"Валерий Генкин, Александр Кацура. Дятлы-рояли" - читать интересную книгу автора

мужчина, сидя в тюремной камере, клеил конверты и чувствовал себя совершенно
счастливым, Илья Игнатьевич ощутил непреодолимое желание и самому вести
столь же покойную, уединенную и небесполезную для общества жизнь.
После женитьбы сына квартиру разменяли. Переехав на окраину в
собственную комнату, Илья Игнатьевич мало-помалу стал избавляться от робости
и душевного неуюта. Быт его постепенно обрастал удобными мелочами и
привычными занятиями. Гостей у него не бывало, и свое жилье в чреве
панельного параллелепипеда он почитал за настоящую крепость в английском
смысле этого слова. Самодельные стеллажи потихоньку заполнялись книгами.
Там, в тисненых переплетах за листами папиросной бумаги, жили цветные птицы.
Солнечная цапля с черными стрелами на распушенных желтых крыльях. Султанская
курочка, ковыляющая на беспомощных лапках. Хмурый заспанный кагу с
растрепанным сиреневым хохлом. Вечерами, когда, утомленный, откладывал Илья
Игнатьевич книгу, представлялся ему густой красивый лес.
Он лежит на маленькой поляне и вникает в птичью жизнь. В просветах
ветвей синеет небо, птицы поют свободно, и их язык становится все более
привычным, все более понятным.
А на днях случилось вот что. Илья Игнатьевич припозднился - читал, как
маленькие соколы-чеглоки ловят лапками жуков-навозников, потом брюшко
откусывают, а что осталось - на землю бросают. Жестокая привередливость
чеглоков ему претила. Искалеченные жуки ползали, страдали, и он расстроился.
Глаза уже смыкались. Илья Игнатьевич отложил книгу, потянулся выключить
торшер, сонным взглядом ухватил какую-то неровность на стройном
лаково-желтом стволике, да сразу же и похоронил это впечатление в
медлительных сонных мыслях. Утром, отставляя торшер от дивана, почувствовал
укол. Осторожно убрал ладонь. На гладкой поверхности обозначилось шершавое
вздутие. Торчал острый сучок с приклеенной будто тугой изюминкой-почкой.
Теплая загадочность события весь день дремала в его мозгу.
Под вечер, когда почка заметно увеличилась, Илья Игнатьевич
взволновался не на шутку. "Вы только подумайте,- бормотал он, шагая по
комнате.- Нет, каково, а? Впрочем, я всегда знал, я чувствовал, я знал
это",- говорил он в стену довольно бессвязно, ибо сам не очень понимал, что
он должен был чувствовать и знать.
Наконец Ксения Ивановна, пожелав боцману приятного аппетита и тронув
отраженную створкой шкафа короткую стрижку, спустилась к щуплой фигурке Ильи
Игнатьевича, маячившей у крыльца.
По дороге в молочное кафе - десять минут ходьбы от больницы - Илья
Игнатьевич для разгону заговорил о любимом предмете.
- Вот пеночку, Ксения Ивановна, о которой я вам вчера рассказывал,
многие знают. Птица у нас известная, из породы славок. А то есть еще
пуночка. Та побольше, с мою ладонь. Живет в тундре. И вот что интересно.
Прилетают пуночки на север ранней весной. Сначала самцы. И каждый себе
участок ищет. Как найдет - никого туда не пускает. Сам взлетит на валун
повыше и поет. Часами напролет поет: "Пи-и!" Ну, потом уже самочки
прибывают, и у каждой пары место определено. Можно сказать, квартирный
вопрос решен...
Так и не добрался в тот день до главного. Духу не хватило.
Зато на следующий день случилось такое, что молчать уже стало
невмоготу.
- Что это с вами сегодня, Илья Игнатьевич? Вы словно именинник, румянец