"Валерий Генкин, Александр Кацура. Победитель" - читать интересную книгу автора

Валерий Исаакович Генкин, Александр Васильевич Кацура

Победитель


Давно бы я бросил
Служебные дрязги и ссоры.
Лишь бедность мешает мне
Жить в добровольном изгнанье.
Ду ФУ

Друг мой, человек склада скорее мечтательного, чем энергичного, более
склонный к покорному приятию ударов и щелчков обидчицы судьбы, нежели к
встрече таковых с оружьем, признался как-то, что давно уж находится во
власти идеи столь же соблазнительной, сколь и несуразной, особенно если
взять во внимание бытовые и гражданские обязанности, несомые им как мужем и
отцом, с одной стороны, и членом трудового коллектива - с другой. Идея эта,
по его словам, заключалась в том, чтобы сбежать. Сбежать!
От кого? От чего? От мытья посуды - домашней повинности. Вечерних
уроков математики - дочь не Софья Ковалевская, сами понимаете. От
телепевцов, кудрявых и с волосами в облипочку - сами понимаете, жена без них
не может. Патентных формул до обеда и чугунной дремоты после - служебный
долг. Куда? Здесь менее конкретно.
В уединенный уголок. В глухой скит. На заброшенный хутор. В живописную
двухэтажную гостиницу провинциального городка. В городке нет докучливых
приятелей и родственников, а в гостинице скрипучие стулья и диван обустроены
одинаковой плюшевой бахромой - шарики на треугольных шнурочках. А если в
Сибирь - лесником? Или бакенщиком. В тундру, в ярангу. Да, неплохо бы, но
ширится, растет зазор между местом и целью. Кстати, а какова цель? Да
писать. Конечно же писать.
Ах, эта стыдная самодеятельная писанина. Драгоценные листки,
запрятанные в ящик стола под ксерокопии английских научных статей. Абзац.
Еще абзац. Неуверенная строка. Остановка. И вдруг - суматошная испуганная
страница. Так ярко встал перед глазами очередной эпизод из детства. Это
ничего, что сейчас многие пишут о детстве, говорил он себе. Ведь у каждого
оно свое.
Поскольку воплотить в жизнь идею побега мой друг (дадим ему для
дальнейшего удобства имя - Илья) в силу упомянутой нерешительности нрава не
мог, он затолкал ее, как говорят психиатры, в подсознание, откуда она
норовит вылезти в разных обличьях. В том числе - в рассказах.
Да, да. Не добравшись до места глухого, медвежьего, пригодного для
сотворения тягучего, прекрасносонного романа, Илья, хоть и с ленцой,
принялся за рассказы. Героя он нередко помещал э заваленную снегом избу или
на чердак старой дачи, называл Ильей, снабжал пачкой бумаги, пишущей
машинкой довоенной породы, консервированной фасолью, супами в пакетах,
индийским чаем и пряниками.
И заставлял писать. Стихи, рассказы. Длинный роман о детстве.
Занятие это шло туго, вещь не клеилась, в тоске и мучениях бродил герой
по хрустким снежным тропинкам или шуршал листьями в сентябрьской роще, много
и плодотворно размышлял. И всегда наступал момент, когда в повествование