"Паук" - читать интересную книгу автора (Сюй Ди-шань)

Сюй Ди-Шань Паук

Сам я – цепкий паук,А судьба у меня – паутина,Долго вил я ее,В центре хрупких волокон таясь.Но внезапное гореОбрушилось, словно лавина,И моя паутина,Паутина моя порвалась…– Как мне жить? – вопрошаю.Повелитель Цзюй-лин мне ответил:– Вновь плети свои сетиИ не жди от природы услуг,Ибо вечного нет,Может все оборваться на свете,А таких паутин, чтоб не рвались,Не сделать, паук!– Но скажи, где найти мнеМестечко, чтоб вновь затаиться?Над широким колодцемИль в старых стропилах дворца?Может, в зарослях мнеИли в травах дремучих укрыться,Чтоб не выпало вновь паутинеХудого конца?К небу руки взметнулисьПовелителя моря Цзюй-лина.Он сказал: – Место жизниПо сердцу себе выбирай,Чтоб ничто не довлелоНад судьбою твоей паутинной, —Лишь тогда обретешь тыЗемное блаженство и рай!– Но не будет ли вновьПаутина разорвана вскоре?Дам ли новую формуВолоскам многочисленных строп? —И тотчас же в ответПовелитель могучего моряМне учтиво вручилЧудодейственный калейдоскоп…– Здесь и форм, и расцветок,И узоров найдешь ты немало!– Повелитель! – сказал я, —Увы, различает мой взорВ этом калейдоскопеДесять лишь разноцветных кристаллов,Разве можно из нихСвить невиданный прежде узор?– Ты ничтожен, паук!Со времен мирового потопаНаходили в нем людиВсе, что нужно судьбе,Из десятка кристалловЧудесного калейдоскопаСвито множество жизней —Другого не нужно тебе![1]

В тот вечер луна была удивительно яркой. Ее свет скользил по листьям кокосовой пальмы, ложился бликами подле Шан-цзе и ее гостьи – госпожи Ши. Лица женщин смутно белели в полумраке, голоса звучали гулко, словно эхо в горном ущелье.

Вокруг было тихо, лишь изредка налетал легкий ветерок, шевеля тени цветов. Ничто не нарушало задушевной беседы двух женщин, птицы на ветвях спрятали клювы в перья; притихли в траве насекомые; даже белый котенок, примостившись возле Шан-цзе, тихо дремал, убаюкиваемый голосом хозяйки. Шан-цзе гладила его маленькой хрупкой рукой.

– Дорогая, пусть говорят обо мне что угодно, я не боюсь. В судьбу я не верю, но безропотно приму все, что бы она мне ни уготовила. Загадывать бесполезно.

От этих слов госпоже Ши стало не по себе, и она сказала:

– Вы слишком безразличны к своему будущему. А кто живет сегодняшним днем, не избегнет несчастья. Сплетни, разумеется, незачем слушать, но будьте пооткровенней с людьми, и вы рассеете всякие подозрения.

Шан-цзе взяла котенка на руки и, лаская его, усмехнулась:

– Милая моя! Вы заблуждаетесь. Загадывай не загадывай, а от несчастья никуда не скроешься. Мы не знаем, что будет с нами через час, а через три-четыре месяца или, скажем, два-три года и подавно. Беду, которая случится со мной через секунду, и то нельзя предотвратить. Кто может поручиться, что я просплю спокойно нынешнюю ночь! Знай я, что произойдет несчастье, я все равно оказалась бы перед ним бессильной. Будущее всегда туманно, мы живем в неведении. Вы, вероятно, забыли древнее изречение: «Не загадывай о завтрашнем дне, ибо не ведаешь, что будет с тобою нынче». Мы пришли из неизвестности, живем в неизвестности и уйдем в неизвестность… Наш путь окутан тучами, скрыт туманом, кому страшно, пусть стоит на месте. Но кто рискнул отправиться в долгое путешествие, должен преодолеть невзгоды и отчаяние и смело идти вперед. Идти, не думая о будущем!

Вы ничего не знаете о нашей жизни. Ни вы, ни кто другой из нынешних соседей. И мне не хотелось бы ни себя, ни его позорить. Вы ждете от меня откровенности? Извольте. Только прошу вас, пусть это останется между нами. Так вот слушайте, мы с ним не…

Не дав Шан-цзе договорить, госпожа Ши поднялась и поспешила выразить свое изумление:

– Да что вы говорите! Просто удивительно!

