"Нодар Джин. Повесть о смерти и суете" - читать интересную книгу автора

увеличения для особенно мелких предметов, и этою лупой, смеялся доктор,
мерзавец рассматривал не папины бриллианты, а свой крохотный пенис и
единственное яичко.
На подобное злословие "Шепилов" реагировал как романтик. Не унижаясь до
отрицания сплетен, он объявлял петхаинцам, что хотя и считает себя
щепетильным мужиком, - при случае способен и на грубый поступок. Я,
переходил он вдруг на русский и смотрел вдаль, я одну мечту, скрывая, нежу,
- что я сердцем чист. Но и я кого-нибудь зарежу под осенний свист.
Будучи уже самим собой, Сёма признавался, что эта фраза принадлежит не
ему, а российскому стихотворцу, от которого, тем не менее, он, "Шепилов",
отличается, мол, меньшей стеснительностью. То есть - готовностью зарезать
друга, не дожидаясь осени.
Хотя петхаинцы уважали Даварашвили за учёность, перспектива его
заклания - на фоне бесприютной скуки - столь приятно их возбуждала, что они
отказывались верить доктору, когда тот сообщал им со смехом, будто романтики
с миниатюрными половыми отростками способны пускать кровь лишь себе. Как,
дескать, и закончил жизнь цитируемый Сёмой стихотворец. Впрочем, если, мол,
Сёма и вправду разгуляется, то резать ему следует не его, лекаря и
правдолюбца, а свою поблядушку из тайной полиции, которая, будучи скверных
кровей, изменяла бы и сексуальному гиганту.
Тем не менее, Нателу петхаинцы считали грешницей по другой причине.
Неожиданной, но тоже простой.





11. Избавитель не нуждается в существовании


Ещё в 50-х годах, после смерти Сталина и с началом развала дисциплины,
Петхаин прославился как самый злачный в республике чёрный рынок, где можно
было приобрести любое заморское добро. От австрийского валидола в капсулах
до итальянских трусов с вытканным профилем Лоллобриджиды и китайских
эссенций для продления мужской дееспособности.
Тысячи дефицитных товаров, минуя прилавки державы, стекались через
посредников к петхаинским "подпольщикам", определявшим цену на эту продукцию
простейшим образом: умножая уплаченную за неё сумму на богоугодную цифру 10.
Хотя половину дохода приходилось отдавать властям за отвод глаз, петхаинцы
были счастливы.
Но в семьдесят каком-то году Кремль вдруг разочаровался в человеческой
способности к самоконтролю и рассерчал на тбилисцев. Именно они, по мнению
Кремля, страдали незарегистрированной формой оптимизма: не просто верили в
своё светлое будущее, но, в отличие от всей державы, уже жили в условиях
грядущего изобилия и вольнодумства.
В специальном правительственном постановлении скандальное жизнелюбие
грузинской столицы было названо коррупцией, и этой коррупции было велено
положить конец.
Поскольку в те годы даже Грузия не вмешивалась в свои внутренние дела,
задача была поручена особой комиссии, прибывшей из Москвы и включавшей в