"Гайто Газданов. Письма Иванова" - читать интересную книгу автора

телефону и должен был быть дома. Одно время распространился слух о том, что
Николай Францевич не такой, каким он кажется, кто-то даже говорил, что он
имеет отношение к "интелидженс сервис". Но это было настолько
неправдоподобно, что даже те, кто это повторял, в это сами не верили. К тому
же были люди, которые знали Николая Францевича еще по России, хотя все они
были значительно старше его и приближались к тому возрасту, когда
недостоверность их воспоминаний была столь же понятна, сколь простительна.
Один из таких людей, бывший сенатор Трифонов, благообразнейший седобородый
старик, с лицом, перерезанным глубокими морщинами самых разных линий -
вертикальными, горизонтальными, полукруглыми, - рассказывал о том, что у
Николая Францевича был в молодости роман с какой-то знаменитой артисткой,
которая бросила из-за него сцену и покончила жизнь самоубийством. Но бывший
сенатор Трифонов рассказал эту историю только один раз, и когда его однажды
попросили повторить ее, он уже не мог сделать того усилия памяти, которое
было для этого необходимо. Вскоре после этого он умер, заснув и не
проснувшись, в зимнюю ночь, в Париже, в тридцатых годах этого столетия,
лишив нас всех возможности когда-либо узнать, существовала ли где-нибудь,
кроме его слабеющей памяти или слабеющего воображения, эта неизвестная и
знаменитая артистка, покончившая жизнь самоубийством из-за Николая
Францевича.
А Николай Францевич продолжал жить все в той же квартире, на тихой
улице, где было так мало движения, что сквозь мостовую в некоторых местах
прорастала зеленая трава. Под карнизы домов этой улицы постоянно садились и
оттуда постоянно вылетали голуби, всегда стояла тишина, и только иногда из
какой-нибудь квартиры вдруг раздавался звук рояля. Но в девять часов вечера
все замирал о, и шаги редких прохожих были слышны с необыкновенной
отчетливостью. Именно эта улица, казалось, особенно подходила для Николая
Францевича: там можно было прожить много лет, не зная ни о Елисейских Полях,
ни о Больших Бульварах, ни о Монмартре, - так, как люди живут в Тамбове,
Вологде или Авиньоне, читая на ночь Плутарха или Боссюэ, думая о тщете всего
существующего, в состоянии неподвижной созерцательности, удела немногих,
счастливых по-своему людей.
Казалось несомненным, что Николай Францевич принадлежал к их числу и
что все его предрасполагало именно к этому. Но то, чего никогда никто не
знал, это был вопрос о том, на какие доходы существовал Николай Францевич.
Он нигде не служил и нигде не работал. У него не было никакого состояния, и
когда он появился в Париже, много лет тому назад, то, по свидетельству тех,
кто его хорошо знал тогда, у него не было денег и он первое время жестоко
нуждался, перенося лишения с тем достоинством, которое его никогда не
покидало. Он не мог, с другой стороны, составить себе состояние в Париже,
так как не занимался никакими делами. Никакого наследства он тоже не
получал, - впрочем, у него как будто не было даже родственников за границей.
В том, что он не занимался нелегальной деятельностью, и в том, что ему
никогда не угрожало судебное преследование, сомнений быть не могло.
Я встретил его как-то, однажды, поздним вечером, на ужине, который
устраивал союз иностранных журналистов в Париже, куда я попал случайно,
соблазнившись уговорами одного из моих знакомых, сотрудника австрийских и
швейцарских газет, который проводил большую часть своего времени в
многочисленных барах и ресторанах, так что было непонятно, когда он мог
заниматься своей работой. Ужин был очень неплохой, но, к сожалению, с