– Ничего удивительного, сейчас все поймете. Совсем маленькой девочкой меня отдали в семью будущего мужа. В таких случаях обходятся без свадебного обряда. И наш брак я не считала законным. Кэ-вана я тоже не любила, но в благодарность за то, что он помог мне вырваться из этой деспотичной семьи, стала его женой.

– Так вот оно что! Значит, у вас с Кэ-ваном сложились несколько странные отношения, потому что не было родства душ?

– Вы хотели сказать, не было любви? – очень серьезно ответила Шан-цзе. – Честно говоря, я никогда не могла отличить настоящую любовь от ненастоящей, потому что сама ни разу не любила. Брак вещь пустая и с любовью не имеет ничего общего. Любовь находится в сфере духовной. Все видели, как он меня обхаживал, но я оставалась равнодушной. Ведь он человек легкомысленный, слабовольный, да еще со скверным характером. Все знают, что я жена Кэ-вана. Я часто слышу об этом в храме, когда прихожу молиться, и всякий раз мне бывает стыдно, ужасно стыдно. Ведь бесчестно принимать любовь, если сама не любишь. Да, я никогда его не любила. Но безропотно выполняла свой долг, потому что семья – основа общества, а любовь – чувство личное. Вот как складывалась наша жизнь. Я знаю, злые языки болтают про меня и господина Таня, но все это сплетни. Я ни за что бы не разрушила семьи.

– Да… – только и могла сказать госпожа Ши. – Теперь я все понимаю. Сегодня же скажу мужу, пусть не верит слухам. Вы добрая чистая женщина, да сохранит вас Небо! – гостья ласково погладила Шан-цзе по плечу и стала прощаться.

Шан-цзе пошла ее проводить. В саду, по обеим сторонам аллеи пышно разрослись цветы.

– Только, пожалуйста, никому ничего не рассказывайте, кроме господина Ши, – попросила Шан-цзе. – Сама я не придаю никакого значения всем этим грязным сплетням, а вот муж, должно быть, рассердился, уже несколько дней не живет дома. Я не стану перед ним оправдываться. Да и никто не стал бы на моем месте. Зачем? Ведь все равно не поймут. Отказаться от предубеждения – трудно, это вполне естественно. Каждый судит по-своему. Но мне безразличны его подозрения. Главное – быть чистой и безгрешной перед Небом. Вы не беспокойтесь – что бы со мной ни случилось, я не склоню головы, не поддамся отчаянию. Если выберете время еще разок навестить меня, мы продолжим этот разговор.

Проводив гостью до ворот, Шан-цзе возвратилась в дом.

Час был поздний. Серебряный свет луны залил всю комнату: стол, стулья, постель. Шан-цзе нажала кнопку звонка и прилегла. В тот же миг в дверях появилась служанка.

– Барышня спит? – спросила Шан-цзе.

– Давно уснули. Прикажете подавать ужин?

Служанка зажгла свет и увидела, что хозяйка полулежит на кровати.

Шан-цзе была очень хороша собой: живые глаза, нежная шея, тонкий, будто выточенный из нефрита нос, брови, словно ивовые листочки, губы, как две половинки персика, слегка растрепанные волосы… Фигура так же хороша, как и лицо. Красивый мелодичный голос вызывал невольный трепет.

– Погаси свет, глазам больно. Есть мне не хочется, а госпожу Ши я не догадалась пригласить к ужину, так что можешь отдыхать, только сначала прибери немного и приготовь свечу.

Служанка погасила свет.

– Господин нынче, пожалуй, не придет, можно закрывать входную дверь? – спросила она.

– По-моему, он никогда больше не придет… Поешь, закрой дверь и ложись спать, поздно уже.

Служанка ушла, и Шан-цзе осталась одна в залитой ярким лунным светом комнате. Свеча догорала: казалось, она выплачет сейчас до конца все свои слезы. Крохотный язычок пламени колебался от легкого ветра. Шан-цзе взяла свечу и перенесла ее на столик в углу у окна, где лежало несколько книг и молитвенник. Каждый раз перед сном Шан-цзе становилась на колени и читала наизусть какое-нибудь изречение из канонов либо несколько фраз из молитвы. Она могла забыть о чем угодно, только не об этом своем священном долге. Вот и нынешней ночью Шан-цзе, как обычно, долго стояла на коленях, погруженная в глубокое раздумье; потом вдруг очнулась и взглянула на свечу, которая, видимо, давно уже погасла.

