"Нодар Джин. Повесть о смерти и суете" - читать интересную книгу автора

Даварашвили и моим одноклассником Гиви, внуком знаменитой петхаинской
плакальшицы Йохи, затесалась одна-единственная женщина. С виду ей, впрочем,
было не больше двадцати. Смуглокожая, с острым птичьим профилем и
мальчишеской стрижкой. Она была очень беременна, и все мы вокруг неё - чтобы
не пихнуть её ненароком - поминутно оглядывались и вытягивали руки по швам.
Особенно усердствовал Занзибар, который, в отличие от меня, видел эту
женщину, очевидно, не впервые. И возможно - не только наяву.
Сама она, между тем, никого не стеснялась и норовила прильнуть к нам
плотнее, касаясь нас разными участками своего не по-петхаински крепкого
тела: грудью, животом, коленями, ягодицами. Глаза её - когда она
оборачивалась - блестели по-звериному и бегали из стороны в сторону. Даже
доктор, и тот стал наконец ёрзать и выказывать смешанное состояние духа и
плоти.
-- Кто такая? -- спросил он шёпотом.
-- Не знаю, -- поджал я губы, -- может быть, знает Занзибар.
Занзибар кивнул головой и, приложив к губам ладонь, проговорил:
-- Это Амалия, из Сальвадора. У неё есть бойфрэнд, шофёр, тоже оттуда.
Заметили там пикап за воротами, "Додж"? Это его машина.
-- "Додж"? -- спросил я. -- В котором повезём Нателу?
-- Тот самый! -- шепнул Занзибар.
-- А она тут при чём? -- вмешался Гиви.
-- Прирабатывает по мелочам, -- ответил Занзибар. -- Помогала нашим
старушкам обмывать Нателу.
-- Чокнутая? -- спросил доктор.
-- Нет. Нанюхалась!
-- Слушай! -- обратился ко мне Гиви и, подражая Занзибару, прикрыл рот
ладонью. -- Скажи ей пару слов!
-- А почему я?
-- Ты председатель, -- ответил он, а доктор добавил:
-- И давит она тебя больше, чем нас...
Амалия и вправду не только уже притиралась ко мне ягодицами и игриво
ими подёргивала, но занесённою назад правою рукой вольно шарила по моей
штанине. Призванный выказать возмущение, я пригнулся, положил ей на плечи
руки и сказал:
-- Извини, но тебе надо отсюда выйти. Это мужская секция, а женщины,
видишь, все там!
Правое ухо Амалии, неправдоподобно маленькое, с пухлыми и ввёрнутыми
вовнутрь розовыми лепестками, шевельнулось, а от её гладко стриженной шеи
исходил настолько знакомый мне терпкий аромат итальянского одеколона, что я
невольно сдавил ей острые плечи. Амалия, по-видимому, преувеличила значение
жеста и повернулась ко мне:
-- А ты мне тоже нравишься! Больше, чем они!
-- Ну и хорошо! -- ответил я. -- Подожди за воротами!
-- Придёшь? -- спросила она шёпотом.
-- Куда ж я денусь.
-- А что будем делать?
-- Иди сейчас! -- торопил я.
-- Не обманывай только! -- проговорила Амалия и, несмотря на тяжелое
брюхо, юркнула меж тесными рядами мужчин к воротам.
-- Бабы потеряли стыд! -- объявил Занзибар. -- Что ты ей сказал?