"Виталий Гладкий. Золотой капкан" - читать интересную книгу автора

Тревожная осень 1922 года. Северо-восток России. В двух из шести уездов
колчаковские войска, в Гижиге - отряд есаула Бочкарева, в Охотске и Аяне -
генералы Пепеляев и Ракитин. В Колымском районе - поручик Деревянов.
"Бабье лето" все еще баловало Колыму в дневные часы прозрачной глубиной
небосвода и жаркими солнечными лучами, но поутру холодные росные туманы
подолгу застаивались в распадках и поймах рек, зависая рваными клочьями на
пожелтевших иголках лиственниц. Поручик Деревянов, высокий, чуть
сутуловатый, с длинными волосатыми руками, которые почти по локти
выглядывали из рукавов потертого американского френча, зябко передернул
плечами, нервно зевнул, и хриплым спросонку голосом позвал вестового:
- Христоня! Спишь, с-сукин сын!
- Никак нет, вашскородие! Здеси я...
На ходу подвязывая узеньким сыромятным ремешком видавшие виды казацкие
шаровары, из густого подлеска выскочил кряжистый Христоня. Изо всех сил
стараясь придать опухшему с глубокого похмелья лицу приличествующее моменту
выражение бодрости и готовности выполнять приказы, он подбежал к Деревянову,
вытянулся в струнку и принялся преданно "есть" начальство глазами,
поблекшими от постоянных возлияний до голубовато-сивушного цвета.
- Как стоишь!? Поручик не сильно ткнул вестового кулаком в живот.
- Обленился... мать твою. Приготовь чай.
- Слушаюсь! - Христоня хитровато сощурил глаза. - А может, енто,
того... И он выразительно поскреб пятерней давно не бритую шею.
- Поговори у меня! - рявкнул Деревянов. - Р-разболтался...
Лагерь просыпался. Досадливо морщась при виде своих солдат,
обмундированных настолько разношерстно, что их можно было принять за кого
угодно, только не за воинов-освободителей от большевистской заразы,
Деревянов торопливо пересек длинную, узкую поляну и с размаху пнул
покосившуюся дверь приземистой хижины. Здесь разместился его начальник штаба
и по совместительству начальник контрразведки, бывший жандармский ротмистр
Кукольников.
- Нельзя ли поосторожней... - недовольно поморщился Кукольников.
Он, как всегда, был гладко выбрит и аккуратно причесан. Но самое
удивительное: от ротмистра разило дорогим французским одеколоном. Где он
достал парфюмерию в этой глухомани, для Деревянова было загадкой.
- М-м... - невразумительно промычал Деревянов, усаживаясь напротив.
Кукольников вызывал у него противоречивые чувства. Как кадровый русский
офицер, он презирал полуштатских ищеек из Жандармского корпуса. Несмотря на
то, что ему волею обстоятельств пришлось связать свою судьбу с жандармом,
Деревянов так и не смог до конца побороть в душе неприязнь к Кукольникову.
Но в то же время он восхищался его необычайной работоспособностью,
выносливостью и хладнокровием. И даже побаивался. Когда невозмутимый и
неулыбчивый Кукольников изредка поднимал от бумаг восково-желтое, с пятнами
редких веснушек лицо, и его темно- коричневые глаза на какой-то миг ловили
взгляд поручика, тому казалось, что сотни невидимых иголок впиваются в кожу.
В такие моменты Деревянов терялся и чувствовал себя не в своей тарелке.
Кукольников был жесток к врагам и беспринципен. Иногда поручику казалось,
что жандармский ротмистр примкнул к белому движению только ради
удовлетворения своих садистских наклонностей.
- Ну, что там у вас... кгм... новенького? - спросил Деревянов. И
зашарил по карманам в поисках табакерки.