"Герман Гессе. Под колесами" - читать интересную книгу автора

своих деревьев; лить в послеполуденную пору на нем мимолетно возникает
какая-то видимость жизни. Из монастыря высыпает стайка подростков и
разбегается по просторной площадке, слышатся разговоры, крики, смех, изредка
молодежь играет в мяч, но по истечении часа все, будто по мановению ока,
бесследно исчезают за толстыми стенами. На этом дворе кое-кому должно быть,
приходило в голову, что здесь недурно прожить хороший отрезок жизни, здесь
должно расти нечто живое, дарящее счастье, здесь добрые и мудрые люди должны
думать свои светлые думы, создавать прекрасные, исполненные радости
творения.

Давно уже этот великолепный, затерянный средь лесов и холмов монастырь
отвели под протестантскую духовную семинарию, дабы красота и покой окружали
юные, столь восприимчивые души. К тому же молодые люди здесь не подвержены
беспокойному влиянию семьи и города, их не тревожат пагубные картины людской
суеты. А это дает возможность годами представлять им изучение
древнееврейского и греческого языков и других предметов как единственную
цель жизни, направлять всю жажду юных сердец лишь на возвышенные занятия в
радости.

Однако следует отметить еще один важный фактор: жизнь в интернате
побуждает к самовоспитанию, к чувству общности. Учредители, за, чей счет
здесь учатся и содержатся семинаристы, тем самым позаботились о том, чтобы
из воспитанников вырастали люди весьма определенного толка и позднее их
всегда можно была бы узнать; это тонкий и надежный способ клеймения, глубоко
продуманная форма крепостной зависимости. За исключением отдельных дичков,
время от времен, вырывающихся на волю, каждого швабского семинариста легко
признать за такового, как бы долго он потом ни прожил. Сколь разнообразны
люди, и сколь разнообразны условия, в которых они формируются И именно это
существующий режим, невзирая на лица, сглаживает у своих подопечных при
помощи некоего духовного мундира, а быть может, и ливреи.

У кого при вступлении в монастырскую семинарию еще жива была мать, тот
всю жизнь с благодарностью и умиленной улыбкой будет вспоминать о тех днях.
Ганс Гибенрат был Лишен этого счастья и потому без всякого умиления пережил
свой приезд, но он наблюдал, как чужие матери хлопотали около своих детей, и
странное у него было при этом чувство.

В длинных коридорах, где были свалены ящики и корзины, подростки под
наблюдением родителей распаковывали и укладывали в стенные шкафы свои вещи.
Каждому из вновь прибывших выделили в, коридоре шкаф под номером и полку с
тем же номером в комнатах для занятий Сыновья и родители то и дело
опускались на колени, чтобы взять из ящика очередную вещь, а фамулус
расхаживал между ними, словно вельможный князь, время от времени раздавая
доброжелательные советы. Курточки и панталоны надлежало разгладить, рубашки
сложить, книги разобрать, башмаки и шлепанцы выставить в ряд В основном
экипировка была почти у всех одинаковая, так как минимум белья и других
предметов обихода был заранее предписан. Вытаскивались на божий свет и
устанавливались в умывалке жестяные тазы с нацарапанными на них именами
владельцев, рядом укладывались губки, мыльницы, гребенки. Помимо того,
каждый привез с собой керосиновую лампу, бачок с керосином, а также ложку,