Женщина постелила и легла. Луна скрылась. Но сон не шел к Шан-цзе, она смотрела на далекое небо, словно собиралась открыть ему свое сердце. Шан-цзе долго ворочалась с боку на бок, как вдруг услыхала какой-то шум в саду. Выглянула из окна, но там в густом ночном тумане лишь смутно виднелись деревья. Шан-цзе неслышно спустилась вниз, разбудила служанку и приказала ей узнать, что случилось. Служанка боялась одна идти в сад и стала тормошить слугу Туаня, спавшего в передней.

Вскоре служанка возвратилась.

– Угадайте, кого мы там нашли? – сквозь смех проговорила она. – Вора! Он свалился с садовой ограды: ноги перебиты, голова проломлена, лежит в луже крови, не шелохнется. Туань терновником приводит его в чувство…

После этих слов страх в душе Шан-цзе сменился состраданием, и она бросилась в сад.

– Чтоб ты сдох, скотина… выродок проклятый!..

Слуга хлестал несчастного с каким-то особым наслаждением, сопровождая побои бранью. Шан-цзе велела ему тотчас перестать, вместе со служанкой перенести раненого в дом и положить на хозяйскую тахту. Слуги были очень недовольны таким оборотом дела, полагая, что вор просто не заслуживает подобного обхождения.

Шан-цзе сразу это поняла по выражению их лиц и сказала:

– Вор скорее, нежели кто-либо другой, достоин жалости. Кто знает, может быть, и вы… – Это было уже чересчур, и Шан-цзе решила загладить неловкость. – Войдите в его положение. Разве можно не помочь раненому? Недаром говорят: «Спаси бедствующего, помоги страждущему». Эти слова мы вспоминаем в самые трудные минуты жизни. Может, этот человек как раз и есть бедствующий и страждущий? Как же его не пожалеть! Кладите же беднягу на тахту! Не бойтесь запачкать ее кровью! Там сверху лежит тюфяк.

– Может, еще и доктора позвать?

– Погоди, подвинь-ка ближе лампу. Я на него погляжу. Пожалуй, я сама окажу ему помощь. Дай аптечку, То-нян! А ты, – обернулась она к слуге, – принеси таз с водой.

Слуги ушли, и Шан-цзе осталась одна. Вор лежал с закрытыми глазами, словно в забытьи, но отчетливо слышал все, что говорила Шан-цзе. Тронутый ее заботой, несчастный вдруг забыл, что он преступник, и даже подумал, будто в этом мире он больше других достоин любви. Впервые в жизни его пожалели! Вор слабо застонал и еле слышно произнес:

– О милосердная госпожа, да поможет тебе Бодисатва!..

Шан-цзе промыла и перевязала раны. Ноги пострадали меньше, чем голова. Пока Шан-цзе хлопотала подле раненого, начало светать. Она собралась было подняться к себе и одеться, как вдруг услышала нетерпеливый стук в дверь.

– Кто там?

– Наверное, полиция, – высказала предположение служанка.

– Кто мог сообщить в полицию? – встревожилась Шан-цзе.

При слове «полиция» незнакомец готов был на коленях просить о защите, но не в силах был двинуться с места, лишь в усталых глазах его застыла мольба. Шан-цзе начала его успокаивать.

– Я не посылала за полицией…

Только она это сказала, как за дверью послышались шаги и кто-то вошел в дом.

Это оказался, к счастью, не полицейский, а глава семейства Кэ-ван. Увидев Шан-цзе в спальном халате возле какого-то мужчины, он в ярости закричал:

– Кто это?

Шан-цзе не знала, что ответить: имя пострадавшего ей было неизвестно, а сказать, что это вор, она просто не решилась.

– Он… он ранен…

– Мне давно известно, чем ты занимаешься. Я нарочно все эти дни не приходил, хотел застать тебя врасплох. Теперь я вижу, что подозрения мои не напрасны. Пойдем поговорим. – Кэ-ван бесцеремонно потащил Шан-цзе наверх.

– Он – вор! – крикнула служанка, чтобы выручить хозяйку.

– Да! Я – вор! Вор! – вслед за ней крикнул незнакомец.

