"Сергей Герасимов. Дом на окраине (Цикл "Девять граней женщины")" - читать интересную книгу автора

жути хотелось быть откровенной и рассказывать о себе такое, что скрываешь
даже от себя; в четвертых, в ней сквозила странная печаль обреченности.
Каждое из новых чувств просилось на бумагу, стремилось стать стихом.
- Пообещай, - сказала она, - что ты никому не станешь улыбаться так,
как ты сегодня улыбался мне.
Еще вчера она была слишком деревянной, чтобы сказать подобную
глупость.
Уезжая на поэтический вечер, она привычно заперла мальчика в подвале.
В этот раз она оставила с ним Весточку, для компании.
Машина плыла сквозь вечереющий город. Старуха сидела на заднем
сиденьи и смотрела на пальцы шофера. Ей очень хотелось поцеловать эти
пальцы и она знала, что сейчас вполне способна на такое. Ей приходилось
сдерживать себя. В полусознании струились полустихи и воплощались в
прекрасные строфы.
Старшешкольная графоманка уже окончила школу с похвальной грамотой по
литературе и превратилась в непристроенную выпускницу с толстыми щеками и
глазами фанатки. Она что-то плела о Пушкине, но это больше не раздражало
Старуху.
Она начала свой вечер сразу с новых стихов. Она забыла одну из строк
и, вместо того, чтобы взглынуть на бумажку, вставила неожиданную строку,
вынырнувшую из океана новых переживаний. Потом ее понесло.
Она заговорила связными стихами, сбиваясь с верлибра на
окаменело-классический ямб (пятистопный) и снова возвращалась к верлибру.
Стихи были лиричны и непристойны.
Графоманка выпучила глаза и держала руки на весу, чтобы сразу
захлопать, как только Старуха остановится. Но Старуха не останавливалась.
Она уже излила на слушателей целую поэму; поэма плавно переростала в роман
в стихах. Графоманка устала, опустила руки и смотрела в спинку крела, все
более разочаровываясь в Пушкине. Ее графоманский мир рушился.
- А Старуха-то наша сошла с ума, - тихо сказал кто-то за спиной, - в
ее возрасте и сочинять такие стихи!
- Много вы понимаете! - ответила графоманка. - Наша Старуха - это
новый Пушкин; и даже более того ваш Пушкин - это старая наша Старуха!
Голос за спиной спорить не стал.

В это время мальчик сидел на ступеньке и читал Верлена. Весточка
прижалась к его ногам и тихо скулила, почти онемев от страха. Весточка
чуяла крыс. А крысы чуяли Весточку. Фонарь стоял рядом и все двенадцать
живых шнуров медленно ползли к нему, подбираясь с разных сторон. Сегодня
фонарь светил тускло, потому что батарея была старой. Крысы гуляли по
периметру и изучали обстановку.
Два живых шнура упали с полки на плечи мальчику. Еще один оказался у
него на коленях. Мальчик не боялся акации потому что прывык к ней и знал,
что она может медленно ползать. Чему только ни научишься, если хочешь
выжить.
Одна из ветвей начала обвиваться вокруг его туловища, другая схватила
за ноги. Мальчик пошевелился и понял, что не может вырваться: при каждом
движении колючки впивались в тело. За долгие часы сидения в подвале он
привык разговаривать с акацией как с человеком.
- Не дави меня так сильно, - сказал он, - ты больно колешься.