"Николай Эдуардович Гейнце. Мелкие рассказы " - читать интересную книгу автора

Понятно, что, как все выдающиеся художники, он не был понят толпой,
смешивавшей его с обыкновенными фокусниками. Его маска в глазах толпы
служила только доказательством несомненного плутовства.
- Он нас считает за круглых дураков, - думали зрители. Точно на самом
деле можно целиться, не глядя.
Напрасно старый жонглер каждый раз перед представлением давал
осматривать свою маску публике. Последняя не могла заметить обмана, но тем
не менее продолжала считать себя обманываемой.
Только я один угадал в старом жонглере выдающегося артиста и был
глубоко убежден, что он был чужд всякого обмана. Я высказал это ему вместе
с удивлением к его искусству Он был тронут отданной ему справедливостью.
Таким образом, мы сделались друзьями и он мне скромно объяснил истинный
секрет этого фокуса, непонятый толпой.
Секрет этот весь заключался в следующих простых словах:
- Быть немного способным и работать в течение многих лет каждый день.
На мою уверенность в отсутствии тени плутовства в его искусстве
старый жонглер сказал мне:
- О! да, да, вы правы, вы совершенно правы. Мне даже невозможно
плутовать. Невозможно настолько, что вы не можете даже себе представить.
Если бы я вам только рассказал? Но к чему?..
На его лицо набежала тень. Мне показалось, что крупные слезы блеснули
в глазах жонглера. Я не смел настаивать на откровенности, но, вероятно,
мой взгляд был не настолько скромен, как мой язык. Его-то молчаливой
просьбе и уступил старый жонглер.
- Впрочем, почему бы мне и не рассказать вам? Вы, вы поймете меня...
Она, она хорошо поняла... - прибавил он почти свирепо.
- Кто она? - спросил я.
- Моя жена, будь она проклята! - отвечал он. - О, какое это
отвратительное создание, если бы знали! Она поняла, даже слишком хорошо
поняла! Этого-то я ей простить не могу! Она меня обманывала, но это так
естественно со стороны женщины - это еще можно простить. Но что касается
до остального - это уже преступление, ужасное преступление.
Его жена была той самой женщиной, которая каждый вечер служила ему
живой целью.
Ей было лет сорок, она была, видимо, когда-то хорошенькой, но с
вульгарными чертами лица: курносая со злыми глазами, с чувственным, но
вместе с тем и неприятным ртом с выдававшейся вперед нижней губой.
- Я заметил несколько раз, что при каждом брошенном ее мужем ноже она
смеялась едва слышным, но очень выразительным смехом, смехом горьким и
звучащим насмешкой.
Я приписывал этот смех подробности исполнения номера.
- Это условлено между ними, - думал я, чтобы сильнее оттенить
возможную опасность, презрение к этой опасности, в силу уверенности в
меткости метальщика.
Мне только что пришел на память этот смех, как старый жонглер начал
снова:
- Ее смех, - конечно, вы слышали его?.. Ее злой смех, которым она
дразнит меня, ее подлый смех, который доводит меня до бешенства. Именно
подлый, так как она хорошо знает, что с ней ничего не может случиться,
ничего, не смотря на то, что она этого вполне заслуживает, несмотря на то,