"Сергей Герасимов. Только не ешь бритву" - читать интересную книгу автора

- Шестеро. Пьют, ругаются и играют в карты.
- А почему седьмого нет?
- Физног отсутствует по непонятной причине.
- Ладно, - ответил Юрич. - Иди и продолжай работать.
Директор Юрич вышел из любвеобильной палатки и начал строить всех в
единую линию, чтобы учить маршевому шагу. Дети слушались неохотно и с
бестолковинкой, но строй был создан, марш отмарширован с пользой для
воспитания; детям было велено разбредаться по палаткам. В воздухе повисла
пыль. Закат прижался к горизонту и светил из-за чешуйчатых сосновых стволов.
Казалось, что в темно-розовое небо брошена горсть риса - к хорошей погоде,
должно быть.
Хотелось кидаться шишками и конфетными бумажками. Было еще светло; дети
вбрели в палатки и выбрели из дырок, предусмотрительно прорезанных сзади.
Те, кто не прорезывал дыр, пролезал под брезентом и пачкался в песке, на
себя же и пеняя.
Кидаясь шишками и конфетными бумажками, дети убредали.
Юрич собрал детей вновь. Построил их в каре и провел воспитательную
беседу с целью вразумления и запугивания. Воспитательная беседа была тихой,
но жесткой, с называнием имен, прозвищ, оценочных эпитетов, неутешительных
выводов и обязательных наказаний, поэтому все стояли напряженно, и серое
вечернее небо накрывало каре колпаком. Песок стал цвета цементной пыли, а
верхушки сосен сияли и оплывали, как свечи, и ближняя сосна крутила веточкой
у виска, намекая на что-то. Особенно напряженно стояли воспитатели, которым
должно было влететь пуще всего. На землю опускалась ночь. Чешуекрылые
слетались к романтичной доске на праздник любви.
На землю опустилась ночь; мяукали лесные птицы, усердствовал
множественный комар, спал столовский кот, слопав столовскую же мышь; Млечный
Путь запрокинулся в небо и покатился колесом; планета сжалась, заметив свою
малость во вселенском великолепии; замычала корова на заречной ферме и
умолкла, прислушиваясь к ночному звуку своего голоса; горела одинокая
лампа-контролька; директор Юрич уснул.
Ему снился зал с профсоюзным собранием внутри. Было десять пятнадцать
утра. Он чувствовал напряженность в зале. Напряженность была неопределенной
и висела в жарком воздухе, как вопросительный знак. На собрании
предполагалось кого-то разнести, но Юрич пока не решил кого.
- Пусть откроют окно, - приказал он.
Затрепетали занавески и стало свежее; Юрич сделал перекличку, хотя
видел, что явка стопроцентна. Полный зал, - удовлетворенно подумал он.
Он любил называть свой кабинет залом. Все-таки здесь проводились
собрания под его, директора Юрича, руководством. В зале легче смотрится в
даль, а собрания затем и нужны, чтобы смотреть в даль, указанную
направляющим пальцем.
Он любил говорить на собраниях и увлекался так, что начилал верить себе
сам.
Тогда стены зала раздвигались вширь, и превращались в горизонты. По
четко очерченным горизонтам маршировали правильные дети; столь же правильные
дети не царапали парт и не брызгались молоком в столовой, родители стекались
на собрания, привлеченные призывами классоводов, а после собраний
прикладывали горячие руки к своим примерным детям, и дети делались еще
примернее. Он любил свой труд и вкладывал в труд всю душу.