"Федор Васильевич Гладков. Повесть о детстве" - читать интересную книгу автора

Посвящается моим внукам

ВСТУПЛЕНИЕ


Осенью 1930 года пришлось мне прожить несколько дней в гостях у А. М.
Горького в Сорренто. Его вилла, с невзрачным фасадом со стороны узенькой
улицы, казалась настоящим дворцом среди обширного сада. Неподалеку, за
деревьями, открывался необъятный лазурный простор: глубоко внизу небесно
синел Неаполитанский залив, направо, очень далеко над заливом, огромным
конусом вздымался Везувий со своей седой пинией над кратером. Крутой спуск
к заливу был бархатный от густых зарослей олив и других субтропических
деревьев. Стояли чудесные дни, ослепительно яркие, знойные, безветренные -
благостные дни. Каждый день мы спускались по извилистой дорожке вниз, к
морю, и этот час прогулки пролетал незаметно, в разговорах о нашей стране,
о литературе и литераторах, об Италии.
Как-то Алексей Максимович сказал, обводя палкой вокруг:
- Любуйтесь, запоминайте: тут природа - карнавал.
Здесь все играет и поет - и море, и горы, и скалы...
В этот момент где-то наверху заревел осел.
- Слышите, даже ослы поют канцоны.
Мы посмеялись.
- Но нет, трудно нам привыкать к этому празднику природы: она
превращена здесь в бутафорию, в театральные декорации. Она - как и все
здесь - эксплуатируется в целях наживы. А народ влачит самое жалкое
существование. Золото и лохмотья. Наша страна сурова в своей красоте, но и
люди - самоотверженные труженики. История нашего народа - это история
великого труда и великой борьбы. Изумительный народ! Нигде труд так не
возвышается до героизма, до творчества и поэзии, как в нашей стране. Наш
народ прошел через страдания, через муки и неволю, через тьму дикой жизни
и деспотизма, через непрерывную борьбу, чтобы стать впереди всего
человечества.
И нигде нет такой литературы, как у нас, у русских. А народные песни?
Они широки, как эпопея, и глубоки, как раздумье. Такие песни могли
родиться только у народа великой души - в мятеже, в тоске по правде и
справедливости.
У каждого нашего человека есть большая биография.
В гору он шел быстро, опираясь на палку, и я едва поспевал за ним. А
ведь он был болен. Я удивился этой его быстроте и легкости при подъеме на
крутизну, но он, не останавливаясь, разъяснил:
- Старая привычка. Когда-то я делал по шестидесяти верст в день.
На мой недоверчивый возглас он улыбнулся.
- Никто мне не верил, а вот Лев Николаевич сразу поверил. Наблюдал
странников на большой дороге у Ясной Поляны. Идут как будто неторопливо,
но упорно и делают по пятидесяти - шестидесяти верст.
Уже в саду, а потом в просторном кабинете разговорились о прошлом. Я
напомнил, как он спас мне жизнь в самые тяжелые дни моей ранней юности.
Безработица, голод, бесприютность, душевный надрыв и отчаяние довели меня
до мысли о самоубийстве. Две книжки его рассказов потрясли меня и словно