"Сергей Герасимов. Ранение" - читать интересную книгу автора

нас не выжил. Понимаешь, никто не выжил! Это было так быстро, что мы не
заметили собственной смерти. Все остальное было уже ПОСЛЕ смерти. А стена
всего лишь не пускала нас в мир живых. Нас уже четыре часа как не
существует.

С ним снова случилась истерика. Он катался по полу и кричал: "Я никогда
не смогу так писать! Никогда не смогу!" Дольскому пришлось пинать его
ногами.
Наконец, он встал.
- После смерти она писала лучше, чем при жизни, - сказал он, - она
писала в сто раз лучше, в тысячу раз лучше! Я считал себя талантливым, но
зачем мои дряные картины нужны, если она уже написала свои?
- Я никогда не думал, что это может быть так, - говорил Дольский, - я
верил, что мы не исчезаем после смерти. Но я думал, что мы идем по коридору,
потом видим сияние, потом встречаем умерших родственников и друзей. Я про
это читал в книжках. Я думал, что, если ты умер, то тебя или нет, или ты
точно знаешь, что ты умер. Я не знал, что этот порог может быть таким...
постепенным.
А где же бог?
- По моему, ему так же мало дела до нас, как и раньше... Но, если я
умер, то могу быть спокоен: я не исчез, а смерть мне уже не грозит.
- Вспомни тех, кто провалился под воду.
Они помолчали.
- Ты говоришь, что после смерти она рисовала лучше?
- Намного лучше. Это даже нельзя сравнивать.
- И еще этот Батюшкин с членом в тридцать пять сантиметров.
- Ну и что?
- Наверное, и это можно проверить, когда мы умираем, наши способности
во много раз усиливаются. Твоя Барбара рисовала - и стала лучше рисовать, а
Батюшкин был хорош только по бабам. Во всем остальном был полный идиот.
Исключительно самец. Вот поэтому и тридцать пять сантиметров.
- И Барбара С. любила такого жеребца? Этого урода Батюшкина? Великая
Барбара С? Я в это не поверю!
- Женщины любят не только художников.
- Ты говорил, что это можно проверить, - сказал Якобсон, - как?
- Очень просто. Допустим, у меня не было никаких талантов, даже
эротических. Но ты был художником. Сейчас ты должен рисовать лучше, чем при
жизни. Вот я лягу на диван и посплю, а ты изобрази что-нибудь. Тут
где-нибудь должны быть кисточки и краски. Вот мы и посмотрим.
Он проснулся часа через два. Якобсон сидел перед большим листом бумаги
и плакал.
- Не получилось?
- Получилось.
- Тогда хватит раскускать нюни. Ты же мужчина!
- Я не мужчина, я ничто. Я все равно не смогу писать так, как писала
она.
- Мне бы твои проблемы, - сказал Дольский, - так жрать хочется, что
сейчас умру во второй раз.
- Сьешь меня, - предложил Якобсон.
- Может быть и съем. Если не найду кого-нибудь другого.