"Михаил Глинка. Петровская набережная " - читать интересную книгу автора

Но это еще пеший как бы вариант, а в варианте "эскадрона", когда самый
маленький - четвертый взвод - сидят на битюгах из первого взвода, а
"татарская конница" - третий взвод - на втором, азарт растет до того, что
удачный удар валит сразу двоих, и тогда "татарская конница" врезается клином
в строй врага, создавая такую толкучку, чтобы некуда было упасть: всадники у
"третье-вторых" сильнее, чем у "четверто-первых", зато слабее лошади, да еще
несут они больший груз.
Спешенный всадник считался побежденным. Затем, чтобы он снова не
вскочил на лошадь, зорко следила судейская коллегия из освобожденных от
физзарядки, и Папа, конечно, накалял судей так, что и они чуть не дрались от
возбуждения.
- Вот это больные! - наслаждаясь потасовкой среди судей, вскрикивал
Папа. - Вот это освобожденные! Старшина, завтра же всех в общий строй!
Во время боя хоть одна подушка да рвалась по шву, но понять сразу, у
кого она лопнула, было невозможно. Через несколько секунд свалка шла в
сплошном облаке пуха.
Для боя Папа определял то место коридора, где не стояло никаких стендов
и было лишь одно окно. На подоконнике сидел, поставив ноги на батарею и
защищая окно, он сам, и поэтому портить больше было нечего.
- Миловидов! - кричал Папа. - Миловидов, давай! Давай! Ну что же ты?!
Миловидовых было двое. Один - в середине роты, другой - в четвертом
взводе. Оба были всадниками.
Как всякий бой, что происходил до изобретения стрелкового оружия, бой
был суммой поединков. Иногда из общей свалки вдруг вырывался одинокий
всадник и скакал прочь, а за ним в бешенстве вылетал преследующий, и все
четверо - оба всадника и обе лошади - что-то кричали, и больше всех вторая
лошадь, потому что первая лошадь ее то ли укусила, то ли ущипнула так, что
теперь вот только дай догнать... А в гуще в это время росла уже куча мала, и
рук было не поднять, и общая сороконожка, как при игре в регби, крутилась и
качалась, но расцепиться уже не могла.
Тогда Папа свистел в свой судейский свисток. Четкой победы обычно
зафиксировать не удавалось.
- Бородино! - объявлял Папа. - Замечательные боевые качества у обеих
сторон. Ушибы, царапины, вывихи? У кого порвалась подушка? Ага, у Копейкина?
Заменишь у старшины, но теперь два боя пропускаешь.
Царапины и ссадины, конечно, бывали. Их врачевал сам Папа. Большая
бутылка йода стояла на этот случай в баталерке, и пока Папа мазал йодом и
дул, дневальные мокрыми швабрами ловили норовивший взметнуться пух. Рота тем
временем безо всякого понуждения плескалась в умывальнике. Папа заходил в
умывальник, останавливался между рядами мокрых до пояса парнишек, весело
урчащих над кранами. От спин шел пар.
Как-то в такой момент нагрянула медицинская комиссия. Ратуя за разумную
и постепенную закалку, медики почти с ужасом глядели, как зимой, у открытых
настежь окон разгоряченные мальчики поливают друг другу спины из шланга.
О теплой воде в то время училище еще знать не знало.
- Что это у вас? - спросили медики Папу Карло. - Кто это вам советовал
их так закалять?
- Никто, - ответил, вовсе не обидясь, Папа Карло. - Им самим это
нравится. Можете спросить.