Кэ-ван презрительно усмехнулся:

– Знаю, что вор! Можешь не называть себя.

Не успела Шан-цзе переступить порог спальни, как па нее градом посыпались упреки:

– Чего только я для тебя не делаю? – кричал муж. – Захотела учиться – определил в пансион. Пожелала идти в церковь – велел заложить экипаж. Но разве этому тебя учили в школе и церкви? Говори же!

Кэ-ван слышал, что Шан-цзе ненавидит его за грубость и необразованность и собирается уйти к какому-то Таню. И вот, явившись ночью домой, он не стал ни в чем разбираться и сразу решил, что застал жену с любовником. Но Шан-цзе никак не могла понять, отчего муж сердится, и терялась в догадках: «Видимо, недоволен, что я приютила вора». Однако быть милосердной Шан-цзе повелело само Небо, и, не чувствуя за собой никакой вины, она ответила:

– Да, именно так поступать меня учили и в школе, и в церкви, а ты смеешь…

– Ах, вот как! – в ярости крикнул Кэ-ван, выхватил нож из кармана и ударил жену.

Шан-цзе упала и покрылась мертвенной бледностью, но ни единого стона не вырвалось из ее груди, в лице не дрогнул ни единый мускул. Только она казалась до того беззащитной, что даже у Кэ-вана, бездушного и жестокого, дрогнуло сердце. Гнев его сменился страхом перед тем, что он натворил, и он смотрел на жену совершенно растерянный, не зная, что делать. Шан-цзе лежала неподвижно, и мужу показалось, будто она мертва. Внезапно, пораженный сознанием страшной вины, Кэ-ван бросился вон из комнаты.

Его заметила служанка. Она сразу смекнула, что не все ладно, и помчалась на второй этаж.

С криком: «О боже!..» – служанка поспешила на помощь госпоже. Шан-цзе приподняла отяжелевшие веки, хотела что-то сказать, но язык ей не повиновался, тогда она сделала знак глазами. Только сейчас служанка увидела торчавший из раны нож. Она задрожала, но не смогла поднять госпожу, такая ее схватила слабость. Она лишь проговорила сквозь слезы:

– Позвольте мне сходить за доктором.

– Ши!.. Ши!.. – чуть слышно промолвила Шан-цзе.

– Хорошо, я ее позову.

Наказав Туаню присматривать за домом, служанка наняла рикшу и поспешила за врачом и за госпожой Ши. Врач перенес Шан-цзе на кровать и зашил рану.

– Ничего опасного, – сказал он госпоже Ши. – Через неделю-другую заживет. Легкие, к счастью, не задеты.

Когда врач ушел, госпожа Ши села подле больной и стала ее успокаивать.

– Мне трудно говорить, – сказала наконец Шан-цзе. – Там, внизу, человек. Отправьте его в больницу. Я потом все объясню… О дорогая… не покидайте меня, поживите у нас несколько дней.

Войдя в дом, госпожа Ши изумилась, увидев на тахте какого-то мужчину. Служанка ничего не стала объяснять, а Шан-цзе была до того слаба, что расспрашивать ее госпожа Ши не решилась.

Но Шан-цзе поняла, в чем дело, и сказала:

– Пусть То-нян вам все объяснит, у меня просто нет сил. И прошу вас, поторопитесь. Если муж вернется, этому несчастному несдобровать.

Госпожа Ши выполнила просьбу Шан-цзе и больше не отходила от больной. Только четырехлетняя Пэй-хэ, не понимая, что случилось, оставалась беззаботной, как всегда, лепетала и весело смеялась.

Шло время. К концу второй недели Шан-цзе почувствовала себя лучше и попросила госпожу Ши пойти с ней в сад, где она так давно не была. Они прошли мимо ивы, у которой в тот памятный вечер вели задушевный разговор, и остановились у маленькой беседки, чтобы отдохнуть. Царившая здесь тишина и благоухание роз гнали прочь все беды и печали…

– Представьте, я даже забыла, что здесь растут такие прекрасные розы! Надо срезать несколько штук и отнести в комнату, – сказала Шан-цзе.

– Не утруждайте себя, я сама это сделаю. – И госпожа Ши стала срезать цветы.

Вдруг Шан-цзе заметила очень крупную розу. Госпожа Ши как раз стояла возле нее.

