"Юрий Павлович Герман. Начало " - читать интересную книгу автора

Так с рогожным кульком костей под рукою и с шинелью через плечо, весь в
поту и в пыли, Пирогов дотащился наконец до суда близ Иверской, в котором
служил заседателем тишайший дядюшка Андрей Филимонович Назарьев. Заходить за
ним в суд было иногда для Пирогова почему-то удовольствием, дядюшку Андрея
Филимоновича он любил, хоть и не сознавался себе в этом, и дядюшка, нежно
почитавший ученого племянника, всегда радовался, когда тот, дав изрядного
крюка, заходил за ним из университета.
Когда Пирогов вошел в заседательскую комнату, темную и прохладную после
жаркой улицы, там никого не было, и в ожидании дяди он принялся развлекаться
тем, что, запустив по локоть руку в мешок с костями, на ощупь определял
название костей - шептал название и вытаскивал кость, проверяя знание свое
глазами. За этим занятием и застал его дядюшка Андрей Филимонович, вошедший
с другими чиновниками в заседательскую комнату.
- О, да здесь Николаша поджидает, - воскликнул он тихим голосом
(дядюшка даже и кричал негромко, лицом только выражая, что он воскликнул, а
голосом почти шепча). - Здравствуй, дружок мой. Что это у тебя за страсти
такие? Чай, бараньи, аль телячьи?
- Разве я ветеринар? - несколько обиженно сказал Пирогов. - Я, дядюшка,
хирург, и кости эти когда-то принадлежали человеку.
Чиновники, дядюшкины товарищи, подошли поближе и со страхом поглядывали
на рогожный мешок, стоявший на кресле.
- И кто же он был, - осведомился молодой чиновник, бросая косой и
опасливый взгляд на мешок, - из какого звания?
- Он был человек, - холодно ответил Пирогов, - что нам его звание
теперь?
И, вытащив из мешка желтый череп, - сломанный и потому доставшийся
ему, - он показал пустые его глазницы испуганно сбившимся в кучу чиновникам
и сказал с тем пафосом в голосе, который так неотразимо действует на всех
юношей в мире:
- Он был человек, а сейчас он лишь препарат, по которому мы, медики,
знакомимся с тем, как что устроено у живущих еще и поныне людей, дабы
облегчать их страдания.
Чиновники молчали и с уважением поглядывали на череп, а дядюшка в это
время смотрел на своего племянника, и в кротких его глазах было прелестное
выражение стыдливой гордости.
Потом Андрей Филимонович вместе с чиновниками и с племянником пошел в
знакомый трактир пить чай с калачами. В трактире мешок стоял под столом, и
чиновники с опаскою поджимали ноги, чтобы, не дай бог, не дотронуться до
того, что, по выражению Пирогова, было человеком. Для того чтобы сделать и
дядюшке и племяннику приятное, все говорили о болезнях - кто какие знал - и
о разных случаях излечений, говорили о лекарях и, конечно, о Мухине и о
Мудрове. Молчавший доселе дядюшка поглядел на Пирогова, лукаво усмехнулся и
сказал, что кабы не Ефрем Осипович, то неизвестно, был бы нынче Николаша
медиком или нет.
Старый чиновник - Карп Модестович - поинтересовался, почему так, и
дядюшка рассказал, как у Николаши в свое время захворал родной брат, а его,
Андрея Филимоновича, родной племяш, как никто и ничем не мог поправить
здоровье мальчика и как страшный рюматизм (дядюшка именно так и сказал -
рюматизм), как этот рюматизм с быстротой и неумолимостью распространялся по
всем членам ребенка...