"Герман Гессе. Под колесами" - читать интересную книгу автора

преподаватель математики избрал для своих уроков. А в занятиях алгеброй Ганс
при всем желании не находил никакого удовольствия. Уж очень обидно было
после полудня в самое пекло, вместо того чтобы бежать на прибрежную лужайку,
плестись в жаркий пыльный кабинет профессора и с усталой головой и
пересохшим от жажды горлом бубнить под жужжание мух: "a + b, и "а - b".
Что-то гнетущее, сковывающее было во4 всей этой атмосфере, и в плохие дни
она порождала чувство безысходности и отчаяния, С математикой у Ганса вообще
происходило, что-то странное. Он вовсе не принадлежал к числу тех учеников,
которые не в силах ее постигнуть и для, которых она навсегда остается тайной
за семью печатями. Нет, порой ему удавалось решить задачу хорошо, даже с
некоторым изяществом, и он радовался этому. В математике нравилось ему, что
она лишена фальши, что в ней отсутствует возможность виляния, что здесь
нельзя отходить от темы и забредать в смежные и обманчивые области. По этой
же причине он так любил латынь. Язык этот ясен, точен, Почти не допускает
кривотолков. Однако; когда в задачах по арифметике даже все ответы
сходились, радости от этого было мало. Занятия математикой представлялись
Гансу похожими на путешествие по ровной дороге; все время про двигаешься
вперед, каждый день узнаешь что-то новое, чего накануне ты еще Не знал, но
на гору, откуда перед тобой вдруг открылись бы обширные горизонты, так
никогда, и не взберешься.

Насколько оживленней проходили занятия у директора. Правда, в устах
пастора искаженный греческий текст Нового Завета звучал куда великолепней и
привлекательней, нежели юношески свежие поэмы Гомера у директора. Но ведь
это был Гомер, в нем после преодоления первых же трудностей неожиданно
открываешь такие прелести, получаешь такое удовольствие, что тебя
непреодолимо влечет все дальше и дальше! Частенько Ганс, застряв на трудно
переводимом, но таинственно и прекрасно звучащем стихе, полный трепетного
волнения, лихорадочно спешил отыскать нужный ключ в словаре, и тот открывал
ему вход в этот светлый, радостный сад.

Домашних уроков у него снова было вдоволь, и не один вечер он
засиживался допоздна над. какой-нибудь заковыристой задачкой. Папаша
Гибенрат с гордостью отмечал подобное усердие. Его неповоротливому уму
мерещился идеал столь многих ограниченных людей - видеть на древе своего
рода буйно растущую ветвь, поднявшуюся так высоко, что он взирал бы на нее с
подобострастным уважением.

В последнюю неделю каникул директор и пастор внезапно стали проявлять
разительную мягкость и озабоченность. Они посылали мальчика гулять,
прекратили уроки и всячески подчеркивали, сколь важно Гансу вступить на
новую стезю свежим и вполне отдохнувшим.

Но сбегать на рыбалку Гансу удалось всего лишь два-три раза. Часто
болела голова, и он без должного внимания сидел на берегу реки, зеркало
которой теперь уже отражало светло-голубое небо ранней осени Почему,
собственно, он в свое время так радовался летним каникулам, для него
осталось загадкой. Теперь он был рад тому, что они кончились, что скоро он
уедет в семинарию, где начнется совсем другая жизнь, будут, другие учителя.
Ну, а так как он не проявлял уже никакого интереса к ужению, то рыба у него