"Иоганн Вольфганг Гете. Эгмонт (перевод Н.Ман) " - читать интересную книгу автора

придерживаются ереси? Разве не требует он от нас беспощадной суровости? А ты
говоришь мне о мягкости? Советуешь просить его о снисхождении, о терпимости?
Он ведь лишит меня своего доверия и благосклонности.
М а к и а в е л л и. Я знаю, король шлет сюда приказы, дабы поставить
вас в известность о своих намерениях. Вам надлежит восстановить спокойствие
и мир путем, который только пуще озлобит умы и повсюду неизбежно раздует
пламя гражданской войны. Обдумайте свои поступки. Крупнейшие купцы,
дворянство, народ, солдаты - все заражены ересью. Что толку упорствовать,
ежели все изменяется вокруг нас? О, если бы добрый гений внушил Филиппу, что
королю больше пристало править подданными двух вероисповеданий, чем
понуждать их к истреблению друг друга.
П р а в и т е л ь н и ц а. Ни слова больше. Я знаю, что политика лишь
редко дозволяет нам быть верными не за страх, а за совесть, что она
искореняет в наших сердцах доброту, искренность, сговорчивость. В делах
мирских, увы, иначе не бывает. Но неужто нам и с господом лукавить, как мы
лукавим между собой? Неужто пребывать равнодушными к исконной нашей вере, за
которую многие, очень многие сложили головы? Неужто принести ее в жертву
неведомо как возникшим сомнительным, противоречивым новшествам?
М а к и а в е л л и. Надеюсь, мои слова не заставят вас плохо думать
обо мне.
П р а в и т е л ь н и ц а. Я знаю тебя, знаю твою верность и понимаю,
что можно, будучи честным и разумным человеком, не найти кратчайшего пути к
спасению своей души. Есть и другие мужи, Макиавелли, которых я и ценю и
порицаю.
М а к и а в е л л и. Кто же это?
П р а в и т е л ь н и ц а. Должна признаться, что сегодня Эгмонт
расстроил меня до глубины души.
М а к и а в е л л и. Эгмонт? Чем?
П р а в и т е л ь н и ц а. Обычным своим легкомыслием и беспечностью.
Страшная весть настигла меня, когда я со всей свитой, Эгмонт тоже
сопровождал меня, возвращалась из церкви. Я не сумела скрыть свою боль и
стала громко сетовать, а потом, оборотясь к нему, воскликнула: "Что же это
творится в вашей провинции! И как вы можете терпеть такое, граф? Король ведь
всем сердцем вам верил".
М а к и а в е л л и. И что же он ответил?
П р а в и т е л ь н и ц а. Ответил так, словно речь шла о пустяках, о
досадной случайности. "Прежде всего нидерландцы должны быть уверены в
незыблемости старых порядков! Остальное приложится".
М а к и а в е л л и. Возможно, в его словах правда возобладала над
разумом и благочестием. Да и как может возникнуть и упрочиться доверие, если
нидерландцы поняли, что испанцы не столько пекутся об их благе и спасении
души, сколько посягают на их имущество? Для них очевидно, что новые епископы
спасли меньше душ, чем захватили богатых приходов, не говоря уж о том, что
почти все они чужеземцы. Наместничества пока еще в руках нидерландцев, но
испанцы уже точат зубы на этот лакомый кусочек. А ведь любой народ хочет,
чтобы им правили его одноплеменники, по его обычаям, а не пришлые люди,
которым важно одно - обогатиться, которые все меряют своей мерой, правят не
дружественно и безучастно?
П р а в и т е л ь н и ц а. Ты становишься на сторону наших врагов.
М а к и а в е л л и. Сердцем, конечно, нет. Но как бы я хотел и разумом