"Александр Гликберг. Правдивая колбаса ("Солдатские сказки" #6) " - читать интересную книгу автора

до смертного часу четвертной билет в месяц, а я службу кончу, самого ротного
на чай-сахар позову, - придет!..." С вольноопределяющимися за ручку
здоровкался, финиками их, хлюст, угощал. Неразменный рубль и солдатскую
шинельку посеребрит. В полковой церкве всех толще свечу ставил, даром что
рядовой.
Начал фельдфебель Еремеева жучить. То без отлучки, то дневальным не о
очередь, то с полной выкладкой под ружье поставит, - стой на задворках у
помойной ямы идолом-верблюдом, проходящим гусям на смех. Все закаблучья ему
оттоптал. А потом и сверхуставное наказание придумал. Накрыл как-то
Еремеева, что он заместо портянок штатские носочки в воскресный день
напялил, - вечером его лягушкой заставил прыгать. С прочими обломами,
которые по строевой части отставали, в одну шеренгу, на корточках с баками
над головой - от царского портрета до образа Николая Угодника... "Звание
солдата почетно", - кто ж по уставу не долбил, а тут на-кось: прыгай, зад
подобрамши, будто жаба по кочкам. Кот, к примеру, и тот с амбицией, прыгать
не стал бы. Да что поделаешь? Жалобу по команде подашь, тебя же потом
фельдфебель в дверную щель зажмет, писку твоего родная мать не услышит... Не
спит по ночам Еремеев, подушку грызет, - амбиция вещь такая: другой ее
накалит, а она тебя наскрозь прожигает. Еловая шишка укусом не сладка.


* * *

Прослышал купеческий сын от соседской прачки, будто в слободе за
учебной командой древний старичок проживает, по фамилии Хрущ, скорую помощь
многим оказывает: бесплодных купчих петушиной шпорой окуривал, - даже
вдовам, и то помогало, - от зубной скорби к пяткам пьявки под заговор
ставил. Знахарь, не знахарь, а пронзительность в нем была такая: на версту
индюка скрадут, а ему уж известно, в чьем животе белое мясо урчит.
Улучил время Еремеев, с воскресной гулянки свернул к старичку. И
точно, - откуль такой в слободу свалился: сидит килка на одной жилке, глаза
буравчиками, голова огурцом, борода будто мох конопатый... На стене зверобой
пучками. По столу черный дрозд марширует, клювом в щели тюкает, тараканью
казнь производит.
Воззрился Хрущ, слова ему солдат не успел сказать, бороду пожевал и
явственно спрашивает:
- Заездил тебя рижский-то, образцовый? Крякнул Еремеев, языком
подавился.
А тот дальше:
- На море, на окияне сидит на диване, малых собак грызет, большим честь
отдает... Сел ты, друг, в ящик по самый хрящик. Ничего, вызволю! Как
звать-то?
- Петр Еремеев, первого взводу учебной команды, второй гильдии купца
сын.
- Экий ты, братец, вякало... Гильдия мне твоя нужна, как игуменье
шпоры. Встань! Чего на дрозда уставился? Он этого не любит... Пособи,
Господи, Петру Еремееву, первого взвода учебной команды, а впрочем, как
знаешь... Окорое средство тебе дать, либо с расстановкой?
Встрепенулся солдат, вскинулся:
Да уж нельзя ли как-либо залпом? За нами не пропадет... Пристал он ко