"Гайто Газданов. Товарищ Брак" - читать интересную книгу автора

этого не подозревала. Любовь генерала не была похожа на обычные романы
развязных молодых людей: мысль о возможности обладания Татьяной, наверное,
привела бы его в ужас. Генерал любил Татьяну потому, что его бескорыстная
натура, наталкивавшаяся в жизни только на обижавшую его грубость и давку,
обрела в Татьяне Брак какой-то сентиментальный оазис. Генерал был всю жизнь
влюблен в музыку, пел романсы и играл на мандолине. И он понимал, что и его
застенчивая детская скромность, и романсы, и дешевая мандолина - не нужны,
может быть, никому; но когда Татьяна, у которой мы часто бывали в гостях,
просила его спеть еще что-нибудь, ему вдруг начинало казаться, что и он,
генерал, он тоже недаром существует на свете. И за непомерную радость,
которую он испытывал в такие минуты, он отдал бы все, что имел.
Вила был человеком совершенно неопределенного типа. Он был довольно
образован, но у него никогда не было ни своих убеждений, несмотря на любовь
к философствованию, ни даже привычек, - ничего решительно из того, чем один
человек отличается от другого. Единственным его качеством было органическое
отсутствие страха, да еще, пожалуй, необыкновенная, инстинктивная
способность ориентации: я не представляю себе, чтобы Вила мог где-нибудь
заблудиться или чего-нибудь не найти. С генералом Сойкиным его связывала
пятилетняя дружба и какая-то давняя история, о которой ни генерал, ни он не
любили распространяться. Во всяком случае, он следовал за генералом повсюду:
и в визитах к Татьяне Брак он тоже был нашим неизменным спутником.
И наконец: не была ли Татьяна Брак самой блистательной героиней нашей
фантазии? Мы были заворожены зимой и необычностью нашей жизни; мы были
готовы к каким угодно испытаниям, мы нс ценили ни нашей безопасности, ни
нашего спокойствия; и за каменной фигурой генерала мы пошли бы защищать
Татьяну Брак так же, как поехали бы завоевывать Австралию или поджигать
Москву.
И с другой стороны: что же было оберегать генералу? У него не было ни
домов, ни земель, ни денег, была только мандолина, купленная по случаю, и
печаль, освещенная керосиновой лампой.
Но только потом мы попытались объяснить нашу любовь к Татьяне Брак: в
прежние, лучшие времена мы не могли думать об этом. И в тот момент, о
котором я пишу, нас занимала одна мысль - как избавить Татьяну от
коммерсанта Сергеева.
Никто не знал, почему он коммерсант и что он продает: большую часть
времени он проводил с женщинами, в театре, в оперетке, в загородных
шантанах; на него указывали, как на участника нескольких очень неблаговидных
дел, но он был чрезвычайно скользким человеком, и прямо обвинить его было
невозможно. Женщинам он очень нравился, я думаю, потому, что говорил
приторно-сладким тенором, имел длинные ресницы и питал непреодолимую любовь
к цитатам из Игоря Северянина. При ближайшем знакомстве оказывалось, что он
глуповат, но какой-то особенной, претенциозной и кокетливой, какой-то, я бы
сказал, не русской глупостью. В делах же и в трудных обстоятельствах он был
неумолимо, по-зверски жесток: рассказывали, что одной из своих любовниц он
сжег волосы на теле - ив течение двух недель она не могла передвигаться.
Хотя мы хорошо знали, что Татьяна Брак очень не любит советов, мы все
же послали к ней Виду с поручением предупредить ее об опасности встреч с
Сергеевым. Татьяна не дослушала его доказательств - и почти выгнала Вилу из
дому.
- Нет, - сказал он, вздыхая. - Это исключительно храбрая девушка. Она