"Вернер Гильде. Непотопляемый "Тиликум" [B]" - читать интересную книгу автора

война никак не отложилась в моей памяти. Зато в 1865 году я пошел в школу,
что было для меня ничуть не менее скверным, чем для отца - последствия
войны.
Чтобы попасть из Моордика в церковь, в лавку и в школу, надо было идти
по узкой дамбе на восток. Через километр марши кончались и начинался
коренной берег. На самой границе между ними бил родник. Редко проходили мы
мимо, не испив из него водицы. В маршах, расположенных часто ниже уровня
моря, колодцев в те времена не водилось. Люди и скот пили из канав.
Привыкнешь к такой водичке, и никакая хвороба тебя не берет, главное -
попить ее во младенчестве. Мой желудок благодаря этой канавной воде достиг
железной кондиции. В тропиках, где вся команда маялась животом, я сроду не
болел. И во время плавания на "Тиликуме" я благополучно выжил после
сильнейшего отравления рыбой.
Так вот, стало быть, мы угощались родниковой водичкой и шли дальше уже
по коренному берегу, лежавшему выше маршей на один-два метра. Поля были
засеяны рожью и картофелем и окаймлены книксами - земляными валами с
кустарником. Между книксами шла дорога длиной около двух километров до
школы и деревни Хорст.
С моим поступлением в школу связано одно забавное дело. В школе было
четыре класса. Старшие дети учились в выпускных мужских и женских классах,
те, что помоложе, - в начальных, а дети от шести до восьми лет - в
подготовительных. Нам, детям, такое разделение было только на руку. В
обоих младших классах сидело вместе почти сто пятьдесят человек. С первых
же дней учебы мы быстро сообразили, что учитель Кульман не в состоянии
определить, кто из нас присутствует, кто нет. Поэтому вместо школы я
частенько слонялся по деревенским улицам. Здесь проходила дорога,
связывающая Гамбург с севером страны. Летом повозки и скот всех видов
взвихряли пыль с немощеной дороги, а осенью и зимой утопали в грязи.
Особенно любили мы прогуливать послеобеденные уроки, с двух до четырех.
Из-за дальней дороги обедать мы домой не ходили. Матери давали нам с собой
по ломтю хлеба, а пили мы сколько хотели, вволю, из школьной колонки.
После же обеденного перерыва - с двенадцати до двух - возвращаться в класс
к учителю Кульману, по нашему мнению, уже не стоило. Мы оставались на
улице или играли в книксах, за деревней.
Случалось, однако, время от времени, что мы проводили в школе целые
дни. Главным образом в холодное время года, когда нас манила к себе
гигантская железная печка. Зимой по утрам в классе было еще темно. Каждый
ученик приносил с собой свечку, которая ставилась на парту. Сто пятьдесят
детских тел в тесном помещении, коптящие свечи и спаленные на их пламени
волосы создавали чрезвычайно плотную атмосферу, подобную которой я ощутил
вновь лишь годы спустя в кубриках некоторых парусных судов. Чтобы
разогнать одолевавшую нас сонливость, учитель Кульман заставлял весь класс
хором читать стихи и петь песни.
Главными предметами были закон божий, немецкий язык и арифметика.
Каждый школьный день начинался молитвой, псалмом и главой из Библии. После
больших каникул мы стали проходить библейскую историю с сотворения мира,
затем через рай и Каина с Авелем двигались дальше, к Аврааму, Иосифу и
Моисею. К рождеству мы добрались до Нового завета и закончили знакомство с
ним к большим каникулам деяниями апостолов.
Процедура эта повторялась в каждом классе все четыре года обучения в