"Лайан Герн. Через соловьиный этаж " - читать интересную книгу автора

дни напролет и спали по нескольку часов ночью иногда в уединенном фермерском
доме, порой в покинутой горной лачуге. Если не считать тех мест, где мы
останавливались, то людей на этом пустынном пути мы почти не встретили: лишь
одного дровосека, двух собиравших грибы девочек, которые убежали, едва
увидев нас, и монаха, направлявшегося к дальнему храму. Через несколько дней
мы пересекли границу княжества. Крутые подъемы не закончились, однако чаще
мы спускались. Показалось море, сначала отдаленным отблеском на горизонте,
затем широкой шелковой лентой с островами, торчащими вверх, словно
погрузившиеся в воду горы. Я раньше никогда не видел моря и не мог оторвать
от него взгляд. Иногда оно казалось высокой стеной, которая вот-вот
обрушится на землю.
Рука понемногу заживала, оставался лишь серебряный шрам на правой
ладони.
Деревни нам встречались все крупнее, и наконец мы остановились на
ночлег в поселении, которое могло быть названо городом. Располагаясь на
мощеной дороге, шедшей между Инуямой и побережьем, он изобиловал гостиницами
и харчевнями. Мы все еще находились на территории клана Тоган, поэтому всюду
красовались три дубовых листа, и я боялся выходить на улицу, хотя люди в
гостинице, как мне показалось, знали господина Отори. Уважение, с которым
его встречали, сопровождалось каким-то более глубоким чувством, некоей
преданностью, которая должна держаться в секрете. Они и ко мне относились с
симпатией, хоть я с ними и не разговаривал. Мое молчание мало волновало
господина. Сам он был немногословным человеком, погруженным в собственные
мысли. Время от времени я замечал, что он изучает меня будто бы с жалостью.
В такие моменты он словно собирался что-то сказать, но лишь бормотал: "Не
обращай внимания, ничего не поделаешь".
Слуги постоянно сплетничали, и мне нравилось слушать их. Огромный
интерес у них вызвала женщина, приехавшая прошлой ночью и остановившаяся еще
на один день. Она направлялась в Инуяму, очевидно, чтобы встретиться с самим
господином Йодой. Женщину, конечно же, сопровождали слуги, но ни мужа, ни
брата или отца с ней не следовало. Она была милой, доброй, вежливой ко всем,
очень красивой, хоть и зрелой - не меньше тридцати, - но путешествовала
одна! Невероятно! Повар утверждал, что она недавно овдовела и едет к сыну в
столицу, но старшая горничная сказала, что это все глупости, женщина никогда
не рожала и замужем не была; и тогда мальчик-конюх, с полным ртом, сообщил,
что слышал от носильщиков паланкина, будто у нее два ребенка: мальчик,
который умер, и девочка, попавшая в заложницы в Инуяме.
Горничные вздохнули и сказали, что даже богатство и благородное
происхождение не спасут от судьбы, на что конюх ответил:
- По крайней мере, дочь жива, ведь они члены клана Маруямы, у которых
наследство передается по женской линии.
Эта новость вызвала немалое изумление и возобновила любопытство к
госпоже Маруяме, которая имеет право на свои земли, на то, чтобы владения
передавались не сыновьям, а дочерям.
- Неудивительно, что у нее хватает смелости путешествовать одной, -
сказал повар.
Воодушевленный своим успехом, мальчик-конюх продолжил:
- Однако господин Йода этого не одобряет. Он хочет присвоить ее земли
или силой, или, как поговаривают, женитьбой.
Повар отвесил ему оплеуху: