"Гайто Газданов. Полет" - читать интересную книгу автора

человек и что, наверное, он очень любит детей, - и все это было в той
удивительной улыбке.
- Ах, какая прелесть! - сказала Ольга Александровна по-русски.
И тогда человек, сидевший с ней рядом, повернул к ней желтоватобледное
лицо с блеклыми смеющимися глазами и сказал:
- Действительно.
Во время перерыва этот человек обратился к Ольге Александровне с
извинениями по поводу реплики, которую позволил себе сделать, и назвал себя;
Ольга Александровна никогда не слышала его имени, но Лиза читала его книга,
и разговор перешел на литературу. Потом он пригласил их в кафе, был очень
мил, любезен и скромен, и на следующий литературный вечер Ольга
Александровна пошла уже с твердым намерением его встретить. Такое же
намерение руководило и Аркадием Александровичем; и еще через некоторое время
знакомство стало принимать угрожающие и привычные формы, вне которых жизнь
Ольги Александровны каким-то роковым образом не могла протекать. Когда Лиза
спросила Сергея Сергеевича, знает ли он фамилию Кузнецов, Сергей Сергеевич
сказал, что знает, и на вопрос о том, что он, по его мнению, из себя
представляет, сказал с обычной своей улыбкой:
- Графоман.
И потом он со всегдашним своим благодушием заговорил о литературе и
писателях, которых - всех без исключения - считал очаровательными людьми,
но, конечно, ненормальными и ошибающимися. Ошибались же они чаще всего в
своем призвании; по мнению Сергея Сергеевича, большинству из них совершенно
не следовало писать.
- Что ты называешь большинством?
- Термин, конечно, уклончивый, Лизочка. На этот раз я могу уточнить:
девяносто процентов.
- Строг ты, Сергей Сергеевич.
- Почему же строг? Я им деньги даю.
- Ну, деньги ты всем даешь.
- Не всем, к счастью. Но многим, это верно.
- Нет, а уважение к писателю?
- Ну, Лиза, не капризничай, - тебе уже и уважение нужно. Ты, может
быть, дневник пишешь? Тогда я тебе изложу другую точку зрения на литературу,
совершенно восторженную, чтобы тебе доставить удовольствие. А так - ну за
что я их буду уважать? Вот этот твой Кузнецов, он, знаешь, такие печальные
книги пишет, и все есть тлен, дескать, и суета, а сам он такой интересный и
умный и все это прекрасно понимает. А герои у него все говорят одним и тем
же интеллигентски-адвокатским языком, которым живые люди вообще не говорят,
Лизочка, а только присяжные поверенные и фармацевты. И все эти герои - от
конюха до генерала - говорят одно и то же.
- Что же, ты отрицаешь законность пессимизма?
- Нет, не отрицаю, но важны причины, которые... У человека, скажем,
хронический ревматизм, или почки, или печень, - вот тебе и пессимизм.
- Меня удивляет, Сережа, такое грубое физиологическое объяснение.
- Да ведь это же не так просто, это проходит через множество градаций
только я их пропускаю. Или вот, скажем, он импотент.
- Ну, этого я не думаю.
- Нет, ведь это только предположение. А вообще, он милейший человек, я
его знаю, видел несколько раз, немножко меланхолический, немножко мягкий, а