"Виталий Гладкий. Убить зверя" - читать интересную книгу автора

сообразительности вернуться на место привала - в тайге неопытному человеку и
днем трудно сыскать верную дорогу, а про ночь и говорить нечего. Особенно
если за плечами маячит сама смерть в образе медведицы.
И все-таки Егорша ошибся. Он уже подумывал об отдыхе /время давно
перевалило за полночь/, потому что в ночной тайге искать следы не имело
смысла, и прикидывал, где найти местечко поукромней, как Лешак насторожил
уши и едва слышно заурчал - подал условный знак хозяину. Удивленный и
обеспокоенный подросток погладил пса по голове - мол, все понял, спасибо - и
напряг зрение. Кто-то /неужто Чагирь!?/ осторожно приближался к шалашу со
стороны реки - там находилась так называемая заячья тропа, протоптанная
таежной живностью к ягодникам, обычно растущим на открытых местах у берега,
где их не затеняют большие деревья.
Егорша взвел курок ружья и привычным движением приставил приклад к
плечу. Ложе берданки было не заводским, а самодельным. Отец где-то достал
вишневый чурбан и строгал его почти месяц, пока не подогнал новый приклад
под руку Егорши. Теперь он показался подростку теплым и живым, будто его
только что держал батя. Горькие и совсем свежие воспоминания обожгли сердце
юного мстителя, и невольные слезы затуманила глаза.
Опомнившись, он поторопился смахнуть соленые капельки рукавом и, крепко
стиснув зубы, медленно повел стволом, следуя им, как указкой, за
передвижениями Чагиря /да, это был молодой бандит; Егорша узнал его по
характерной походке/, темная фигура которого уже маячила возле шалаша.
Подросток никак не мог решить казалось бы простую для такого отменного
стрелка, как он, задачу: куда целиться - в голову или грудь беглого зэка?
Несмотря на безлунную ночь, ему вполне хватало света от звезд и все еще
тлеющих угольев, чтобы сделать точный выстрел, так как от места его засады
до разрушенного шалаша было не более двадцати метров. Но когда Егорша
"усаживал" Чагиря на мушку и его указательный палец уже был готов мягко и
плавно нажать на спусковой крючок, некая таинственная сила, исходящая с
глубин подсознания, властно сковывала кисть правой руки. Недоумевающий
подросток даже выругался сквозь зубы, хотя до этого никогда не употреблял
бранных слов.
Тем временем, пока Егорша боролся сам с собой, Чагирь зашел за шалаш и
скрылся с поля зрения. Огорченный подросток прислушался. И встревожился -
молодой бандит с кем-то разговаривал. Судя по тембру, это был голос
Малеванного, хотя от его рокочущего баса остались лишь редкие хриплые
всплески. Похоже, пахан находился в плачевном состоянии, а потому чередовал
тихую замедленную речь с жалобными стонами:
- ... Помоги, Чагирь... а! Болит... Перевяжи... Где-то должны быть
бинты и йод... ох...
Чагирь что-то ответил, но Егорша не расслышал. Умирающий костер начал
постепенно пробуждаться - видимо, молодой бандит подбросил на тлеющие уголья
сушняку. Теперь страшная картина разгрома, учиненная обезумевшей от горя
медведицей, предстала перед глазами подростка во всей своей неприглядной
наготе.
Зяма был буквально разодран. Его тело превратилось в бесформенную кучу
тряпья и окровавленной плоти. Малеванный выглядел несколько лучше, если
можно сравнивать состояния вечного покоя и вынужденной готовности вскорости
принять его. Левая рука пахана была раздроблена, а голова представляла собой
сплошную рану. Он уже не лежал, а сидел, прислонившись к дереву. Чагирь