– Посмотрите, какая красивая! Почему вы ее оставили?

Госпожа Ши взяла розу в руки в вздохнула.

– Ведь правда красивая? – спросила Шан-цзе.

– Нет.

И в самом деле, с одной стороны роза оказалась изъеденной червями. Госпожа Ши хотела высказать пришедшую ей в голову мысль, но боялась разбередить душевную рану Шан-цзе, а та продолжала стоять на своем.

– Вам не нравится этот цветок, а мне он помог раскрыть одну истину! Пусть роза изъедена червями, зато как прекрасна! Так и человек, пока в нем теплится жизнь, старается найти в ней что-то прекрасное.

Госпожа Ши поняла, что Шан-цзе имеет в виду себя, и сказала:

– Вы совершенно правы, – как бы ни сложилась судьба, жизнь все равно прекрасна.

Их разговор прервал господин Ши, которого проводила в сад служанка. Он поздоровался с Шан-цзе и женой и сел напротив.

– Ну, что решили? – первой заговорила госпожа Ши.

– Как раз об этом я и пришел сообщить. Вчера в церкви долго и горячо спорили. Кое-кто считает, что в поступке Кэ-вана виновата жена и ее следует отлучить от церкви. Напрасно мы с пастором старались их разубедить. – Пристально глядя на Шан-цзе, господин Ши продолжал: – В конце концов не так уж важно посещать церковь, наша вера не придает большого значения обрядности. Главное – быть честным и непорочным.

– Значит, я должна понести наказание за то, что не выдала полиции этого несчастного?

– Нет, нет, – возразил господин Ши, – тот человек ни при чем. Третьего дня Кэ-ван прислал в церковь письмо, в котором обвинил вас в неблагодарности и вероломстве, поскольку, как он утверждает, вы решили бросить его и выйти замуж за другого. В письме даже указано имя этого человека, время и место ваших свиданий. Он заявил, что знать вас больше не желает, и, если даже вы откажете ему в разводе, он все равно покинет дом. У Кэ-вана нашлось много сочувствующих, вот почему все наши попытки доказать обратное не увенчались успехом. Мы, разумеется, не поверили Кэ-вану, но доказательств у нас нет. И все же я берусь помочь вам, если дело дойдет до суда. Ведь в этих краях женщина лишена права выступать в суде, не то что у нас на родине. Кстати, в торговое предприятие вашего мужа вложен ваш капитал и при разводе вам причитается по крайней мере половина всего имущества… С таким, как Кэ-ван, лучше всего разойтись.

– Имущество меня сейчас не интересует, – сказала Шап-цзе, – а госпоже Ши я давно все объяснила. Только оправдываться я не стану, – с обидой в голосе продолжала она, – раз им было достаточно письма, чтобы осудить меня и отлучить от церкви!

– А подумали вы о том, почему люди одной веры по-разному отнеслись к вам?

– Почему? – взволнованно произнесла Шан-цзе. – Есть мудрая пословица: «Напьется воды корова, вода молоком обернется, змея напьется – вода ядом станет»… Я всегда старалась делать людям добро, но заставить других делать добро – не могла. Незачем обращаться в суд за разводом. Ведь наш брак не был официально зарегистрирован. Я и так могу уйти, раз он не желает меня видеть. Имущество мне не нужно, без него легче жить. Так что делить нам нечего. В свое время он сделал мне много хорошего. Пусть все остается ему.

– Как же вы будете растить дочь, если лишитесь средств к существованию?

– У меня есть немного денег, – тихо ответила Шан-цзе, – их, разумеется, не хватит и на год, но я найду выход. А дочь… – Шан-цзе подумала и продолжала: – Пусть он поступит с ней, как сочтет нужным. Захочет у себя оставить, я уйду одна.

Супруги знали Шан-цзе: уж если она что-нибудь решила, советов слушать не станет. Превыше всего она ставила свои религиозные убеждения, держалась всегда спокойно, даже несколько строго и часто вызывала восхищение своими поступками.

Господин Ши был уверен, что Шан-цзе и одна сумеет прожить. Выслушав ее, он ничего не сказал, лишь нахмурился. Вот уже третью неделю жена его строила всевозможные планы, придумывая, как бы помочь Шан-цзе. У супругов была вилла на берегу моря, и сегодня наконец госпожа Ши решилась пригласить к ним Шан-цзе.

