"Игорь Гетманский. Над пропастью во ржи (Сб. "Игра и кара")" - читать интересную книгу автора

нечего: эти нищеброды кого хочешь сами в гроб сведут!
Он говорил что-то еще, но я уже не слушал его. Я все понял. "Пропал
мужик, - сказал я себе, - пропал. Ни за понюшку табаку. И я ничего не могу
сделать. И остается мне только ждать развития событий и молиться, чтобы
Петрович оказался прав. Потому что если он ошибается, то, когда он умрет,
получится, что это я - и только я! - виноват в его смерти. Я толкнул его к
этой бабе, я его погубил!.."
Когда Петрович сделал небольшую паузу в своей долгой речи, я надел
фуражку и поспешно пожал ему руку:
- Извини, спешу!
И пошел к машине. Но на полпути остановился как вкопанный и
развернулся на 180 градусов:
- Петрович! - крикнул я. - Ты это... Ты расписываться-то не
собираешься?
Петрович успел зайти в дровяной сарай, и оттуда раздался его веселый
голос:
- Да расписались уже, Николаич! Неделя, как расписались! Извини, что
на свадьбу не пригласил, тихо справляли, вдвоем!
- Тьфу! - сплюнул я и, загребая ногами пыль, побрел к своему "уазику".

***

Хоронили Петровича через два месяца, в августе. Грибочками он
отравился. Поехал однажды с утра на пасеку, обещал Нине Ивановне вернуться
к обеду, да заработался там у себя, не заметил, как день пролетел. А Нина
Ивановна, не дождавшись муженька своего, сковородку с грибочками
свежезажаренными завернула в тряпицу, да на попутке и отмахала двадцать
километров до пасеки. Там и покормила голодного Петровича, он весь день
ничего не ел. А когда вернулись они через часик домой, Петровичу уже худо
было. К середине ночи доставили его в больницу на "Скорой" с диагнозом:
"Острое отравление. Предположительно, ботулизм". Не спасли. Сердце не
выдержало, слишком уж сильно его рвало...
Я не поехал на похороны. Не поехал. Я тоже отравился, как Петрович.
Его смертью отравился, и мне, наверно, было так же плохо, как и ему в
последние минуты жизни под капельницей. Только не физически мне было
плохо, а морально. Меры моей вине, раскаянию, досаде и чувству
позорнейшего бессилия не было. И не было меры ненависти к этой жуткой
женщине, которая отняла у меня Петровича, Ваню Косыхина, Годова - трех м о
и х людей, коллег, товарищей моих - отняла! А, да что об этом говорить,
сказано уже все!..
Немало времени прошло, пока я смог примириться с дикой
необъяснимостью и трагизмом того, что произошло. Немало. Только ведь время
все лечит. Время лечит, это правильно. И вот пришел день, когда я смог
спокойно посмотреть на ситуацию. Спокойно, как бы со стороны. И хотя это в
положении дел ничего не меняло, я был рад, потому что понял, что теперь
смогу воплотить в жизнь свою давнюю мечту: посмотреть в глаза Смердиной
Нине Ивановне.
Однажды, в один теплый осенний вечер, я запер дверь своего кабинета,
влез в кабину "уазика" и поехал в Таежный-3. И пока ехал, понял, что
сделаю там не один визит, как намечал, а два...