и ухнули в
пропасть опавшие листья, сучья, ветки, хвоя... Мелькнули змеями корни.