"Нодар Джин. Повесть о смерти и суете" - читать интересную книгу автора

себя в основном гебистов. Спустя неделю в горкоме, в прокуратуре и в милиции
сидели уже новые люди. Образованные комсомольские работники, которые, по
расчетам комиссии, обладали лучшими качествами молодёжи: прямолинейностью и
жаждой крови.
В городе наступили чёрные дни, хотя в Петхаине это осознали не сразу,
ибо беда объявляется иногда в мантии избавления: новые властители стали
вдруг отказываться от взяток, и лишенные воображения петхаинцы возликовали,
как если бы Всевышний объявил им о решении взять производственные расходы на
Себя.
Ликовали недолго. Начались облавы, но и теперь - хотя ряды торговцев
быстро редели - в смертельность этой атаки они всё-таки не верили: забирали
их и прежде, но до судов дело не доходило, ибо, в конце концов, кто-нибудь в
милиции или прокуратуре соглашался отвести глаза. Поэтому в прегрешениях
против коммерческой дисциплины петхаинцы сознавались так же легко, как в
Судный день раскалывались перед небесами в преступлениях души и плоти.
Однако, в отличие не только от Бога, охотно прощавшего петхаинцам любое
грехопадение, но и самих же себя, власти выказали в этот раз твёрдость
характера. И, главное, последовательность. Состоялся показательный процесс -
и трёх петхаинцев за торговлю золотом присудили к расстрелу.
Испортилась и погода.
Поскольку основным промыслом в Петхаине являлась подпольная торговля,
которой и обязана была своею роскошью тбилисская синагога, над "Грузинским
Иерусалимом" нависла опасность катастрофы, равная той, от которой два
десятилетия назад избавила его кончина Сталина. Равная тогдашней угрозе
выселения в Казахстан.
Впали в уныние даже прогрессисты, добывшие сведения, что власти всерьёз
задумали выжечь чёрный рынок. Залман Ботерашвили - и тот растерялся, хотя,
правда, тогда ещё не был раввином. Выразился он кратко, решительно и
непонятно: "Бога, да славится имя Его, нету!"
Впоследствии, в Нью-Йорке, он божился, будто имел в виду не то, что
сказал, а другое. По некоей технической причине Всевышний отлучился, мол,
только на время. И только из Петхаина. Но и это вызвало бурный протест со
стороны бруклинских хасидов, утверждавших, будто Бог ни по какой нужде
ниоткуда и никогда не отлучается.
Залман не согласился с этой теорией и попытался отстоять свободу как
Господнего поведения, так и собственного капризного мышления. Отстоял, ибо
действие происходило в Америке, но хасиды в отместку отказали грузинской
синагоге в финансовой поддержке, чем чуть её не сгубили. Залман осудил себя
за разовое увлечение свободой, поспешно отрёкся от своей позиции и обещал
хасидам впредь не выражаться о небесах туманно.
Сёма "Шепилов", кстати, произнёс тогда, в чёрные дни Петхаина, фразу
ещё более непонятную, чем Залманово заявление о несуществовании Бога.
Величие Избавителя, заявил он, заключается в том, что Избавитель не
нуждается в существовании для того, чтобы принести избавление!
Скорее всего, эту информацию Сёма получил от жены, потому что
избавление пришло именно через неё.
Аресты в Петхаине прекратились так же внезапно, как начались. Следствия
были приостановлены, а задержанные евреи отпущены на волю. Больше того:
двоим из приговорённых к расстрелу отменили смертную казнь на том основании,
будто они не ведали что творили по наущению третьего, которому устроили