"Федор Васильевич Гладков. Максим Горький - мой учитель" - читать интересную книгу автора

странно-утомленные и бесцветные, жидкие клочковатые усы. Он в упор смотрит
на меня издали, немного сурово и неприветливо, и неуклюже встает. Встает и
идет мне навстречу.
- Здравствуйте, здравствуйте...
Протягивает широкую ладонь, и мне кажется, что рука его очень длинна и
тяжела, а сам он кажется очень высоким и костистым.
- Да-с!.. Да-с!.. Садитесь... Да-с!.. Да-с!..
А я дрожу и никак не могу овладеть собою. И вдруг с ужасом чувствую,
что не знаю, о чем мне говорить с ним. Я очарованно смотрю на это
бесконечно дорогое лицо, на эту руку, написавшую "Фому Гордеева", - на
руку, которая нервно хватает усы, волосы и елозит по бумагам на столе, -
смотрю и замираю от бессилия произнести слово.
Не знаю, о чем говорить - пустота в голове. Чувствую, что сейчас
провалюсь, а он встанет и скажет: зачем же вы пришли, когда вам нечего
сказать мне?
- Да-с, да-с...
И я вижу, что он сам затрудняется начать разговор со мною.
- Ну-с, так как же у вас там... на Кубани?.. Как встречена революция?..
Я сбивчиво, волнуясь, рассказываю ему о событиях в станицах. Он
внимательно слушает, смотрит мимо меня.
А я изучаю все мельчайшие черты его лица. Глаза затуманены, грустны,
усталы, лицо - болезненно-бледное, губы - мясистые и почти не покрываются
усами. Вероятно, я сказал что-то забавное: он слабо улыбается, и в глазах
вспыхивают огоньки.
- Да, да... Все совершилось удивительно... Какой размах и какая
дисциплинированность масс! Вот были грандиозные похороны жертв революции
на Марсовом поле. Сотни тысяч народу, и никаких эксцессов. Порядок был
изумительный. А эти народные суды, где заседают рабочие и работницы... Как
все мудро, какое сознание ответственности...
И все почему-то устало и задумчиво смотрит мимо меня. Я спохватываюсь -
думаю, что он тяготится мною.
- Алексей Максимович, я боюсь, что я сильно помешал вам...
- Нет, нет... посидите...
А сам нервно елозит по рукописи. Характерный почерк, измазанный синим
карандашом.
- Вы непременно сходите на заседание Совета рабочих и солдатских
депутатов. Я дам вам записку... Да, ваша повесть... Она будет напечатана
через книжку, в мае - июне...
Есть в ней места очень трогательные.
И в голосе почему-то тихая и грусть и раздумье.
- Но вот в чем дело, мой друг. Все-таки скучно, как-то... скучно...
Бойтесь прежде всего этой скуки. Вещь должна быть в движении - она должна
волновать. У вас есть все возможности для этого. Вот теперь настали
времена... У вас там - бушующее море. Изображайте все это немедленно. Мы
сейчас начинаем издавать социал-демократическую газету "Новая жизнь".
Присылайте все ваши очерки нам. Не переставайте набивать руку каждый день.
Ведь я вас очень давно знаю... Кажется, еще с Капри?
- Нет, раньше, Алексей Максимович, - еще с Кореиза.
- Ах, да, да... помню, помню... Как же... Можно сказать, старинные
знакомые...