– Милая, почему бы вам не поехать к нам? Отдохнете несколько месяцев, а там видно будет. Это, разумеется, не самый лучший выход, но в нынешнем вашем состоянии вряд ли вы сможете приняться за какую-либо работу.

– Неплохо придумано, – заметил господин Ши, – только добираться долго, целых два дня плыть морем. Нам с тобой не привыкать, а Шан-цзе одну отпускать не стоит. Ты тоже поезжай, чтобы она не скучала в пути.

Шан-цзе с радостью приняла приглашение, только отговорила госпожу Ши ее сопровождать. Ей не хотелось никого беспокоить.

– У вас и так много дел, а я привыкла к одиночеству и доберусь одна. Спасибо за участие. Нет слов, чтобы выразить вам мою благодарность, хотя бы тысячную долю того, что я чувствую. Но придется мне потревожить вас еще одной просьбой, господин Ши. Узнайте, как он намерен поступить с дочерью; как только вопрос решится, я отправлюсь в путь.

Шан-цзе выбрала розу покрасивее и отдала ее господину Ши, который посидел еще немного и стал прощаться, чтобы не мешкая отправиться к Кэ-вану.

Вилла господина Ши была расположена в уединенном я очень красивом местечке на западном побережье Малайского полуострова, где жили в основном искатели жемчуга. Шан-цзе поселилась в домике на самом берегу, в пальмовой роще.

Из открытых дверей ей был виден позолоченный солнцем маяк, сверкающие серебром волны и на волнах лодки.

Наблюдая жизнь этих людей, Шан-цзе о многом размышляла. Человек как искатель жемчуга, он не знает, что его ждет. Ведь искатели тоже не знают, найдут ли они жемчуг, когда, рискуя изо дня в день жизнью, выходят в открытое море. Но Шан-цзе не пала духом, напротив. Она сама к чему-то стремилась, чего-то искала, не зная, что ждет ее в будущем. Муж разлучил ее с дочерью, и чтобы девочка не забыла ее, Шан-цзе каждый месяц тайком посылала Пэй-хэ подарок. Она поступила секретаршей в фирму, торгующую жемчугом, и теперь могла жить совершенно независимо.

Люди ее круга, жившие по соседству, относились к ней с презрением, как к брошенной жене, и Шан-цзе предпочла им общество искателей жемчуга. Случалось, что мужчины открывали ей свои чувства, но встречали такую строгость и сдержанность, что невольно прониклись к ней уважением, как к доброй советчице.

Уже три года жила Шан-цзе вдали от родных мест. В свободное время обучала своих новых друзей английскому языку, молитвам и многому другому.

Она была вполне довольна своей жизнью, даже считала себя счастливой, но чего-то ей все же недоставало: положения в обществе она не достигла, семейная жизнь тоже не удалась. И Шан-цзе порой становилось как-то не по себе. А приходившие регулярно письма госпожи Ши бередили душевные раны.

С мыслями о прошлом Шан-цзе отправлялась в рощу, где каждая букашка ее спрашивала: «Помнит ли мать свое дитя?» В каждом звуке Шан-цзе чудился голос дочери. Все, что она видела, все, что слышала, неизменно напоминало ей о доме.

Иногда Шан-цзе устраивалась под деревом и подолгу глядела на волны, которые медленно катились к берегу. Ей казалось, будто по волнам весело бежит Пэй-хэ…

Как-то раз Шан-нзе принесла с собой на берег фотографию дочери, которую прислала ей госпожа Ши. Шан-цзе так пристально всматривалась в дорогой образ, что глазам стало больно. Она подняла голову, и взору ее уже в который раз предстало видение: какой-то человек ведет к ней дочь, вот они прошли рощицу, приближаются к ней.

– Давно не виделись, госпожа Чжан, как ваше драгоценное здоровье? Привез вам дочь.

Широко открытыми глазами Шан-цзе смотрела на господина Ши, которого только сейчас узнала, и молча, судорожно прижимала к себе девочку. Наконец, не выдержав, она разрыдалась.

Пэй-хэ не узнала мать, испугалась и тоже заплакала. Отойдя в сторону, утирал непрошеные слезы и господин Ши.

Немного погодя Шан-цзе, все еще всхлипывая, сказала:

– Я так счастлива! Никак не ожидала, что вы приедете, да еще привезете с собой Пэй-хэ.

