"Виталий Гладкий. Кровавый узел" - читать интересную книгу автора

ним не церемонился. Был он покрупнее Кости, пошире в плечах, хорошо
кормленный и отличался наглой вальяжностью, присущей городским отпрыскам
номенклатурных семей, - Олег Сергеевич занимал весьма важный пост в
партийной иерархии области. Жорж помыкал Костей, как хотел, доводил его
издевками до белого каления. Но Костя сносил все с удивительным терпением и,
по своему обыкновению, молча, что только раззадоривало Жоржа и подвигало на
новые подлости.
И однажды Жорж все-таки нашел самое уязвимое место в глухой защите
Кости: он коснулся памяти погибших отца и матери, светлые воспоминания о
которых служили Косте единственным прибежищем в удушающей атмосфере
неприятия и злобы, воцарившейся по милости Кобры в квартире сродственников.
Это была обычная сплетня, грязная, гнусная, которая приплелась из
завшивевших коммуналок в респектабельную квартиру, где и нашла подходящую
почву. Сплетня попалась на зубок Эльвире, и она свой язык в присутствии
Жоржа не придерживала. Ну и ее достойный сынок в один из вечеров не преминул
все выложить Косте, присовокупив кое-что и от себя.
Дикая, всепоглощающая ярость на какое-то мгновение помутила рассудок
Кости. Не помня себя, он влепил страшный по силе удар прямо в подленькую
ухмылку Жоржа, и пока тот, валяясь на полу, выплевывал вместе с кровью
выбитые зубы, Костя собрал в отцовский вещмешок свои скудные пожитки и ушел
из ненавистной квартиры навсегда.


2. КРАПЛЕНЫЙ

Дом словно затаился среди низкорослых деревьев небольшой рощицы.
Неподалеку расползлись невзрачные постройки окраины, все в проплешинах
обвалившейся штукатурки, крытые ржавым железом, обросшей зелеными
лишайниками, черепицей или насквозь прогнившим рубероидом. Дощатые заборы,
слепленные на скорую руку, едва державшиеся на изъеденных древоточцами
столбах, отделяли захламленные подворья от пыльных улиц и переулков, которые
в ненастные дни превращались в зловонные непроходимые болота.
Коренастый мужчина, одетый в какую-то невообразимую смесь, состоящую из
топорщившегося нелепыми складками пиджака явно не по росту, из-под которого
выглядывала замызганная голубая рубаха, и широченных брюк-клеш, давно
вышедших из моды, стоял в переулке у калитки дома, сторожко прислушиваясь к
ночному дыханию окраины. Его круглую голову с короткими, небрежно
остриженными волосами оседлала шерстяная кепка с пуговкой на макушке,
засаленная и местами прожженная. Заросшее щетиной лицо изредка подергивалось
от нервного тика, хищные, глубоко посаженные глаза отсвечивали перламутром
белков, крупные зубы щерились в оскале злобного недоверия и настороженности.
Наконец, шумно выдохнув, он шагнул вперед. Кособокая калитка, которая
висела на двух кусках транспортерной ленты, заменяющих завесы, отворилась
бесшумно, и он зашел на подворье. Пригибаясь, неслышно прошмыгнул под окнами
в запущенный старый сад, обошел вокруг дома, заглянул в покосившийся
угольный сарайчик. Возвратился к воротам, еще раз внимательно осмотрел
переулок и, уже не таясь, размашисто зашагал к дому. Некоторое время
помедлив, постучал в окно коротким дробным перестуком. Затем быстро отскочил
от окна и притаился за углом веранды.
В доме зажегся свет. Сквозь плотно зашторенные окна проскользнул узкий,