"Владимир Гиляровский. Мои скитания" - читать интересную книгу автора

И много-много, и в газетах, и в спортивных журналах я писал о степях,
- даже один очерк степной жизни по-пал в хрестоматию (Хрестоматия, изд.
Клюквина, Москва).В одной из следующих моих книг придется вернуться и к этим
дням, которые вспоминаю сейчас, так как они связаны с последующими годами
моей жизни, а пока - о далеком былом.

x x x

Сам старик и его жена были почти безграмотны, в до-ме не водилось
никаких журналов, газет и книг, даже кон-нозаводских: он не признавал
никаких новшеств, улуч-шал породу лошадей арабскими и золотистыми
персид-скими жеребцами, не признавал английских - от них дети цыбатые,
говорил, - а рысаков ругательски ругал: купе-ческая лошадь, сырость
разводят! Даже ветеринарам не хотел верить- лошадей лечил сам да его
главный по-мощник, калмык Клык. Имени его никто не знал, а Клыком его звали
потому, что из рассеченной верхней губы торчал огромный желтый клык. Лошади
были великолепные и шли нарасхват даже в гвардейские полки. В доме был
подвал с домашними наливками и винами, вплоть до шампанского,- это угощение
для покупателей- офицеров, заживавшихся у него иногда по неделям. Стол был
простой, готовила сама Анна Степановна, а помогала ей ее родная племянница
подросток Женя, красавица-казачка, лет пят-надцати.
Брови черные дугой
Глаза с поволокой...
Она с утра до ночи металась по хозяйству, ключи от всего носила у себя
на поясе и везде поспевала. Высокая, тонкая, еще несложившаяся, совсем
ребенок в жизни - в своей комнате в куклы играла - она обещала быть
кра-савицей. Она была почти безграмотна, но прекрасно знала лошадей и сама
была лихой наездницей. На своем легком казачьем седле с серебряным убором,
подаренным ей соседом-коневодом, знаменитым Подкопаевым, она в свободное
время одна-одинешенька носилась от косяка к косяку, что было весьма
рискованно: не раз приходи-лось ускакивать от разозленного косячного
жеребца. Меня она очень любила, хотя разговаривать нам было некогда, и
конца-краю радости ее не было, когда осенью, в день ее рождения, я подарил
ей свой счастливый пер-ламутровый кошелек, который с самой Казани во всех
опасностях я сумел сберечь.
Меня она почтительно звала Алексеем Ивановичем, а сам старик, а по его
примеру и табунщики, звали Але-шей - ни усов, ни бороды у меня не было - а
потом, когда я занял на зимовке более высокое положение, кал-мыки и рабочие
стали звать Иванычем, а в случае каких-нибудь просьб, Алексеем Ивановичем.
По приходе на зи-мовник я первое время жил в общей казарме, но скоро хозяева
дали мне отдельную комнату; обедать я стал с ними, и никто из товарищей на
это не обижался, тем бо-лее, что я все-таки от них не отдалялся и большую
часть времени проводил в артели, - в доме скучно мне было.
А, главным образом, уважали меня за знание лошади, разные выкрутасы
джигитовки и вольтижировки и за то. что сразу постиг объездку неуков и ловко
владел ар-каном.
Хозяин же ценил меня за то, что при осмотре лоша-дей офицерами,
говорившими между собой иногда по-французски, я переводил ему их оценку
лошадей, что ко-нечно давало барыш.
Ну, какому же черту - не то, что гвардейскому офицеру - придет на ум,