Шан-цзе до того растерялась, что не знала, с чего начать расспросы, лишь не спускала с гоподина Ши благодарного взгляда.

– Я привез вам хорошие вести.

– Хорошие вести?

– Сейчас все расскажу, только не волнуйтесь. Жена так обрадовалась, что сразу же отправила меня с Пэй-хэ к вам. История поистине удивительная! Несколько дней назад мне рассказал ее пастор. Известно ли вам, как он жил после того, как был лишен духовного сана?

– Да, известно. Днем портняжничал, а по вечерам работал пекарем. Но я верила, что бог ему поможет, ибо сказано: «Счастлив тот, кто страдает за справедливость». Все ли у него благополучно?

– Да, все в порядке. Теперь он и трудится, и читает проповеди. Благородство его оценили по достоинству и пожаловали ему прежний сан.

– Вот как! Слава тебе, господи, что он не долго страдал!

– Ведь это благодаря пастору я здесь. Не знаю, известно ли вам, что под его влиянием ваш муж стал совершенно другим человеком? Я, собственно, за тем и приехал, чтобы рассказать об этом. Ваш муж недавно навестил нас, и все мы очень удивились, поскольку в нашем доме он был редким гостем. Он расспросил о вас и покаялся в своем поступке, объяснил, что своим раскаянием обязан пастору. Но мне хочется передать вам слово в слово все, что он сказал: «Все три года пастор часто приходил со мной беседовать, иногда мы встречались в его булочной, куда он меня приглашал. Через некоторое время я понял, что он настоящий наставник, и нередко спрашивал у него совета. Мои подозрения относительно Шан-цзе не рассеялись и после разрыва с ней, однако я жалел о своем поступке, особенно когда слуги с любовью вспоминали о своей хозяйке. Но я сказал себе: слово мужчины – все равно что выпущенная полководцем стрела,[2] возврата к прошлому нет. И все же с каждым днем я сильнее и сильнее ощущал свою неправоту и решил наконец обратиться к пастору за советом. Когда после службы я во всем ему чистосердечно признался, он сказал, что я должен во что бы то ни стало вернуть Шан-цзе. Пастор прочел мне десятую главу Евангелия от Марка, и я почувствовал себя таким ничтожным: настоящим преступником, негодяем, ее недостойным. Прошу вас, отвезите к ней дочь. Пусть ради ребенка простит меня. А я приеду вслед за вами». Он долго говорил, всего и не перескажешь, он сам поговорит с вами, когда приедет. Да, приходится лишь удивляться. А пастор об этом ни словом не обмолвился, лишь перед отъездом как-то вскользь намекнул. Да, на все воля провидения.

Шан-цзе слушала равнодушно, без особой радости.

– Я никого не просила судить о моих поступках и не нуждаюсь 'ни в жалости, ни в восхищении. Мне безразлично, что обо мне думают, и доказывать свою правоту я не собираюсь. Я прощала людям зло, а ему и подавно прощу. Хорошо, что он раскаялся наконец в своей жестокости. А теперь хватит об этом. Хотите посмотреть, как я живу? Пойдемте!

По дороге к дому господин Ши осведомился, как идут у Шан-цзе дела. Она не стала посвящать его во все перипетии своей жизни, лишь сказала:

– Эти годы не прошли даром: мне удалось найти много жемчужин среди людей, а такие жемчужины еще труднее добыть, нежели те, что лежат на дне морском. Вот и все. Больше мне не о чем вам рассказать.

Кэ-ван все не приезжал, и Шан-цзе решила вернуться на родину с господином Ши. Но когда она пошла прощаться со своими друзьями – искателями жемчуга, ей по дороге вдруг встретился Кэ-ван в сопровождении одного из местных жителей.

– Рада тебя видеть, Кэ-ван! – Шан-цзе приветливо улыбнулась.

Кэ-ван склонился в почтительном поклоне.

– Я сам лишил себя покоя. Из-за меня мы оба мучаемся. Теперь я понял, как виноват перед тобой. Но я надеюсь, что ты простишь меня и не станешь таить обиды. Я приехал, чтобы сказать, как я раскаиваюсь, и просить тебя вернуться в мой дом хозяйкой. Поезжай с господином Ши, а вслед за вами и я отправлюсь.

