"Юрий Герман. Операция "С Новым годом!" (Документальная повесть, про войну)" - читать интересную книгу автора

лесу с полсуток, и опять были взрывы в большом количестве, и было взято
немало вооружения и боеприпасов, но тут уже пришлось уходить, потому что
фрицы двинулись к развилке всею "громадою", как выразился разведчик Саня:
пошел на Локоткова "аж гарнизон с бронетранспортерами".
Были и еще многие легендарные случаи, иногда дополняемые пылким
воображением партизанской молодежи, иногда рассказываемые в баснословном,
былинном варианте, но ведь всем ведомо, что "преувеличивают" лишь любимых и
особо почитаемых начальников, в то время как о середняках и дуболомах
предпочитают помалкивать, и уж никогда и нигде их никто не нахваливает. Как
говорится, себе дороже, да особливо в условиях партизанской войны.
По своей же контрразведывательной, чекистской специальности Иван
Егорович был много знающим и думающим офицером, всегда полным отважных и в
тоже время точно рассчитанных замыслов, и именно поэтому замыслов,
выполняемых с наименьшими потерями.
Тут надо отметить еще и поразительный, смекалистый, хваткий и емкий ум
Ивана Егоровича, его наблюдательность и спокойную аккуратность, граничащую с
педантизмом, в подготовке и разработке операций. Во время этой кровавой
войны, случалось, и крупные военачальники на потери не слишком обращала
внимание, а молчаливый Локотков не одну свою операцию выигрывал совершенно
без единой потери, утверждая, что если "по-умному" и "горячку не пороть",
если врага изучить "со всей возможной и даже невозможной" глубиной и
основательностью, то от этого можно иметь большие выгоды своему войску.
"Не пороть горячку" - лозунг, провозглашенный Локотковым, - не всем
нравился: были, разумеется, скорохваты-рубаки, но и их Иван Егорович упрямо
и неуклонно сворачивал на свои позиции, потому что все всегда видели своими
глазами его успешную и толковую деятельность. Все, кроме отдельных
прилетающих к партизанам на самолетах начальников, для которых самый факт их
пребывания на партизанской земле, в фашистском тылу казался выдающимся и
достойным специального о них повествования, быть может и не в прозе, а в
возвышенных стихах. Некоторые из этих прилетающих, случалось, и покрикивали
даже на Ивана Егоровича, который, надо отметить, и крика начальственного не
пугался, а продолжал настаивать на своей линии, линии в ту пору не только не
модной, но даже и вовсе невозможной, поскольку некоторые прилетающие склонны
были подозревать все и всех вокруг себя в изменнических, подлых и коварных
замыслах.
Локотков же прежде всего верил в суть советского человека даже тогда,
когда этот человек и ругался солеными словами на немецкую силу, или на то,
что который день нет табаку, или на глупость аж самого взводного.
Были, разумеется, случаи, что и Иван Егорович расшибался, но этих
случаев было до того ничтожно мало, что они ни в малой мере не расшатали его
твердую и спокойную веру в то, что его товарищи по оружию - великолепный
народ и что с этими товарищами нельзя быть ни подозрительным, ни угрюмо
настороженным, нельзя поминутно всех проверять-перепроверять и что слово
"товарищ" есть не только привычная форма обращения, но еще и слово, полное
прекрасного смысла и высокого значения.
Поэтому партизаны за глаза называли Локоткова "друг-товарищ": это было
его излюбленной формой обращения.
- Ты вот что, друг-товарищ, - говаривал он, - ты подбери себе еще двух
друзей-товарищей...
Командный состав бригады уважал Локоткова и доверял ему абсолютно. Дело