"Неархос Георгиадис. Кинокефалос" - читать интересную книгу автора

свои новые желания, которые всегда должны быть исполнены до последней
точки.
В сборище участвовал и один юноша, еще не посвященный во все те
таинства, о которых знали и говорили другие; или, если быть точнее, он
должен был впервые увидеть Главного. Он носил в себе заранее то огромное
восхищение, которое сквозило во всем, что он слышал, чтобы при первой
возможности возложить его как фимиам к алтарю Воплощенного Бога.
Когда наконец Главный вышел из святая святых и сел на трон,
воцарилась смертельная тишина, которую прерывали только свистящие звуки
восхищения и возгласы обожания.
- Несомненно, наш Бог - лучший и главнейший в районе и один из
величайших в мире! - промолвил один.
- Да славится каждое слово его. В звуках голоса воплощена вечная и
нетленная истина, - прошептал другой.
- Счастливы мы, что живем под его властью и служим ему, - высказался
третий.
Он, торопясь как можно быстрее и лучше быть посвященным в таинство,
приподнял голову и украдкой посмотрел в лицо Главному. То, что он увидел,
было так неожиданно, что он стал сомневаться в достоверности восприятия
своих органов чувств.
- Склони голову, - требовательно зашипели стоящие рядом с ним.
Он был вынужден устремить в пол свой непочтительный взгляд. Однако
напряг свой слух, с трепетом ожидая услышать первые звуки из святых уст.
"Бог" набрал воздуха и начал говорить... Теперь юноша не сомневался в том,
что звуки, исходящие из его гортани, ничего святого или, по крайней мере,
человеческого, не имели. Это был настоящий лай. Собачий лай.
- Но у него ведь собачья голова, - осмелился пробормотать юноша,
смотря прямо в огромную морщинистую и волосатую морду, которая свистела
астматическим дыханием, брызгала слюной, текущей с висящего языка,
поражала гноящимися глазами, острыми клыками, большими ушами.
Коллеги юноши - мужчины и женщины - повернули голову и посмотрели на
нечестивца с ужасным отвращением и презрением. Словно по какому-то
мановению, как будто он заражен какой-то опасной инфекционной болезнью,
все отошли от него на расстояние двух метров. Вокруг него образовалась
пустота - круг изоляции.
В тот же день Главный позвал кощунствующего в Дирекцию и попросил
закрыть за собой дверь. Секретарша, как ни старалась навострить
профессионально отработанные уши, не смогла услышать ничего, кроме дикого
лая, шума опрокинутых стульев и столов, разбивающегося с треском стекла,
криков боли и стона.
Наконец непосвященный юноша вышел: рубашка и брюки его были
разорваны. На его бедре не хватало куска мяса. Чьи-то клыки и когти
оставили свои следы на всем его теле.
К сожалению, неизвестно, что там было сказано и что произошло,
поскольку протокольная запись не велась. Однако с того дня (после его
возращения на работу, по окончанию больничного листа), бывший
непосвященный стал посвящаться так усердно, что можно было ему
позавидовать. И через несколько месяцев его зрение и слух настолько
исправились, точнее - избавились от иллюзий, что он дошел до того, что не
просто соглашался с другими, но и преуспевал в гимнах и восхвалениях