"Анатолий Гладилин. Евангелие от Робеспьера" - читать интересную книгу автора

звучал голос "Отца Дюшена", газеты, которую издавал бывший театральный
служащий Эбер. Эбер завоевывал популярность не только лихими пассажами,
посвященными семейству "добродетельного" Ролана. "Отец Дюшен" постепенно
становился рупором парижской бедноты. Со страниц газеты раздавались наиболее
решительные призывы. Жак Ру и Варле начинали агитацию в предместьях.
Предместья, в свою очередь, выдвигали Шомета, Моморо, Анрио и других.
И наконец, на политическом горизонте возникла неуклюжая, квадратная
фигура еще одного человека. Осыпаемый ударами реакционных газет и памфлетов,
преследуемый судебными повестками, где надо, расталкивая плечами, где надо,
пробираясь ползком, постепенно выходил на авансцену "величайший в истории
(по словам Ф. Энгельса) мастер революционной тактики" Жорж Дантон. Вожак в
клубе кордельеров, он и у якобинцев выступал более решительно, чем
Робеспьер. В 1790 году его единственного изгнали из числа 96 членов
Генерального Совета Коммуны, а уже в начале1792 года он приобрел широкую
известность под именем "Мирабо черни".
Но самым непреклонным лидером левых, их идеологом стал "Друг Народа" -
Марат.
Врач по профессии, проведший всю жизнь в нищете, Марат ненавидел
богатых. Эта ненависть не была плодом раздумий о судьбах человечества и
поисков всеобщего равенства. Он знал что такое бедность по собственному
опыту. Он знал, что никогда не будет мира между бедными и богатыми. Он был
убежден, что революция сможет победить только тогда, когда будет установлена
железная диктатура городских низов. То есть он предвидел финал революции.
Поэтому он весьма скептически относился ко всем собраниям, понимая, что
они временны, и не упускал случая поиздеваться над самими депутатами,
особенно над теми, кого провозглашали "народными кумирами", ибо знал, что в
конце концов они все равно предадут и изменят.
Он постоянно призывал к расправе с аристократами. Известна его фраза:
"Лучше сейчас уничтожить сто тысяч, чем потом погибнет миллион".
Он требовал диктатуры уже начиная с созыва Генеральных штатов. Он резко
усиливал агитацию, когда ему казалось, что создаются подходящие условия. При
всей своей фанатичности он был достаточно гибок, чтобы понять, что не так
просто прийти к конечной цели и что существуют промежуточные стадии борьбы и
тактические задачи. Однако у Марата не было своей партии, он не пользовался
влиянием в собраниях, его ненавидели парламентские вожаки. Вероятно, он и
сам сознавал, что бессмысленно даже пытаться лавировать между партиями и
фракциями, добиваясь каких-то незначительных очередных побед. Поэтому в
политике выбрал себе роль, которая наиболее соответствовала его убеждениям,
темпераменту, способностям, - стал "народным прокурором".
Он постоянно разоблачал замыслы двора и аристократии. Он предвидел
бегство короля. Он предвидел измену Дюмурье.
Марат любил народ и в то же время видел все его слабости. Да, конечно,
только народ спасет Францию. Но, к сожалению, его еще долгое время будут
водить за нос ловкие вожаки аристократов и буржуа. Значит, единственное, чем
Марат пока может практически помочь революции, это срывать маски с
карьеристов и демагогов.
Был лишь один человек, к которому Марат всегда относился с уважением, -
Максимилиан Робеспьер. Но и у него Марат находил уязвимые места.
Они встретились и впервые откровенно поговорили только в начале 1792
года.