Кэ-ван говорил так искренне, что Шан-цзе его не узнавала, перед ней стоял совсем другой человек. И она радовалась и благодарила своего бога за чудо.

– Не нужно вспоминать о прошлом. Пусть оно исчезнет, как дурной сон, рассеется, как дым. Я не таю обиды. Ведь с тех пор прошел не один год. Забудь обо всем и поезжай вместе со мной и господином Ши. Он сейчас на своей вилле, там, где я живу. Пойдем к нему, а проститься с друзьями я успею.

– Нет, нет, иди прощайся, я сам найду дорогу. Уехать с вами я не могу, есть у меня одно срочное дело, как-нибудь потом расскажу.

– Пусть тогда твой провожатый отведет тебя к господину Ши – здесь недалеко, а я схожу к друзьям. До скорой встречи!


Вернувшись на родину, Шан-цзе поселилась в доме господина Ши и ждала мужа, чтобы перебраться в свой дом. Но прошло много дней, а Кэ-ван почему-то не приехал. Вспоминая, что он сказал ей на прощанье, Шан-цзе стала кое о чем догадываться. Где он сейчас? Что у него за дело? Ее размышления прервал приход господина Ши, который принес письмо.

– Кэ-ван не приедет. Вот письмо от него. Он пишет, что любовь к вам толкнула его на недостойные поступки, и теперь он решил изгнать из сердца своего зло и ненависть. В наказание он собирается обречь себя на все то невзгоды, которые пришлось пережить вам. Сейчас он на острове Пенанг. И вынужден на время вас покинуть. Он прислал письмо не вам, а мне, не хотел причинять вам боль. Имущество он передает вам, и теперь вы полноправная хозяйка. Он надеется, что вы будете его ждать. А до его приезда вам лучше перебраться в свой дом. Немного погодя я пошлю за Кэ-ваном человека. По правде говоря, не думал, что он так искренне раскается.

Шан-цзе выслушала все это очень спокойно, лишь спросила:

– Любовь заставила его сейчас меня покинуть? Любовь? Впрочем, это вполне возможно. Любовь висит над человеком словно острый меч и не дает ему покоя. Но я не стану разыскивать Кэ-вана, раз он сам решился на разлуку. И не стану роптать на судьбу. Пусть все идет своим чередом.

В тот день, когда Шан-цзе перебралась в свой дом, прошел небольшой дождь. Казалось, само Небо решило порадовать хозяйку. От политых деревьев и цветов в саду так и веяло свежестью. Служанка как раз убирала в гостиной, когда вошла госпожа.

– Наконец-то! – воскликнула она, – мы так соскучились по вас! Погуляйте немного, пока я уберу в вашей комнате! Увидите, как выросли цветы и деревья, которые вы сами посадили, а дерево сакья в глубине сада разрослось вширь, словно зонт, и дало плоды. Там и госпожу Ши с барышней найдете.

Госпожа Ши сидела на той же самой скамейке, на которой несколько лет назад они беседовали с Шан-цзе, рядом примостилась Пэй-хэ. Госпожа Ши завела разговор о разных пустяках, видимо, чтобы успокоить Шан-цзе, потом стала ее уверять, что человек не волен распоряжаться своей судьбой. Шан-цзе была другого мнения, по промолчала. Она совсем не считала себя несчастной, и ей хотелось, чтобы госпожа Ши это поняла. Но тут вдруг она увидела, как Пэй-хэ веточкой разорвала паутину на розовом кусте, и задумчиво произнесла:

– Я, словно паук, который ткет свою судьбу-паутину. Паук заглатывает насекомых, ядовитых и безвредных. Но только совьет он нить, а ее унесет ветром неизвестно куда. Наконец ему удается к чему-нибудь прилепить свою паутину. Надолго ли – он не знает. Но однажды утром он видит, что паутина разорвана, – и паук прячется, а потом снова появляется и начинает латать паутину. Но даже порванная, паутина по-прежнему сверкает на солнце, а росинки-жемчужинки придают ей особую прелесть. Так и человек. Он старательно плетет свою судьбу-паутину, не зная, в какой момент она вдруг окажется порванной.

Госпожа Ши хотела что-то сказать, но в это время явилась служанка и доложила, что комната убрана. Женщины пошли к дому.

Сад опустел. Воцарилась тишина. Тогда из-под листа осторожно выполз паук и стал латать свою паутину. Все пауки латают свою паутину…


1922