"Игорь Гергенредер. Близнецы в мимолётности (Повесть)" - читать интересную книгу автора

тропинки то здесь, то там упирались в заслоны из колючей проволоки, за
которыми возникали объекты, обозначаемые народом кратенько: "космос" или
"атом". К северо-востоку от нашего городка, в соседней области, близ
приветливых рощ выросли курганы из песка с примесью радиоактивных веществ.
Отходы ядерного производства заразили реку, и вдоль неё тоже протянулись
ряды проволоки.
Сфера разумно-планомерной деятельности преображала ландшафт, обращая
деревни, пасеки, угодья с пасущимися коровами и голубые водоёмы в призраки,
что до сего дня смущают мне душу.
На озеро, к которому жмётся мой родной городок, походило другое,
расположенное неподалёку. Лещёва Прорва - его название - отнюдь не было лишь
лукавой приманкой, хотя солидные рыболовы "лещатники" распространяться об
этом не любили. Призрак озера обитает в моей памяти полноправным хозяином -
непримиримо к пейзажу с корпусами фабрики искусственного меха, которую я
мстительно заставляю гореть. Когда она строилась, в газетах писали: стоки
пойдут через очистные сооружения, каковые обеспечат эффективную защиту
окружающей среды.
Защищённая среда не подошла обитателям Лещёвой Прорвы. Рыба, которую
изводили и не могли извести многочисленные браконьеры, скоренько вымерла,
заповедав беречь воспоминание о широко разливающейся зорьке, кошеле с вязкой
кашей, сдобренной жмыхом, о влажных от росы удилищах...
Последний серебристый подлещик, выскакивая из зеркальной глади,
награждает рассудок представлением о трепещущем мираже и перекинутой к нему
радуге. Небо становится всё выше, и искажённый расстоянием в годы свет ходит
над сонной водой и отлогостями равнины, словно неприкаянная тревога. Меж
полей движется фигурка, и тропа хрустит под ногами идущего с тем упорством,
с каким рвётся ожить пережитое. Мой дед навестил родню в деревне и
возвращается, деловито-торопливый. Войдя в дом, окликает меня:
- Валерка, рожь в трубочку сворачивается! Чему оно соответствует?
- Чему, чему... в это время самый клёв у леща, - повторяю я то, что
узнал от деда, и хотя этот ответ он слышит уже которое лето, его
удовольствие от раза к разу не убывает.
- Идёшь завтра со мной?
Я подавляю порыв готовности, уронив равнодушно: - Угу. - Не верится,
какой оно обернётся отчаянной досадой, когда ночью дед будет меня будить.
Мы выходим; я, страдающий, что нельзя опять укрыться одеялом и сладко
уснуть, умываюсь дождевой водой из бочки, мне легчает. Рассвет ещё только
предугадывается по тому, что в синеве вокруг звёзд уже нет густоты и серп
месяца как бы утратил плотность. За городом воздух сырее, по сторонам
просёлка растут пахучие травы. Идём скорым шагом, всё яснее видны редкие
деревья впереди; кусты, что попадаются вдоль обочин, тянут притронуться. Я
стряхиваю с них росу.
Восход застаёт нас на берегу Лещёвой Прорвы. Поодаль от неё, на пологой
возвышенности - где скоро выроют котлован под фундамент фабрики, - пасутся
лошади, пониже пастбища раскинулись заросли орешника. Над дремотной в слабом
туманце водой нависли суковатые вязы.
- Ага, упало! - сказал дед, остановившись.
В излучине, где берег отвесно обрывается, с него уходит в озеро ствол
повалившегося дерева. Основание, выворотившись с корнями, напоминает
исполинское облепленное землёй копыто в корявых отростках.