"Нодар Джин. История моего самоубийства" - читать интересную книгу автора

пополам и нафаршировали бы ненужным добром, чтобы смотрелся человеком,
понимаешь? Но все равно: как бы тебя ни брили и стирали потом, ты будешь не
красавцем из Грузии, а куклой с фаршмагом! А твоему милому товарищу Ленину
такой крупный брис сделал - кто? - правильно, мой хуев шурин Збарский: он
порезал милого товарища пополам и набросал в него всякой всячины.
-- А при чем вы? Кто вас не пускает? Збарский?
-- Этот поц давно мертвый. Не пускает литовская власть: уезжать, мол,
пока нельзя, это неуважение к московскому товарищу Ленину! Ты, мол, из семьи
Збарского!
-- Что значит "пока"? -- ухмыльнулся я. -- А что для вас изменится
потом? Разве что станете непригодным для исхода?
Ответил на вопрос не Кипнис, не Пергамент и не Левин, а толстый старик
с задней скамейки, который все это время, беззвучно шевеля губами, беседовал
с кем-то незримым. Поднявшись с места и подсев к живым товарищам, сказал:
-- Слушай, я вот вижу про тебя, что ты задаешь нам много вопросов, а
про себя молчишь. Сперва говоришь "из Москвы", потом, наоборот, "из Грузии".
А ксивы есть?
Старики обменялись одобрительными взглядами. Я протянул им документы, и
самый крохотный из евреев, с бородавкой на носу, подошел ко мне и сказал
вполголоса:
-- Ты не сердись на Маткина: он - человек прямой, но головастый. В
прошлом году приходили двое живых людей, даже моложе тебя. И задавали
вопросы. Маткину это не понравилось, и он оказался прав: взяли Цаплю
Гуревича. С тех вот пор у нас и нет миньяна. Люди уезжают или умирают и
ложатся на кладбище. Там для нас уже места не осталось, все покрыто
плитками. Но ты не читай: там одна неправда! "Благородная душа", "мудрый,
как пророк". Больше всего неправды написано не в книгах, а на кладбищах!
-- А что с Цаплей? -- спросил я шепотом.
-- "Сионистская агитация".
-- Что же он говорил?
-- Только глупости: он дурак. Но говорил по-еврейски.
-- А как вы тут теперь без миньяна?
-- Мы восемь и Смирницкий с женой. Сейчас придут.
-- А разве можно? Жена ведь у него, наверно, женщина?
-- Женщина! -- подтвердил он. -- Но таких уже нет: сидит, молчит, а
говорит только "аминь". Хотя в Талмуде написано, что женщины лгут даже
молча, в Библии сказано: всякий человек лжив. И все-таки все мы, наоборот,
молимся.
Старики закончили осмотр документов, и Маткин, обратившись к моему
собеседнику, произнес:
-- Не делай его беременным, Моисей: он пока не старый! -- и, возвращая
мне бумаги, добавил. -- Человек занимается философией и зашел немножко
отдохнуть, правда?
Я кивнул головой, то есть соврал, ибо зашел не отдыхать, а
фотографировать. Хотя, согласно опыту, свободнее всего старики чувствовали
себя в синагогах, где у них возникала иллюзия подзащитности, - фотокамера
наводила на них ужас. Они страшились, что фотография может выдать их
существование миру, в котором надежнее всего уберегает анонимность,
подражание несуществующему. Поэтому я наловчился снимать, скрывая
привязанную к груди камеру под курткой. К камере приспособил длинный трос,