"Сергей Герасимов. Бабочка и мышь" - читать интересную книгу автора

Сергей Владимирович Герасимов

Бабочка и мышь

Смотрите, вот он идет по коридору клиники: его лицо совсем непохоже на
лица остальных хирургов - у хирургов ведь физиономии волевые и безжалостные,
я бы сказал, даже с медицинским задором в глазах, - вот мол, мил человек,
поговорил и хватит, а теперь я тебя разрежу, все равно разрежу, поди-ка
сюда!
Их взгляды остры как ланцет, их губы тонки и сжаты как хирургический
зажим. Но лицо доктора Кунца, напротив, было таким мягким и печальным, что
казалось, он вот-вот расплачется. Печальным, но не скорбным - казалось, он
переполнен сочувствием ко всем бедам и горестям, запертым в палатах клиники,
и его сердце просто разрывается от желания помочь. На самом деле в лице
доктора Кунца имелся легкий анатомический дефект: его глаза не располагались
вдоль одной оси, как у большинства людей, а были чуть повернуты внутренними
уголками вверх. Если он устремлял свой взгляд на пациента, тот сразу
проникался доверием к доктору и начинал жаловаться на свои неисчислимые
болячки; доктор, слушая, все шире раскрывал глаза и от этого становился еще
печальнее - так, что даже хотелось его пожалеть. Но, стоило доктору Кунцу
заговорить, как маска грусти сразу слетала с его лица - и вы видели перед
собой нормального оптимиста средних лет, среднего роста, средних
способностей и довольно среднего кругозора. Впрочем, оперировал он хорошо, а
это главное.
Жил доктор Кунц в неплохом, по нашим временам, частном домике на
окраине города. Дом был прочен, приземист и по-мужицки широк в кости. В
домике был один большой этаж, слегка вросший в землю, еще один этажик,
недоразвитый, и сверху этого аппендикс, который этажом уж никак не назовешь.
К дому вела дорога, со старыми кленами по сторонам. Хотя дни стояли
теплые, под деревьями уже выросли целые сугробы из кленовых листьев. Те же
листья, но укатанные колесами машин, плоско прилипали к асфальту, вообще не
имели толщины и смотрелись как рисунок или инкрустация на мокром
искусственном камне. Каждый лист был красив и значим, как слово, а подвижные
блики солнца расставляли в одной громадной фразе ослепительные знаки
пунктуации. От этой стереоскопической, почти четырехмерной желтизны веяло
спокойствием и фундаментальной тишиной жизни - мелкие шуршания листьев
тишины не нарушали - они несли тишину на себе, и казалось, будто полчище
карликов осторожно уносит спящего гиганта. Так уходила осень, разбрасывая
напоследок последние ясные дни.
Сейчас доктор Кунц сидел в своем кабинете у открытого окна и смотрел,
как тихий вечер катит медленное колесо грусти - и планы доктора -
хрусть-хрусть! - один за другим попадали под это колесо. Хрусть! - и от
такого бодрого плана остается лишь мокрое место. Обдумать схему
послезавтрашней операции, перевести аннотацию, позвонить N, и прочее, и
прочее - но доктор Кунц не делал ничего. Он лишь сидел у окна, ощущая себя
романтиком и ловил в своей душе возвышенные мысли; пойманные мысли
трепыхались, похожие на русалок, и влекли куда-то в дальнюю розовость.
Впрочем, позвонить все же надо было. Надо обязательно, чтобы замять
скандал, назревший как большой фурункул. Дело в том, что теоретически,
местная медицина бесплатна, но - не смешите меня - за каждую операцию,