"Герман Гессе. Под колесами" - читать интересную книгу автора

степенно оплыл хлебный шарик, и вдруг тот мгновенно исчез в широко раскрытой
пасти.

От лениво несущей свои воды реки тянуло тепловатой сыростью, в
темно-зеленой глади расплывалось отражение белого облачка, с мельницы
доносился визг дисковой пилы, а обе плотины гудели низко, в унисон. Гансу
почему-то вспомнилось недавнее конфирмационное воскресенье. Когда торжество
и благолепие: достигли наивысшей точки, он поймал себя на том, что спрягает
какой-то греческий глагол. Да и вообще в последнее время с ним часто
случается, что, сидя за партой, он путается в мыслях и, вместо того чтобы
думать о текущем уроке, повторяет предыдущий или готовится к следующему. Как
бы это не отразилось на экзаменах!

Рассеянно он спустился с парапета и никак не мог решить, куда теперь
идти. Вдруг он вздрогнул от неожиданности: чья-то сильная рука сжала его
плечо. - Помогай бог, Ганс! - слышит он ласковый мужской голос. - Не
пройдешься ли со мной немного?

Это сапожник Флайг. Когда-то Ганс провел у него не один вечер, но
теперь уже давно не навещал. Шагая рядом, Ганс невнимательно слушает
набожного мастера. Флайг говорит об экзамене, желает юноше удачи,
подбадривает его, но весь смысл его речи сводите в конце концов к тому, что
экзамен - явление чисто внешнее и случайное. Провалиться вовсе не позорно,
это может стрястись и с лучшим учеником. И если что-нибудь подобное
произойдет с ним, Гансом, пусть памятует о том, что у вседержителя свои
особые намерения насчет каждой человеческой души и пути его неисповедимы.

По отношению к Флайгу совесть Ганса была не совсем чиста. Он уважал
старика, ему нравилась его уверенность, внушительные манеры, но он слышал
столько анекдотов об его сектантской братии и так смеялся над ними. К тому
же он боялся колючих вопросов сапожника и, стыдясь собственной трусости,
избегал с ним встреч. С тех пор как Ганс стал гордостью учителей, у него и
самого обнаружилось что-то от высокомерия, а старый мастер, желая смирить
его гордыню, как-то странно стал поглядывать на него. Потому-то душа
мальчика постепенно и ускользнула от доброжелательного наставника: ведь Ганс
переживал самый расцвет мальчишеского упрямства и на каждое неласковое
прикосновение, задевавшее чувство собственного достоинства, отзывался весьма
болезненно. Шагая сейчас рядом с проповедником, он и не подозревал, с какой
добротой и заботой тот поглядывал на него.

На Королевской улице они встретили пастора. Сапожник сдержанно, даже
холодно поздоровался и вдруг куда-то заспешил - о священнике ходила молва,
что он какой-то новоявленный и не признает даже воскресения Христова.

- Ну как дела? - спросил он Ганса, увлекая его за собой. - Верно, рад,
что дождался наконец?

- Да, уж лучше поскорей бы?

- Держись, держись! Ты знаешь, как все мы надеемся на тебя. Особого