"Юрий Герман. Операция "С Новым годом!" (Документальная повесть, про войну)" - читать интересную книгу автора

Дерзок же был Локотков невероятно.
Издавна служившие с ним помнили, например, такой случай: в партизанском
полку (тогда бригады еще не существовало, а был лишь полк) накопилось много
раненых, а врача достать никак не удавалось, и медикаментов не было
решительно никаких.
Тогда Локотков "уворовал" в Порхове доктора.
У доктора были в заведовании и медикаменты, так необходимые партизанам,
и инструменты, и перевязочные материалы, но уйти в лес он не решался,
опасаясь за участь жены и малолетних, тяжело болеющих ребятишек. Забрать всю
свою фамилию в полк он не мог, а оставить фашистам - значит обречь семейство
на страшную казнь.
Иван Егорович, напевая и насвистывая, много часов подряд раздумывал,
потом беседовал со связными и вообще знающими псковскую обстановку, затем
вычерчивал схемочки и планчики, тут же, как обычно, их сжигая, а погодя
принял решение, которое и осуществил в ближайшие сутки. Отыскав ужасно
изуродованный труп (в ту пору отыскать такое тело не представляло особых
трудностей), Локотков снабдил мертвеца подлинными документами доктора Павла
Петровича Знаменского, переодел мертвеца в пиджак и сапоги доктора, нагрузил
две подводы медицинским хозяйством, велел Павлу Петровичу "не робеть" и увез
его в свой партизанский госпиталь. Супруга Знаменская с трудом, но исправно
порыдала над чужим покойником, расстрелянным немцами и немцами же с
воинскими почестями похороненным, выслушала фашистские соболезнования и в
бедном трауре вернулась к исполнению служебных обязанностей. Зоя Степановна
была медицинской сестрой и в дальнейшем регулярно снабжала госпиталь своего
"покойного" мужа немецкими лекарствами и перевязочными материалами. С
доктором же Иван Егорович очень подружился и на досуге любил с ним
побеседовать о том недалеком будущем, когда изобретут машинку, заменяющую
сердце, или аппарат, заменяющий голову с мозгами. Доктор был в этих вопросах
изрядный оптимист и утверждал, что не пройдет и трех столетий, как
человечество достигнет практического бессмертия. Иван же Егорович качал
головой и говорил, что триста лет - "срок-таки порядочный и хорошо бы
маленько поднажать ученым"...
Другая дерзость Локоткова произошла так: на дневке в одном сельце
Псковской области, оккупированной немцами, Иван Егорович по-доброму
договорился со старостой, что тот будет с нынешнего дня работать на
партизан. Староста всеми клятвами поклялся, все слова сказал - и нужные и
лишние, и поплакал умиленно, и даже руку Локоткову хотел облобызать, но все
же успел посчитать партизанские сани, коней, пулеметы, автоматы, как
говорится, "живую силу и технику", и с грамотным реестром за пазухой,
верхом, задами поскакал в немецкую комендатуру, но на пути локотковскими
хлопцами был перехвачен и лично Иваном Егоровичем при двух заседателях судим
по законам военного времени. Староста что-то визжал и брыкался, но реестр
был реестром, адрес на пакете адресом, никаких сомнений не оставляющим, и
старосту казнили через повешение на телеграфном столбе на развилке зимней
дороги. Была прибита под повешенным и фанерка с объяснением причины казни,
были заложены в снегу и четыре мины, чтобы любопытные фрицы подорвались,
когда станут покойника, дорогого их сердцам, снимать со столба. Фрицы не
заставили себя долго ждать, все пассажиры легкового "оппеля" взорвались на
минах, а шофера дострелили. Затем Иван Егорович заминировал мертвых офицеров
тоже, а шофера отдельно и легковушку отдельно. Еще подождали партизаны в