"Николай Эдуардович Гейнце. Скудные дни Великого Новгорода (Повесть) " - читать интересную книгу автора

галопирующее чувство, охватившее сердца влюбленных. Клены и вязы сада при
доме Горбачевых одни были свидетелями и первого признания, и последующих
любовных сцен между Семеном Ивановым и Еленой Афанасьевной.
В девушке, - Настасья Федосеевна была права - в самом деле,
заговорила цыганская кровь ее матери: после второй встречи Семен Иванов не
даром стал бродить у изгороди сада Горбачева, на третий или четвертый день
он увидал свою зазнобушку около этой изгороди и отвесил почтительный
поклон; ему ответили ласковой улыбкой; на следующий день он завязал
разговор, ему отвечали. Аленушку не смутило и то, что ее двоюродная
сестра, испугавшись этой дерзости "шальной цыганки", как мысленно называла
ее Настя, убежала без оглядки из сада; она спокойно говорила с
Карасевым...
Так и началось...
- Отец любит меня, я у него одна... приезжай туда сватать меня, а
теперь и навсегда знай, я твоя невеста или ничья... За тебя или в гроб,
так и отцу скажу... Не бойся, благословит... увидит, что без тебя мне не
жисть... Любит он меня, говорю тебе... Знаю, что любит... И я его люблю,
но для тебя, ясный сокол мой, и с ним малость повздорить решуся... -
говорила Елена Афанасьевна за день до отъезда своего обратно в Новгород.
- А не поклониться ли наперед дяде Федосею Афанасьевичу... чтобы
замолвил он словечко в грамотке брату своему, твоему батюшке, а то мне все
боязно, как не будешь ты моей, моя касаточка, кралечка моя ясная... -
говорил Карасев, нежно обнимая Аленушку.
- Поклонись, пожалуй, - не сопротивлялась та, - не мешает и его
помощь, но только, хоть я и тятенькина, но и своя, и, как сказала тебе,
так и будет, или твоей буду, или ничьей...
Тяжело было для них это последнее свиданье - свиданье разлуки.
Грустный, с поникшею головою, хотя и с радужными надеждами в сердце,
ушел от сада Горбачевых в этот вечер Семен Иванов.
Печальнее его, впрочем, был в последние дни его друг, Максим
Григорьев Скуратов.
Его последние надежды на обладание Настасьей Федосеевной были
разрушены окончательно и безвозвратно.
К чести Семена Иванова, надо заметить, что он среди более чем
пятинедельного упоения разделяемой любовью не забыл о своем друге, и через
Аленушку выспросил Настю, может ли Максим питать какие-либо надежды на
удачу своего сватовства. Ответ, полученный им для друга, был роковой:
- И люб он ей, да пусть лучше и не сватает... он сын Малюты, -
сказала ему Елена Афанасьевна.
Конечно, не в этой форме передал этот ответ своему другу Карасев, но
первый понял то, что не договорил его товарищ.
- Мне не видать счастия в этом мире, - грустно заметил Скуратов, - я
сын Малюты.
На его лицо набежала мрачная тень, да так и не сходила с него.
Прошла неделя. Однажды вечером Максим Григорьев пришел к Карасеву...
- Побратаемся, - сказал он ему, - снимая с шеи золотой тельник, ты
мой единственный задушевный друг, тебя одного жаль мне оставлять в этом
мире...
- С охотой побратаемся, - снял в свою очередь деревянный тельник
Семен Иванов... - Но как это оставлять, ты это куда же собрался? - добавил